P.S.
Главное без вопросов и мнений - реакция упростилась до жесткости.
26 ноября 22.54
На ощупь находишь клавиши, слепо в музыку тычась обветренным слухом в последнем прибежище. И по памяти вспоминаешь забытые в буднях молитвы. Собираешь осколки из мыслей почти удивляясь, что склеить их проще чем дни. Моя сумка забита обрывками фраз из неровного почерка по разорванным в листья блокнотам. Клочки из бумаги с судорожным стаккато неловких пальцев, забывших как нужно писать. Как прописи в первом классе, с той лишь разницей что теперь выводишь не каллиграфию букв, но символику мыслей. Сбиваешься, тысячу раз выводишь сначала и снова бросаешь скомканным смыслом. Я пишу их когда мне не хочется говорить, когда невозможно молчать от стальных спиралей в висках. Когда говорить невозможно, но в тишине слишком слышен надрыв в беззвучии голоса. На бумагу выкладываешь, выстраиваешь, выписываешь. Выплеснуть на бумагу - проще чем кажется, труднее потом прочитать и понять этот чуждый язык чересполосицы мыслей, когда строчки срываются с пальцев дыханием в зимнюю ночь на морозе, стылыми каплями в разводах из соли и горечи. Легко удается знаками объясняться когда Рубикон усталости пройден. Просто киваешь, через раз улыбаешься, в крайнем случае взмах нервных пальцев со следами ногтей по сетке рисунка костей. Нервные руки похожи рисунком на ветки деревьев обтянутых кожей – словно урок анатомии изучаешь на практике. Будто веер из тонкого шелка с игрой сочленений каркаса – механический танец мельчайших деталей чуть прикрытый тканью, прозрачной для формы. Это так похоже на внутренний мир состояний – сухое дерево оббитое призрачным шелком изгибается в жутких гримасах едва различимых под кожным покровом. Если пустынную землю с единственным деревом в драпировке из черного с порывами ветра пронзительно острого. По границе изломов заметно движение, когда ткань трещит и почти поддается порезами стрелок упущенных нитей и почти незаметно на дне пузыря набухающего запутавшимися в складках порывами. Есть дни полные безумия так отчетливо, что стирается грань понимания – удивление перетекает в последнюю стадию шока спрессовываясь с единственным желанием разорвать бумажные декорации. Угнездилось в сознании – оберточная бумага с нарисованным днем, искаженным, уродливым и нереальным, нужно лишь дотянуться чтобы сорвать этот занавес, разорвать упаковку добравшись до сути. Только почему то никак не сдирается – видишь бумагу с фальшивыми красками, но дотянуться не можешь. И почти обиженно хмуришься упорно пытаясь зайти за спину реальности, чтобы сорвать эту отвратительную маску. Но она всегда опережает на шаг, на секунду, на вечность и ты снова стоишь перед зеркалом остатками самообладания пытаясь понять чье искажение кривляется в глубине. Даже мелочи – телефон вдруг взбесившийся бредом ответов, сообщения со странными знаками так что думаешь о припадке безумия на том конце провода, письма с вопросами выстроенных в ряд будто фразы, так что пугаешься междустрочья где прячутся истины, разговоры покрытые войлоком однонаправленности, странные просьбы и плотное марево ярости разлитой в воздухе слишком отчетливо, гнев без причинный и слишком направленный, чуткость чужая, бессмысленно глупая, странные запахи, вдруг обострившие обоняние, техника вдруг ополоумевшая разорванным кругом причин и следствий, книги отказывающиеся открываться на нужных страницах. Мелочи. Даже мелочи безумными всхлипами чьей-то истерики. У бога истерика, а ты вдруг оказываешься вблизи эпицентра разорванных линий и они хлещут оголенными проводами слепо и жалобно, оставляя ожоги и всполохи немоты на сетчатке. И время теряется – просто ломается таймер внутри и дурным сном каждое утро в котором все дни одинаково смутные, без разметки на память и понимание. Время теряется комкая расстояния между вздохами. И тридцать шесть вдруг становится лихорадкой с беспамятством, огненной кожей над кипящей кровью. На 35 – почти облегчение, с мертвой бледностью тридцати четырех и порывами судорог пульса. На ощупь находишь мелодию и раскрытой ладонью через стекло прикасаешься точно в след оставленный пальцами с той стороны. По памяти ощущение восстанавливаешь, выстраиваешь нота за нотой, чувствуя лишь холод потерянности.
Собираешь фрагменты тщательно, но равнодушно, безлично, почти суеверием или просто для добавления. Пополнить коллекцию которую еще месяц назад твердо решил выкинуть. Собираешь, а потом вдруг раз – и решаешь как минимум упорядочить, а может и совсем бросить в сторону. Отбираешь и вдруг пожимаешь плечами и на полуфразе уходишь.