[показать]

Каждому человеку следует быть теософом, по-своему: математику думать, почему Бог -это 3, а не 16 и не 5,3, медику - постигать образы и подобия, архитектору исследовать логичность пропорций божественных творений, биологу - философствовать о соотношении твари и человека, химику, физику изучать законы процессов вселенной, лингвисту - овладевать словом во благо... - И на кой это надо? - ...Да я и сам не знаю, на кой... - Тогда вовсе ему не следует. А если захочет, то может быть кем угодно, - это точно. И кочегар может познать всю эту канитель... - Канитель?.. -Ну, да, канитель... - М-м-м... Проклясть его? Разбить зеркало? Но, может, это и ангел. Демон. Дьявол тоже был ангелом. И в глубине души я сомневаюсь. Я не знаю, кто это. Я не уверен. Как же я буду проклинать его? Как же я разобью зеркало? - Лопатой кочегара... Утопиться, что ли, с тоски?
И не в каком-нибудь озере, а в первой попавшейся банальной луже. В унитазе. Они открывают дверь, а там - задница, и от нее, позвоночным пунктиром, по траектории спины, взгляд скатывается куда-то вниз. И белый ореол кафеля вокруг взъерошенной головы с мокрыми, липкими волосами. И вытянутая белая шея, и первый раз - в жизни, в смерти - расслаблена и вяла. И снежные полосы рук обхватили основание унитаза.
Законченная фигура: человек - как смотрит в подзорную трубу, и увидел что-то, и замер от прозрения, и вдруг, неожиданно для себя, но как будто естественно по природе, сделал шаг навстречу страху, собрал манатки по телу, пожитки, посмертки, во всех закоулках, пасеках, за шкафами, в книгах и в носках, и ушел через рот неизвестно куда, по трубам, несущим испражнения, воду и чью-то душу.
Кухня. Чашка с клюквенным муссом; красная секундная стрелка на старых разбитых пластмассовых часах, настольных, индийских; тихо шуршат вены перегоняемым теплом. Малевича хоронили в белой рубахе, в черных брюках и красных ботинках.
Ночь. Где-то далеко, высоко: огни ночного рейса.
Самолет. Так далеко. Там все по-другому: сидя и с искусственным светом. И лишь отломленный кусок сыра в небе - луна -всех примиряет и сравнивает: одно пространство, одно время - одна жизнь.

Впихивать в свою жизнь тысячу событий, стирая в расписании все белые пятна, все окна, не оставляя время на мысли, не думать о...
Нанизывать дела, как шашлык на шомпол, чтобы не видеть сам этот стержень: от солнечных бликов на нержавеющей стали так болят глаза, ноют и слезятся.
Но убери этот стержень - и пирамида рассыплется...
...Комната была угрюма и мертвенна.
Казалось, что все здесь так же, как и утром, на тех же местах и в тех же пропорциях. Но я знал, что это не так... Я открыл томик Есенина, и нашел недочитанный дедом стих:
...Пусть я буду любить другую,
Но и с нею, с любимой, с другой,
Расскажу про тебя, дорогую.
Что когда-то я звал дорогой.
Расскажу, как текла былая
Наша жизнь, что былой не была...
Голова ль ты моя удалая,
До чего ж ты меня довела?
1923
...сегодня необыкновенно лунная звездная ночь. И, находясь под этим сокровипдаым счастьем, под этой блаженной красотой, я не мог не вспоминать о...
Мозг не хотел, а душа желала; мозг запрещал, а душа стремилась. И где здесь найти содружества, созвучия? ...и сейчас, закрывая глаза и растворяясь в музыке и падая в пустоту, засыпаю пьяно - и снова не могу не: не думать, не вспоминать, не мыслить-фантазировать, не чувствовать, не хотеть... Может, я открою глаза, и она будет лежать рядом, в голубых свежевыстиранных джинсах и в накрахмаленном лифе, и от нее будет пахнуть медом, орехами и утренним молоком. И я снова закрою глаза, и буду притворяться спящим, в надежде, что меня начнут будить. И с кухни донесется запах горячего кофе в белых, пузатых чашечках. И вдруг захочется есть... И эти ее словеса, смело-мудрые, мудро-смелые: "Не могу понять: ты идиот или ангел?" - тоже вспоминались. ("Ну... наверное, ближе ко второму... хотя без первого тоже не обошлось". Ее улыбка, и взгляд искоса). (И море остановилось у наших ног... И дьявол лизал нам пятки...) Я не знал, как, но верил в возможность чуда- в чудесную возможность.
Я не знал, придет ли она или нет. Я не знал, приду ли я или нет. Но мне хотелось дожить до завтра.
Не умирать...
Не умирать, пусть стар и немощен. На один день ближе к... - Стар на один день.
(Показалось, что из ноздри вылетела моль
(совсем изъели)).
...И как-то очень долго падал в кровать, царапая щеки сухими ветками тернового куста, причесывая серые облака растопыренными лепестками рук, ладоней, пальцев... И страх долгого падения сменился наслаждением полета, и пронеслись где-то вчера светящиеся зеленым электронные цифры: какие-то 2 и 3, какие-то две точки, как отблеск бывших глаз в черной пустоте орбит черепа, какая-то двойная пять...: 23:55.
И наслаждение иссякло, и снова появилась усталость, усталость от бесконечного полета с минимально низкой высоты...
...И стало как-то неуютно и тесно, снова:
мало тела - тело мало.
- Одно на двоих: мы падали вниз, с треском разрывая парусину
твердого скользкого воздуха. Ветер свистел в ушах, солнечная синь необъятного неба слепила глаза...
...Я крепко обнял твое летящее вниз тело, - и ты крепко прижалась к моему, - тоже летящему вниз...
...И когда мы начинали кувыркаться в воздушных сплетениях потоков, холод резал нам веки, но после все опять принимало устойчивое движение вниз...
...И вот на меня нашло, - я целовал твои щеки, путаясь в развевающихся волосах обоих, смотрел в испуганные глаза, такие любимые, такие глубокие...
...И ты тоже - как будто отошла ото сна - тоже начала радоваться всплесками губ, любить; надрываясь в любовных экстазах, обнимала еще крепче...
...Но земля приближалась, - мы снова сцепились, немо и глухо...
...Я не почувствовал удара; и, проваливаясь сквозь тугую светлую плоть, я взмолился о...
и после тяжелого дня уснул мертвым сном...
...и мы снова полетели: вверх.