… Но если вдруг они все замолчат
и перестанут плакаться, как дети,
они почувствуют, что через них сейчас
(как через нас, живых, пять-шесть секунд назад)
проходит розовый и серый ветер.

И серый ветер – всех печальней нам,
а розовый - счастливей, чем мы знали.
И в этом больше одиночества, чем там:
когда нас не любили и бросали.

- Это очень легко проверить, - говорит Гаретовский, глядя в автобусное стекло, -
когда при жизни провожаешь из дома человека на поезд,
и вдруг понимаешь, что завтра не будет завтра,
и вдруг понимаешь, что прежним он уже никогда не придет, -
вот тогда на тебя накатывает такая печаль и такая нежность, что хочется плакать,
и гладить его по макушке, и повторять: «Идиот, идиот…»
(оскорблять людей, когда любишь, – особая доблесть:
через грубость и нежность - жизнь через нас поет).

- Это очень легко проверить, - говорит Анна Васильевна в одиноком носке,
я любила тебя, я купала тебя в молоке,
я стирала тебе портки, я вдыхала твою рубаху,
и теперь - даже после смерти - я твоею рубахой пахну.

- Это очень легко проверить, - говорю я самым простым
из всех своих голосов, самым простым на свете:
- Если где он и был, этот дом, превратившийся в дым,
то он был только там, где сквозь сердце мое проходил,
через бывшее сердце мое – серый ветер и розовый ветер.

(с) Дмитрий Воденников