Господи, когда же это кончится. Когда же я, наконец, смогу выйти из этого круга и начать собственную жизнь. Сколько можно расставлять знаки препинания в моей жизни без моего ведома? Лепить жирные точки в незаконченных предложениях. Ладно бы, многоточия… Где же эти чертовы чулки, ума не приложу, я же вчера их здесь повесила? Платье здесь, а чулки? Такое ощущение, что в гримерке живет барабашка, неравнодушный к нейлону. За неделю уже вторая пара. Я так разорюсь просто. Как мне надоели эти пьяные рожи, медленно жующие свой холостяцкий ужин. Неважно, что они на самом деле окольцованы по самые уши, сегодняшний вечер им полагается быть совершенно свободными. И я им в этом помогу.
Я медленно выйду на сцену, окину взглядом зал, выберу потенциальную жертву и начну свой священный танец. И полностью развоплотясь, став телесным ничем, листом бумаги, на котором можно нарисовать что угодно, я подарю им свободу. Свободу от ежедневной скуки богатства и власти. И я ненавижу их за это.
Хуже всего, что мне это нравится. Я это ненавижу. Нравится ненавидеть. Мне представляется, что я святая. Я – воздух, я – кислородная подушка, я - жизнь.

Дилемма, дуализм, дуплет, двойник, двое. Разве нас двое? Разве вот сейчас, сидя со мной за столом ты не находишься совершенно в другом месте? Разве твои мысли здесь, со мной? Разве ты не смотришь сквозь меня в сырость ранней весны? И потягивая обжигающий утренний кофе, я скажу тебе: «Ты мне чужд. Ты мне чужой и я тебе – никто». И все шесть лет жизни вместе оказались пшиком, профанацией, чередой бесконечных дней пускания пыли в глаза. Родители хотели видеть нас счастливыми. Отлично. Берем и методично изображаем счастье. Улыбки, объятия, поцелуи прилюдно и поза 96 каждый вечер. Эротический танец «не касания» и «не взглядов». Поделили территорию постели напополам, и вырастили на границе стену. Берлин отдыхает.
Все как у людей: квартира, не то чтобы большая, но удобная. Две машины: тебе и мне. Чтобы реже встречаться. Собственная адвокатская контора. Воскресный коньяк с друзьями. Ты говоришь: «Курс доллара падает». Или: «Сегодняшние торги показали…» или «Совершенно невозможно нормально заниматься бизнесом…» Подобно часовому механизму методично качаешь ногой, отсчитываешь секунды вечности. И я понимаю, что разговоры эти не от сердца, а потому что по статусу положено. По статусу Успешного Делового Человека. И мне нет места в этой жизни. И я начинаю искать варианты.

И она сидела пила кофе и молчала. А я думал, как меня все это достало, как опротивела одинаковость и уравновешенность, как хочется встать и выйти туда, где холод и слякоть, где март робко отвоевывает право на существование у зимы. Потом я собрался, поехал на работу. Отсидел свои десять часов. Позвонил домой и сказал, что «буду поздно» и отправился в бар. Взял коньяку, закурил пижонскую сигару и стал смотреть на девочек- стриптизерш, на из хорошенькие попки, упругие груди, длинные ноги и отрешенные взгляды. И мне показалось, что они знают обо мне гораздо больше, чем все мое окружение вместе взятое.

И я подошла к нему, нависла всем своим пахучим, гибким телом, так, что грудь мая оказалась прямо на уровне его глаз. Он положил мне в трусики стодолларовую купюру и предложил выпить с ним. Я сейчас оденусь в гримерке и вернусь в зал, чтобы стать доброй феей пустоты.