Продолжаю печатать рассказы замечательного одесского автора Александра Бирштейна.

Уходя из Египта...

Почему перед вашей Пасхой такая мерзкая погода? – спросила тетя Аня тетю Риву.
- Кучки… - неопределенно ответила тетя Рива.
- Кучки - шмучки – еврейские штучки! – срифмовал, невесть как затесавшийся на вечерние посиделки, положительный и ответственный товарищ Комбайнеров.
- Какой народ, такая и погода! – подыграл ему Ёмкипуренко.
- А если перед Пасхой снег пойдет? – нейтрально поинтересовалась тетя Маруся.
- Перед какой? Перед нашей? – уточнила тетя Аня. - Да! - Как ты можешь? Как ты можешь? – запричитала тетя Аня. - Ты же наш человек!
- Мы все советские люди! – вскочил и вытянулся в струнку Межбижер.
- К сожалению… - тихо-тихо прошептал Герцен. Но участковый Гениталенко услышал.
- Не шуми, Соломон, - сказал он шепотом, - у таких, как Комбайнеров, уши даже на жопе растут. Герцен засмеялся и тихонько пожал сержанту руку.
- Не понимаю, почему убегание из Объединенной Арабской Республики празднуют евреи? – вдруг завелся Межбижер.
- А ты кто? – грубо спросила мадам Берсон.
- А я не праздную! И вообще на днях в церкви был!
- На паперти?
Но Межбижер уточнять не захотел. Лишь обиженно засопел носом.
- А при чем тут эта Объединенная Арабия? – удивилась Дуся Гениталенко.
- Не Арабия, а Египет. – начал пояснять Герцен. – Там жили евреи. Но их очень притесяняли…
- Не то, что у нас! – гордо сообщил Межбижер.
Все посмотрели на него так, как и смотрят обычно. Ничего нового. Идиот…
- А дальше? – заинтересовалась Дуся.
- Вот евреи и собрались все вместе уйти из Египта… - продолжил Герцен.
- И их пустили? Что-то не верится! – засомневалась Нюся, жена Семы Накойхера.
- Их не хотели выпускать, - подтвердил Герцен, - но тогда Господь наслал на Египет беды, называемые казни египетские…
- Бога нет! – опять встрял Межбижер.
- Э точно… - сокрушился Герцен, - иначе…
Но тут Гениталенко потянул его за рукав:
- Молчи, Соломон! Я тебя очень прошу!
- Молчу, Ваня! Молчу… Детей только жалко…
- Ну, и чем все кончилось? – не терпелось дойти до сути Дусе.
- Фараон – ну, царь египетский, - испугался и евреев отпустил. И они ушли. И назвали это исходом. И празднуют…
- А-а, ерунда какая! - засмеялась Дуся. И все посмотрели на нее и тоже засмеялись.
- Какая, братцы, ерунда! Есть о чем говорить?
Ночью сержанту Гениталенко приснился ангел с лицом его родной и любимой Дуси. Ангел, улыбаясь, шел по улицам, заходя в дома, на двери которых не было особого знака. Что это за знак, сержант не видел, но понимал там во сне, что он особый… И ему бесконечно было жаль Дусю за то, что она вынуждена делать.
- И евреи уйдут… Благодаря этому уйдут… А Дусю так научили… - шептал он себе во сне. – Так научили… Она же не виновата…
Утром он проснулся много раньше жены и вдруг решил побаловать ее вкусным завтраком. Он нашарил в холодильнике кусок докторской и нарезал, потом натер в блюдце немного брынзы. Достав миску разбил туда четыре яйца, долил молоко и начал все это сбивать вилкой. Потом зажег газ и поставил на него сковородку, кинув туда кусок коровьего масла. Масло вскоре зашипело и он положил на него ломти колбасы. Когда колбаса прихватилась, перевернул ее и залил взбитыми яйцами, а сверху насыпал тертую брынзу. Закрыв сковородку крышкой, он сильно уменьшил огонь под ней. Оставалось самое главное. Сержант достал из тайника пластину мацы, подаренную Герценом, разломал на кусочки и все высыпал в сковородку. Потом снова закрыл крышкой и еще больше уменьшил огонь…
Проснувшись, Дуся была приятно удивлена. Она уплетала завтрак, приготовленный мужем, с таким удовольствием, что он положил ей на тарелку и половину своей порции.
- Ой, а что это так немножко хрустит? – спросила вдруг Дуся. - Сухарики… - поколебавшись, ответил сержант.
/Александр Бирштейн/