Вчера на Курской: переход. Этот длинный, как кишки, тоннель с выходом к театру им. Гоголя.

Кадр первый:
Вдоль грязной заплеванной стены, среди луж, окурков и плевков, на замусоленных картонках китайские игрушки. Сотня маленьких, орущих и мигающих всеми цветами радуги уродцев. Тявкающие кислотные собачки. Идиотские машинки, издающие мерзкие, невыносимые звуки. Куклы с глазами навыкат, как будто умершие от удушья. Чудовищные бабочки с крокодильим оскалом. Все какое-то больное в своей извращенности.

Кадр второй:
Пацан, нюхает клей. Идет посередине и нюхает клей. Заплывший, расквашенный глаз и другой, отсутствующий. Грязнущая куртка, ботинки, заляпанные грязью и блевотой, спортивные штаны и лысый череп, иссеченный свежими шрамами.

Кадр третий:
Сидит бабка, мерно раскачивается из стороны в сторону, в руках полиэтиленовый пакет с мелочью. Как мантра – заунывный плач: «По-мо-ги-те-хри-ста-ра-ди-по-да-йте-лю-ди-до-бры-еееееееее-по-мо-ги-те-хри-ста-ра-ди-по-да-йте-лю-ди-до-бры-еееееееее.....» Бес пауз, на одной высокой ноте, без выражения. И в этих звуках одиночество и безразличие, бесконечная безжизненность и тоска.