Сумрак сгущается над предгорьем… Но это сумрак… Хлещет во всю дождь… Его шум в совокупности с ветром даже заставляет замолкнуть на времся шум перекатов взбеленившейся горной речки, зажатой между берегами, ввысь уходящих гор. И странно видеть как над одним из берегов, прижавшись к скале трясется, точно от страха, вся промокшая палатка и двух путников, пытающихся разжечь костер, чтобы согреть себя кипятком. Но, видно, поняв тщетность своих усилий они, промокшие заползают в палатку, в которой и без них мокро. Теперь им остается довольствоваться только всухомятку, и через некоторое время, усталые за день перехода, промокшие от дождя, свалившегося на них под вечер, мучимые только одним вопросом в их жизни:»что сделает за ночь с ними эта непогода?», они, наконец, засыпают тяжелым, без сновидений, тревожным сном. Дождь ослабевает только под утро. Река вышла из своих берегов и немного не доползла до палатки путников, облизывая на своем пути оголившиеся корни карликовых деревьев и кустарников, все же затопив при этом тропу, по которой пришли путники. Палатка, с ее немыслимым перекошенным видом была сыра и завалена сучьями так, что сверху даже нельзя было понять что это. Но все же она ожила…
Один из путников проснулся, и, склонившись над своим товарищем , нежным (если щетину двухнедельной давности можно было назвать нежной) прикосновением своего изможденного обветренного лица разбудил ее… Она проснулась и ее дикие, но ласковые глаза сказали больше, чем слова, если бы они были произнесены в этот момент. Они были счастливы. Они чувствовали, что живут!…