Затянувшаяся простуда выжала меня как лимон. Меня все еще частенько пробирала противная мелкая дрожь, выходя из тела с каплями холодного пота.
Вот и сейчас эта дрянь накатила, я почувствовал слабость до дрожи в коленях и мне пришлось сесть на скамейку. Благо она была рядом. Автобуса было ждать еще минут двадцать.
Сидевший на другом краю скамьи старичок недовольно покосился на меня – похоже было, что я потревожил его сон. Я взглянул на него – грязноватый плащик, который вероятно когда-то был бежевого цвета, истертая шляпа, как в тех старых фильмах с Аленом Делоном. Одежда, а также беловатые седые завитки обмякших и слипшихся волос, осунувшееся лицо – все признаки бездомного или сильно пьющего человеческого существа.
Я отвернулся и, вытащив пачку сигарет, закурил – главное – чтобы он сейчас не начал со мной беседу. Я достаточно прожил в этом городе и видел немало несчастных людей. Здесь, по какой-то странной юридической причуде, а может в целях экономии государственных средств, сумасшедших, классифицированных как «тихие» или «неопасные для общества» отпускали на все четыре стороны. Некоторые из них просто стояли целый день на одном месте и, за неимением лучшего собеседника, часами разговаривали сами с собой. Одна женщина была известна в городе тем, что целыми днями наводила порядок в городе, собирая пакеты и прочий мусор, и, выбрасывая его в урны, критиковала водителей, если те не пропускали пешеходов, активно делилась своим мнением с прохожими или покупателями в супермаркете касательно качества городской жизни, организации сервиса и проч. Большинство ей не отвечали, однако «активистку» это не обескураживало. Были еще наркоманы, разного возраста, свихнувшиеся представители разнообразных субкультур – все в пирсинге, с неизменными немецкими овчарками на поводке или веревке – собаки всегда исхудавшие, с опущенной мордой и в общем похожие на убитых жизнью хозяев.
Старичок завозился – я бросил взгляд в его сторону – так и есть: не вставая со скамьи, и, перебирая по земле неслушавшимися ногами в грязных, местами рваных кроссовках, он переползал поближе ко мне. Если бы я чувствовал себя лучше, я бы просто встал и отошел в сторону. Ну что ж, придется потерпеть похмельные откровения минут пятнадцать.
Он поперхнулся дважды, прежде чем ему удалось извлечь из пропитого горла какие-то звуки. Я не понял, он повторил немного четче и, я наконец различил: «Добрый день, месье, не мог бы я попросить сигарету?».
Я молча достал пачку и протянул ему – там оставалось максимум две сигареты. «Всего одну, месье...» - начал он, но я довольно сухо оборвал его: «Берите».
- Спасибо, месье...
Я кивнул и, затянувшись, отвернулся.
Он потратил по меньшей мере три минуты, чтобы негнущимися пальцами вытащить одну сигарету. Медленно, он заглянул в пачку и, убедившись, что там еще что-то осталось, бережно убрал ее в карман своего видавшего пальто.
Некоторое время он просто курил, прикрывая глаза, и я уже было поздравил себя с тем, что мне удалось избежать разговора «за жизнь», но тут он словно проснулся, его глаза открылись и, смотря вперед себя, он сказал довольно внятно: «Какой хороший день».
Я не отреагировал, внутренне молясь о том, чтобы автобус пришел поскорее.
День и вправду был хорош – поздний Октябрь, но тепло все еще не хотело уходить. Солнце грело мне щеку, и я с удовольствием впитывал это тепло, чувствуя себя, наверное, как игуана на камнях.
- Тогда была такая же осень, - подумав немного, он добавил: - В тот год...
По крайней мере от меня не требовалось участие в разговоре, я начал понемногу прислушиваться.
- Вас тогда еще здесь не было. Я слышу, что Вы – иностранец. Вы скажете, что догадаться несложно. Но я Вам тогда отвечу, что я не только могу сказать, что вы не отсюда. Я могу довольно точно сказать из какой части Европы Вы приехали и, что Вы прожили здесь года три-четыре.
Я взглянул на него с любопытством, похоже, что это был не обычный старичок: «Как Вы это знаете?» - сам собой вырвался у меня вопрос.
Он медленно повернул голову посмотрел на меня – на секунду в его глазах промелькнуло нечто похожее на надменность – тут же исчезло, скрывшись за тяжелой мутной пеленой безнадежности, которая так часто встречается в глазах бездомных. Он отвернулся и вновь уставился в одну точку где-то на противоложной стороне улицы. Помолчал секунду и задребезжал вновь
- Вы думаете я обычный бездельник, всю жизнь проживший на пособие – алкоголик – негодный человек.
Внешняя вежливость – строгий обычай в этой стране, потому я поспешил прервать его: «Ни в коей мере, месье, я...»
Он продолжал, не слушая:
- Я не виню Вас, я бы и сам так подумал, если бы я все еще был тем, кем я был раньше.
- Я работал в полицейском департаменте города. Занимался неленальными и легальными имигрантами – собаку съел на этом деле. Потому и определить на глаз, откуда человек, кто он, что он здесь делает и сколько пробыл в стране – мне не сложно. Натурализация – процесс долгий, занимает время, меняет сознание, привычки, и ломает человека, конечно. Ну да что поделаешь – сам выбрал.
Тут он остановился, вытянул пачку, с некоторым колебанием вытащил последнюю сигарету, смял пачку, но не бросил ее, а неловким движением затолкал ее назад в карман.
- Да, осень стояла теплая, день был прямо как сегодня и... – конец фразы не поддавался расшифровке, так как именно в этот момент он прикуривал от исцарапанной красной зажигалки с надписью “Rhino”, смешно прищуривая при этом один глаз.
- Я тогда выехал с напарником по адресу – соседи донесли на какого-то парня, утверждали, что он нелегал. Мы были обязаны проверять все подобные сведения, хоть большей частью они и оказывались пустяками, за исключением того случая, когда мы с Жан-Пьером случайно накрыли одного черного, который занимался расфасовкой кокаина в своей квартире. Помню, нам еще пришлось долго за ним гнаться – по садикам и через заборы – он сиганул прямо с балкона второго этажа. В конце концов, я отобрал мотоцикл у какого-то парня, ждавшего с ним начала урока возле автошколы в Белльвю. На мотоцикле я того черного догнал – он запыхался настолько, что когда я его толкнул, он просто упал на землю и так и лежал – хватал ртом воздух как рыба на берегу. Вот, – он остановился, словно прокручивая в голове невидимую кинопленку фильма своей памяти, - прокашлялся и неожиданно сильным голосом, продолжил:
- Вы, конечно, помните из статей в газетах и Интернете описание эпидемии особого гриппа, убившего несколько сотен людей в городе пять лет назад.
Я не ответил, да, впрочем, он этого и не ждал – его мозг уже заправил кинопленку в проектор – и мне подумалось, что он потому и сидит - так, уставившись в точку, -что кадры из прошлого мелькают перед его глазами.
- Так вот, мертвых было не несколько сотен. Их было несколько тысяч, - он затянулся окурком сигареты и, отбросив его, взглянул на меня. Я автоматически полез за новой пачкой и, вытряхнув, на ладонь несколько сигарет, протянул ему. Он взял их со странной смесью почтительности и надменности. Это был, однозначно, забавный старичок.
- Про это в газетах, конечно, не писали и даже в Интернете не было ни слова. Как и о том, что еще несколько тысяч скончались в течение нескольких дней позднее. Как власти кантона с этим справились – точно не знаю, но рты заткнули всем, кому можно. Вполне официально город был заблокирован, изолирован, объявлен зараженной зоной. Говорили, что власти обрезали все телефонные линии, линии Интернета. Полицию не привлекали – этим занимались армейцы. И это я знаю наверняка - сам видел парней из Альпийской дивизии на блок-постах на выезде из города. Эти ребята – единственная по-настоящему боеспособная единица всей федеративной армии – настоящие животные, говорю Вам, - он снова отвлекся:
- Однажды нас вызвал владелец бара – я тогда еще патрулировал улицы – с жалобой на нескольких «альпийцев» на отдыхе. Они начали крушить мебель и задирать посетителей бара и, по ходу дела, бить морды друг другу – не поделили девицу. Нас выехало пятнадцать человек на четырех машинах, но - я буду не я - это нам не помогло: шестерка «альпийцев», вооружилась своими ремнями, намотанными на руку, и крепко нас отделала. После этого они вывалились на улицу, и продолжили вечер, а трое из нас попали в больницу, - странным образом, улыбка прорезалась под его нависшими клочьями белыми усами, как будто ему нравилась идея лежать в больнице после драки. Он помолчал, медленно помял в набухших пальцах очередную сигарету. Мне стало ясно, что ему нелегко было заставить память переключаться с сюжета на сюжет. В конце концов, он справился, но видимо, это усилие отобрало у него немало энергии, и его голос снова стал слабым и задребежал как старая пластинка.
- И мобильные не работали. Спутниковая связь, телевидение и все эти вещи были заглушены. Грипп! – Черта с два! - Это была официальная версия. Очень удачная. В тот год и вправду, была эпидимея «свиного» гриппа. А в городе, якобы, вывелся особый, сверхопасный вид такого гриппа, - я слушал с возрастающим интересом. Быть может из этой трепни я смогу сделать статью или фельетон. Давненько шеф не выпускал мои вещи в печать, даже в районном издании. Жаль только я не взял с собой диктофон.
Эпидемия, о которой говорил старичок, наделала в свое время немало шума, но он сошел на нет почти сразу. И власти, безусловно, тому способствовали. Я напряг память. В Интернете тогда писали, что связь с городом была потеряна на несколько дней, что кто-то объяснял невозможностью осуществления технической поддержки в условиях полного карантина, кто-то – усилиями властей, пытавшихся избежать паники. По итогам эпидемии около восьмисот человек были объявлены умершими от вируса. Буквально через несколько дней тема исчерпала себя – ее затмила новая гражданская война в Росии, разбившая страну на несколько частей и де-факто превратившая Дальний Восток в вассальное княжество Китая, не преминувшего воспользоваться ситуацией и введшего войска «с односторонней миротворческой миссией».
Старичок, выпрямил сгорбленную спину, точнее попытался, отчего снова стал выглядеть надменно:
- Не знаю сколько человек умерло в тот год от гриппа, но то, что большинство мертвых пришлось на то октябрьское воскресенье – тому я живой свидетель. Один из немногих живых, – усмешка вновь приподняла его усы, только она получилась кривая.
- И большинство из них сидят в психбольнице в Живых Водах. Точнее лежат. И крепко привязаны ремнями, - тут он захохотал, точнее заскрежетал – тихо и злорадно – я вздрогнул – в жизни не слышал подобного смеха. Он напоминал звук, издаваемый ржавым куском железа, который трут о камень - только тише.
- С напарником мы подъехали туда сразу после полудня. Это в квартале Слияния – там где сейчас стройка. Старые дома обрушились – никто в них жить после того дня не хотел. Солнце вот так же слепило – знаете, такое же осеннее солнце, которое больше светит, чем дает тепла. Поднялись на пятый – самый верхний этаж. Перед этим бросили монету – Жан Пьер выиграл и поехал на лифте, а мне пришлось топать пешком. Когда я поднялся, он уже разговаривал с соседкой нашего парня. Соседка нам посочувствовала. Сказала что встретила нашего нелегала на выходе из подъезда минут десять назад.
Мы еще раз бросили монету – я опять проиграл, ха! – мне выпало выбежать на улицу и осмотреться, а Жан-Пьеру – ждать, удобно расположившись в квартире нашего «подопечного».
Я вышел из дома и, стал на маленьком перекрестке и стал глядеть по сторонам. Поднял глаза на балкон, где только что стоял с Жан-Пьером. И увидел, что он машет мне руками как семафор и указывает куда-то в сторону реки.
И вправду, я увидел молодого человека, полностью совпадавшего по описанию с тем, кого мы искали. – Среднего роста, темные волосы, нос с горбинкой, лицо слегка осунувшееся. Не поймешь, не то - музыкант, не то – нарик. В руках – пластиковый пакет из супермаркета – видно ходил за жратвой. Этот балбес шел прямо на меня. Я даже не стал дергаться, просто решил стоять и ждать, пока он пересечет улицу со стороны реки и подойдет ко входу в дом.
И тут у меня голову, знаете ли, прихватило. Мы накануне отметили рождение ребенка у сослуживца и решил было – ну вот – запоздалое похмелье, «с парашютом». Ну, ничего, придется потерпеть, думаю, счас, этого скручу, посажу в машину, а потом, по дороге в участок, в аптеке прикуплю чего-нибудь.
Паренек в тот время как раз дошел до середины перекрестка. Тут он поднял взгляд на меня – ну, мне так показалось, и застыл посредине улицы как вкопанный. Я рванул к нему, несмортя на то, что башка трещала, - как же, счас ты от меня уйдешь, милый. Черта с два!
И тут я увидел на что же пялился парень и, как догадался уже потом – на что мне махал Жан-Пьер. Сначала – тень. Я бы не обратил внимания, да облако набежало, мало ли там. Но уж очень плотная тень была и двигалась слишком быстро. И тут по выражению лица паренька и по тому, куда он смотрел, я допер, что его проблема – не я. Да и не в форме я был, не догадался бы он. Короче, не переставая бежать, посмотрел я вверх. Нервы у меня крепкие, это я Вам сразу скажу – за годы работы в полиции, насмотрелся я и повидал – куда уж больше. Ну в общем это было похоже на большой шар с колючками – со всех сторон. Длинными колючками. Так что вместе оно было размером с хорошую пятиэтажку. Как представлю – даже сейчас дрожь пробирает.
Как я Вам его опишу? Ну, представьте себе огромного ежа, которого накачали сжатым воздухом, так что он стал круглый, как мяч. Так вот, вместо морды – или что это у него было – торчал такой длинный крупный рог, ненамного длиннее, чем колючки, которыми оно было все покрыто. И цвет у них такой – в жизни не видел такого цвета – фиолетово-розовый – светлее к концам колючек, темнее к основанию. Все оно блестело, как будто было покрыто какой-то жидкостью или смазкой.
Не знаю как, но я сразу понял, что оно было живое. У него даже колючки – так - подрагивали все время. Но хрупким оно не было: сам видел, как одна из колючек чиркнула по дому, что там был у дороги, пока вся эта штука спускалась – так вот, бетон раскрошился и пол-квартиры на верхнем этаже вместе с балконом полетели вниз.
Как оно спускалось? Медленно, как воздушный шар.
Я, конечно, остановился, как будто на стену налетел. Метрах в десяти от парня. Тут вся эта живая махина зависла метрах в пяти от дороги и стала поворачиваться носом как раз туда где паренек стоял. Медленно так крутилась. Неуклюже как слон. А вот мне не смешно было. Оно задом задело все тот же дом – и колючками «сбрило» его к чертовой матери, только обломки и пыль с его «зада» посыпались. Я крики-то почти и не слышал за грохотом, да и голова-то трещала и так.
Тут оно застыло и я как сейчас вижу – по колючкам то его как волна пробежала – от «носа» и к «заду». И оно как выдохнуло в этот момент. В ту секунду мне голову как пилой разрезало, я даже руками за нее схватился – пощупать, развалилась она или нет. И тотчас же и вой раздался. Представляете себе как слон трубит? Ну вот, соберите в одно стадо всех слонов Африки и заставьте их трубить всех вместе. Причем вой длинный такой был, местами даже не поймешь – слышишь ты его или тебе кажется.
Ну вот выдохнуло оно и стихло, голову вроде как отпустило. И через секунду я слышу такой же вой со стороны городка Сардинии – по другую сторону реки. Поднимаю голову, смотрю – точно, такая же тварь зависла там в районе площади. И еще один вой – со стороны малого района Свежего Воздуха – поворачиваюсь – так и есть – и там над холмом висит такой же шар. И еще... Тут я считать перестал, но теперь на трезвую голову скажу их не меньше десятка было. Официальных сводок не было. Некому потому что было их делать.
Тут опять по этому шару опять волна побежала – я уже весь сжался заранее. Не даром, - оно выдохнуло свой вой так, что аж колючки затряслись. Выло оно начинаю с самой низкой ноты, даже с инфразвука и поднималось до ультразвука. Ноги у меня подкосились. От звука ли – голова трещала болела так, словно из нее мозг высасывали. И я чувствую, что силы от меня уходят. Через силу все же бросил взляд на паренька – он то ближе к гадине этой стоял – ничего, трясется но стоит. Я тогда глазам не поверил. У меня – здоровяка – ноги отказали – а этот глист - стоит.
Тут оно в третий раз завыло, и мне в помутившуюся рассудком голову пришло, что оно похоже на насос, только качает он не воздух или что еще, а мою боль. Жрет меня живьем.
Я уже на земле лежу – между третим и четвертым его воем, смотрю вверх на балкон – и как сейчас вижу на нем Жан-Пьера – на коленях стоит, за голову одной рукой держится, а другой – за решетку ограды балкона. Тут тварь начинает выть, а Жан-Пьер вдруг выпрямляется, одной рукой выдергивает «Глок» и быстро, как молния, нажимает курок, приставив его к виску. Так вот он умер. А ведь мой хороший товарищ был.
Вдруг вытье прекратилось, я приводнялся, смотрю, оно продолжает поворачиваться, опять же, медленно так.
Я последние силенки напряг, встал с земли, стою – оглядываюсь. Машина тут подъехала – водитель, понятно, не в себе, влетел вместе со своей тачкой прямо в одну из розовых иголок. Так вот машину распороло надвое, так - вдоль иголки половинки машины и проскребли по асфальту. Я поглядел подальше – вижу метрах в пятидесяти от меня на тротуаре лежит женщина, живая еще – стонет, из ушей – кровь, из глаз – тоже ручьи, а рядом – ребенок, девочка лет шести – не шевелится уже. Никогда не забуду. До смерти помнить буду.
Тут меня злость взяла, остатки сил в бешенство перешли. Выдернул я «Глок» из под пиджака и выпустил все тринадцать пуль в этот шар. Стою, щелкаю курком пустого пистолета – а реакции от этой твари – ноль.
Тут я замечаю, что шар этот носом своим почти что уткнулся пареньку в лицо. И только тогда до меня дошло, что парень-то в воздухе висит – прямо метрах в трех над землей. Руки – в стороны, но не висят, а разведены. Глядь – он глаза закрыл.
Я еще подумал: «Счас оно его жрать будет». Но дальше смотреть некогда было – слышу винты вертолетные – точно – над рекой – километрах в трех - идет двойка – со стороны горы – там сразу у подножия-то и база была.
Но эти шары, видать почуяли и взвыли как один – все, кроме того, возле которого я стоял. Я никогда б не думал, что могу вынести такую головную боль. Один из пилотов все же ракету успел пустить перед тем как у него мозг взорвался. Только бестолку. Ракету я видел – как подошла она вплотную к шару – тому, что был по ту сторону реки. И как зависла она у него, и как потом просто упала вниз, как кусок рельсы какой-нибудь.
Но мне уже похер было. Я только с одной мыслью боролся – как не вставить вторую обойму и не всадить первую же пулю себе в лоб. Странно только было. Эта тварь, как пареньком занялась, так и выть перестала. Ну зато остальные старались.
Секунд тридцать так прошло, может минута. И вдруг я понял, что вытье прекратилась. Голову вроде чуть-чуть отпустило. Я приподнялся на локте, и тут хлоп! – тело парня шмякнулось на асфальт, а я смотрю – шар-то отваливает. Я еще не веря удаче, встаю, схаркиваю кровь, и вижу – что все эти шары над городом медленно вверх пошли – тогда-то я и посчитал их.
Я вытер лицо, посмотрел вокруг – та женщина лежала без движения рядом со своей дочкой. Единственное, что мне пришло тогда в голову, что нужно ехать в участок. Это было механическое решение. Мне было вобщем-то все равно что делать. Лишь бы делать что-то руками и ногами и дать голове отдых и время. Не мог я думать, понимаете? Жан-Пьер мертв. Мир – не понятно что с ним.
Паренька я решил взять с собой. Подошел, пощупал пульс на шее – вроде живой и даже дышит. Поднял его – он совсем легкий оказался – килограм шестьдесят максимум.
Вобщем бросил я его тушку на заднее сиденье и поехал через город. Мертвый город. Странное дело – я думал чем, дальше я от места где сидела эта розово-фиолетовая тварь, тем больше будет уцелевших. А было так – первые метров сто – попадались полуживые люди, пытающиеся придти в себя. А затем – была как мертвая зона на километр, не меньше. По-середине, то есть метров за пятьсот от места «прилета» была самая мясорубка. Я не говорю о разбитых машинах, где водители потеряли контроль. Там были люди с разорвавшимися черепами и у всех, почти у всех, тела ссохлись – руки и ноги торчали из одежд, что палки, серо-белого цвета. Жуткое зрелище.
Странно это было – ехать так по родному городу, как после войны. Это было как видеть труп родного. Ведь еще час назад – когда я ехал в другую сторону – он был жив, дышал...
Вобщем к центральному участку – что возле почты я подъехал на автомате – что робот. Тут какое-то движение хоть было. Полицейские пытались наводить порядок – хотя куда там.
Остановился я просто посреди улицы, вышел, открыл заднюю дверь, стянул парня с сиденья на землю и вот тут-то я от него и услышал в первый раз это слово. Я еще помню, мне пришло в голову, что он что-то на своем языке сказал.
- Он на секунду пришел в себя, открыл глаза, и сказал почти четко: «Квохтан...». Спокойно закрыл глаза и вырубился.

Старик взял последнюю сигарету из моей второй пачки. Я не заметил, что пропустил свой автобус. Его руки тряслись и проведя рукавом во лицу он стер слезы, размазывая грязь.
Я понял, что он настоящий псих. Меня взяла досада, что я потерял столько времени. Разумеется, сделать из этого статью можно было и не надеяться. Шеф скорее меня самого отправит в дурдом.
- Вы зря думаете, что я сумасшедший, - вдруг ожил старичок, - и если хотите, поговорите с самим Власом. Парня так зовут. Или звали. Да, в Живых Водах он. Но если он с Вами захочет говорить, вы поймете, что все о чем я Вам рассказал – не шутка. И что хоть властям очень не хочется верить в то что случилось. Но на самом деле, для них и всех Союзников – эта загадка и проблема еще та.