В колонках играет - Muse-Sing for Absolution

Последнее всё-таки будет нечетным. Совершенство достигнуто.

Мне даже жаль, что не успела записать. Всё вышло так ровно, стройно и законченно. Сейчас уже и не вспомню, а жаль. Всё таки есть что-то в этих глупостях астрологии – вода определенно меня стимулирует. Дождь концентрированный, напор душа и звук льющейся воды, оттирающий плечом время, ладонь растворяющаяся в горячем паре – это так собирает в единое целое, что аналоги невозможны. Правда, вода не любая, не каждая, видимо где-то там затерялись ассоциации старые. Что-то забытое, но важное, отпечатавшееся вплоть до настоящего. Душ, обязательно на белый глянец в ногах и море обязательно в сумерках до или после шторма. Еще может быть дождь, плачущим небом и тяжелым влажным запахом по щеке, свинцовыми тучами растянувшимися как тент. Может быть дождь, если настроению в тон. Мне вдруг захотелось прощаться. Подводить черту и рисовать финал для итога. Такое предчувствие. Предощущение. Или желание. Всего понемногу. Может быть, потому что сейчас ясно и просто, а всё что будет потом станет уже другим. Не тем. Меня. Меня, таким каким мне нравилось себя видеть, уже не будет. Это уже решено. Определенно известно в отличии от обстоятельств. Мне всегда нравились несуществующие финалы, они лучше чем их аналогии в жизни. Есть лишь один достойный свершения – смерть на изломе ветра, у подножия лестницы, очерёдная и невыносимо прекрасная мокрыми кровью ладонями, зажимающих рану. Всё остальное лишнее, утомительное, словно развод с разделом имущества. Убивающее магию того, что пусть и не было, но несмотря на то существовало, скрывалось в дрожании пальцев. Финалы написанные, рисованные, без подробностей от реальности в виде запахов или привкусов бешенства, рождают нежность и отзвуки в памяти навечно и навсегда. Всё остальное слишком вульгарно, до безобразия просто натужно и вымученно. Автор, писатель, постановщик сюжета готов к финальной сцене сонета. Вдохновение для настроения. Книга, так и не ставшая текстом подходит к концу. Мне как-то сказали, что в виду моего не желания уточнять кого скрывает маска «ты» в рассказах не по теме, но минутными всплесками желания разделить рисунки с объектом картины, стоит делать упоминания где адресату стоит искать себя, а где вполне допустимо пройти мимо. Забавно, мне то казалось, что там всё очевидно и каждый себя находит легко и определенно. Но, увы. Заблуждение. Говорить со мной тяжело, как оказалось. Слов много, а смысл ускользает. Коррекция слов твоих, но в мою пользу, для моей пользы редакция. Собственно видимо и нет в моих словах смысла, его не вложили, он был лишним и отвлекал от сюжета. Сюжет – вот единственная вершина достойная стать рамкой картины, единственный смысл, который готова признать. В общем сегодня хотелось прощаться. Для себя конечно, и я согласно киваю. Для кого же еще? Тебя то ведь и нет на самом деле, есть персонаж пьесы, которому ты прототип. Не люблю затягивать петлю того чего нет и быть не может. А со мной, именно со мной не может быть ничего. И никогда если быть точным. Только сюжеты по нотам и тексты по грифам. Я и быт несовместимы даже в реальности. В каком то смысле я ближе к синей птице, чем кажусь на расстоянии возможности прикосновения. Я сама – то чего нет и быть не может. Обязательно в среднем роде и с неопределенностью возраста при точном знании дат. О нет, не потому что не существует, лишь потому что существовать не может. Я действительно люблю кровь и пьянею от запаха дыма. Я действительно извращенна в фантазиях и чертовски насмешлива в стрессовых обстоятельствах боли. Я действительно только то, чем рисуюсь. Только от этого ничего не меняется. Того кто жить не умеет, даже в теории прошу заметить, невозможно запечатлеть на пленке. Всё выйдет условно, размытым пятном, но никак не буквально. Снег пошел, колючий, отрывками – словно ответом на желание декораций сообразно плану финальной сцены. И музыка в тон - Sing for Absolution. Это был даже не выход и уж тем более не вход. Сюжет. Чертовски волнительный и в целом изящный. Мне было приятно и я благодарна. За отсутствие мелких ошибок в первую очередь. Трепетно-нежно, с наилучшими пожеланиями и данью восхищения глубиной мастерства.
Я тебя отпускаю. В себе. Мир лишь иллюзия воображения, сцена с подмостками из возможных прочтений и если помнить об этом, ты становишься всемогущим. К себе. Собой. Желанием и возможностью. В этом гораздо больше смысла чем во всех утомительных телодвижениях, которыми обычно пытаются прикрыть безусловную истину – есть лишь то, что ты видишь. Мир воображаем до безобразия и отвращения, но часто не очевидно и даже казалось бы весомо в обратной зависимости. Я не хочу возвращаться. К сюжету, пройденным линиям, пройденным вариациям. А по другому я не умею. Наверное. Даже точно если быть честным. И да, это театральный пафос, экзальтация воображения – писать финалы. А мне нравится. Мне это дорого. Так появляется музыка. Без начала, но финальной картинкой с медленным шепотом титров. Фильм, всего лишь фильм снятый моим воображением. Я знаю. Это то, во что я превращаю всё, включая реальность. Это единственная форма для жизни в которой я её принимаю.
Трепетно нежно, без тени сомнений и отзвуков боли – так и запомним. Таким будешь всегда. Памятью легко управлять – нужно лишь твердость руки и уверенность духа, чтобы отбирать лишь то, что хотелось бы помнить. То что хотелось бы всегда иметь под рукой. Без потери растраченного времени на доведение до абсурда. Абсурд – то чем всё в конечном счете становится, бред – то чем всё по сути своей случается. Я всегда прощаюсь. Часто потом остаемся «друзьями». Конечно в банальном и не буквальном смысле. В хороших отношениях, но без необходимости. Я прощаюсь для себя, так же как для себя по возможности пытаюсь свести действия к отпускному роману состоящего из трех правил – не долго, чутко и не оглядываясь. По правилам часто не получалось – видимо в силу детской наивности, всё хотелось растянуть и против возможного сделать чем то иным. Но не теперь. Здесь будет по правилам. Идеальный сюжет и идеальное завершение. Имя обязывает, тебе досталось особенное, и вся сюжетная линия будет построена вокруг него. А может быть – меня осенило, даже видимо именно так. Имя, которым наделяю и становится главной линией. Наверное будет лучше если ты меня потеряешь. На какое-то время. Не будешь звонить. Ну, условно «звонить», к слову. Ты ведь согласен, что так в ритм попадает, а идея всё равно остается прозрачной? Ты не поверишь, наверное, а впрочем не будешь смотреть и не будешь знать текста. Желание пришло спонтанно, мелодия подбиралась в тональность, декорации складывались сами собой, без предварительных планов или расчетов. Просто вдруг всё сложилось в такую картинку. Скорее из любопытства, с которым часто пытаешься дешифровывать сны, я посмотрела на текст. Он идеален. В этот момент, сопровождая рождение не слова, но идеи, образа, сюжетной линии плохо выполненной, но хорошо задуманной. Если бы мне вздумалось подобрать что-то для обрамления, я не смогла бы найти что-то лучшее. Он идеален. Впрочем может быть мой перевод слишком условен и слишком зависим от безусловной субъективности выбранной внутренней линии. Всё равно это только иллюзия, которую для себя рисую вместо фантазий.
Мы подумали и решили, что сегодня подходящий день, сегодня подходящий год, сегодня подходящий час, чтобы закрывать двери, линии разговоров и вариации на тему ответов. Мой выстрел последний, холостым патроном в воздух – лишь для подтверждения правила авторов: незаряженное ружье всегда стреляет в конце последнего акта. В нашем случае револьвер, из тех первых, которые оставляли клубы дыма и заряжались томительно долго и только на два выстрела. Без шестизарядных, почти вечных, этого времени. Тяжелая рукоятка и болезненная отдача. Дым занавесит дверной проем и заглушит щелчок замка в коридоре. Конечно и сейчас я тоже тебя… Стоило бы прощаться если бы ничего уже не осталось. Лишь на изломе, когда начинает таять и исчезать. Во время – это когда уже уходит, но еще не ушло.
Мое прочтение с которого всё началось. По памяти, как сохранилось в обрывках. Последний подарок, не желая дарить и именно поэтому оставляя. Так сложилось с самого начала. Само собой. Просто так получилось. Слегка отстраненно, всегда через поручни независимости с обеих сторон. Без ответственности. Сразу, почти объявленным правилом. Всегда на грани случайного, спонтанного, вспышкой близости ожиданием перед вылетом. С точным расчетом потом разъехаться навсегда и навечно. Образом салона самолета или зала прощаний и встреч. Коридорами аэропортов, условным пространством между прибытием и отправкой. Это всё и решило. Без обычных формальностей, что неизбежно становятся, возводятся в ранг привычки. Сразу было объявлено положение, статус и возможные варианты. Не связанность даже в теории. Никаких разночтений в деталях реальности. Ты удивился бы, насколько мы действительно друг друга плохо знаем – монологи, всегда монологи с надрывом для исповеди. Без ответов или даже попытки прислушаться. Нормой стали взрывы страсти с последующим полным разрывом без объяснений или формальных причин. Это наша норма – неделя на дикую потребность с последующим полным забвением. Заметь обоюдным, иногда с чуть сдвинутым по отношению друг к другу циклом синхронности. Мы совпадали в формулировках, настроении, склонности матерится в горе и смеяться в тоске. Мы сразу совпали в деталях, так что искать что-то иное, например главное, или то что обычно называют основным, необходимости не было. Мы изначально были безответственны друг другу. За что и любили. Ситуацию, эту возможность быть свободным от условностей и конечно друг друга, косвенно и понимая заранее всё и сразу. Безответственность, безответность, исключение возможности держать ответ – именно это и было тем самым. За что и почему. Мы ни разу не перешли границу между собой «как я есть на самом деле» и собой в обстоятельствах и деталях. Мы окрестили друг друга мечтой именно за эту в чем-то неискренность полной безответственности и не желания брать на себя обязательства. Это где-то там нужно было дежурно улыбаться и устало имитировать если не чуткость, так хотя бы внимательность, а тут – легко и просто. Мы никогда друг другу не лгали, потому что никогда не говорили всей правды, и оба старательно избегали «деликатных» вопросов. Лениво отдыхали от действительно существующего, имея примерное представление каким оно может быть. Мы никогда не пытались быть вместе даже теоретически, по названию или тонкой грани между иллюзией и реальным. Никогда. Да, разумеется вспышками что-то неуправляемое. Почти дикое. И всегда вроде бы другой удерживал от последнего шага. Это было так удобно, ты не находишь? Эта безоговорочная, неписанная договоренность удерживать, выдергивать другого из веры в то что хотелось бы, но увы существовать не может. В этом было нечто удивительно прекрасное – не запланированное, само собой как-то выходящее, эта способность отрезвляться в моменты, когда казалось бы пьянели до бессознательного, почти безвозвратно, но тем не менее с шансом отката. Забавно, если задуматься – то ли совпадение полное, то ли не совпадение основательное и тем совершенное. Всё это можно долго пытаться описывать, выражать, переводить на язык понятный, лишенный абстракций, но по сути – безответственность и ничто иное. Только это. Свобода от вынужденных, необходимых по логике шагов, от вымученности объяснений и затягивания на шее друг друга петли из данных словами обещаний. Было легко, просто и совершенно непонятно. Но понимать собственно было и не нужно на самом деле. Просто исповедоваться время от времени и знать, что тебя не будут разбирать на смыслы и ценить (или обесценивать) за действия. Монологи – одни сплошные монологи. На одном дыхании, через стенку исповедальни и забывая обо всём кроме себя. Знаешь, признаюсь – столь спонтанно, ненамеренно, безответственно и не запланировано я не относилась ни к кому. Всегда где-то внутри сохранялась идея примерного результата, который в конечном счете хотелось бы получить. То что получался в итоге результат наиболее не желанный и самый ожидаемый и даже заранее написанный, так это уже к автору, зачем на зеркало грешить, когда себя знаешь до тошноты и постоянной тоски. Но примерное понимание, что же хотелось получить было всегда. И по сути всегда была преднамеренность импровизаций. Талант можно забыть, но не потерять. К тебе нет. Ты не был желанной добычей, часто к сожалению, реже с удивлением. Ты был желанным в другом смысле, и я не смогу объяснить почему и как именно. Как-то иначе. В чем-то значительней, в чем-то меньше. Просто иначе. Ты всегда был слишком реальным, ты помнишь? Я говорила. Реальный – значит изначально плотно привязанный к обстоятельствам и условиям. Без момента увлечься игрой воображения. Невозможность возведенная в абсолют. К чему знать подробности, когда можешь оглянуться на себя, самого реального из всех воображаемых и ощутить всю тяжесть жизни практической в разрезе и классификацией по событиям или явлениям? В моих глазах, в те редкие моменты когда я всё-таки вспоминала, что меня вроде бы как бы и даже слушали, ты был воплощением совершенства. Совершенства – то есть собранием крайностей. Сочетанием несовместимого и парадоксального одновременно. Ты не находишь, что в целом твой портрет похож на меня, если тоже в целом? Детали да, они различались катастрофически, намешено разное, в разных пропорциях, но сама идея совмещения, сочетания, соединения – именно это. Тебе было легко доверять, именно потому что доверие не рождалось в принципе. Многого не было, и потому не было и обратной стороны монеты. Для меня это и было важным. Я забыла. Я уже всё забыла и не могу восстановить линию мысли. Осталось лишь ощущение и отрывочное – безответственность для названия. Не принимали в серьез, не служили опорой, не стали близки или связаны. Ассоциации от осколков памяти и в тональность ощущения. Для меня ты останешься во много самым любимым, потому что всё еще где-то и как-то. Привязана. Трепетно нежно, во многом сочувствуя – ведь тебе с тобой еще целую жизнь, где-то жалея твои обстоятельства, которые весомей, определеннее, чем мои, от твоих труднее уйти. Трепетно нежно – в этом оттенке, в этой тональности. Прощаюсь. Сотри мой телефон, я твой забуду. Не хотелось бы портить то чего не было затянувшимся неловким и вымученным схождением вниз. Так будет лучше. И ты это знаешь.
Our wrongs remain unrectified,
And our souls won't be exhumed