она привезла мне целую кастрюлю шелковицы. и еще ведро черешни. и еще тазик клубники. и еще зелени и овощей. она перла на себе все это с вокзала, и теперь у неё болит живот. она мне звонила, хотела чтобы я её встретила. я знала, что она хочет, и не брала трубку. мне было плохо, впадлу и лень. и еще какое-то подростковое чувство протеста. кароче, я не взяла трубу. я наврала ей, что не слышала, что была в наушниках. она поверила, хотя сначала и догадалась что я просто не хотела брать трубку. я готова былf сквозь землю провалиться, а она еще и оправдывала меня. и вот я сижу, ем привезенный ею укроп и плачу, потому что чувствую её больной живот, обиду и одиночество, и еще то, что она нас при этом не бросает.
как же так? почему люди вот так вот не совпадают? я то злюсь на неё, то прошу прощения. несмотря на разные приколы, чуваки ведь все равно живые, и люди. почему я иногда могу ТАК себя вести? любое перемирие заканчивается войной. а война - неизменным чувством вины и стыда. как же жить? иногда я себя ужасаю. не понимаю, че должен сделать человек, чтобы у меня к нему хоть что-нить лежало.
даже когда она болеет, ничего во мне не шевельнулось подать ей молоко с медом. что же это такое?! на самом деле люди допускают какие-то ошибки. начинаешь человеку помогать, он рожу кривит. а может, это мне кажется, что он рожу кривит? значит, это у меня тараканы в голове? вот так и остается наша помощь в виде вещей. потому что вещи безмолвные. ими можно пользоваться или нет. они не делают ошибок.