count

Здесь принято говорить вполголоса, чтобы никому не мешать. Это вообще очень тихое место.
Я тут уже два года, но до сих пор не знаю, как называется это место, и никто из людей не знает. Я долго думал над этим, а потом набрался смелости и спросил у Него. Он мне сказал, что это место никак не называется. Но это же ужасно неудобно, когда нет названия, - сказал я. Мне удобно, - ответил Он. – И тебе должно быть удобно. Ты находишься ЗДЕСЬ, к чему тебе еще какие – то названия? Но если очень хочется, то, конечно, для себя ты можешь приду-мать этому месту имя.
Я не стал этого делать. Я нахожусь ЗДЕСЬ.
Я не один. Нас здесь много. Так много, что сосчитать невозможно. Но места хватает на всех, потому что ЗДЕСЬ бесконечно велико. Со мной она. Она тут появилась на десять минут раньше меня, значит на десять минут раньше она уйдет отсюда. Я не произношу ее имени, потому что по именам называть друг друга здесь не принято. Сначала для меня это было непросто, но потом я привык. Это место без имени и люди здесь без имени. Есть я, есть она. Есть еще миллионы таких же я, она, он, они. А еще есть Он.
Единственное наше занятие – это наблюдение и разговоры. Мы видим всё, что происходит ТАМ, а потом часами обсуждаем увиденное. Больше занять-ся здесь нечем.
Многим здесь нравиться. И они хотели бы находиться в этом месте беско-нечно долго, но нельзя. Надо снова отправляться назад. Сюда приходят и от-сюда уходят. Таков порядок.
Часто я сижу на траве, обняв колени руками, и разглядываю новоприбыв-ших. Она сидит рядом со мной и улыбается. У нее это очень хорошо получа-ется, улыбаться.


Она кормила меня пончиками с мате. Я окунал пончик в сахарную пудру, а затем отправлял в рот. Она делала то же самое. Пончики были очень вкус-ные.

Мы и сейчас сидим за столом и уплетаем пончики с сахарной пудрой.

Но это уже не я. И это уже не она.
Пончики поедают и запивают их мате наши тени. А мы уже как два года мертвы. От нас остались только скелеты и воспоминания.
Когда – то мы тоже ели пончики и запивали их теплым мате, а теперь мы ни-чего не едим и не пьем, потому что после смерти ничего такого не требуется.

Нас похоронили рядом, в один и тот же день, хотя никто об этом не дого-варивался заранее. Случайное совпадение. Единственный наш общий друг сэкономил кучу времени, посетив одновременно и ее и мои похороны. Но на поминки он отправился к ее родственникам. Даже здесь она меня обставила. На поминках подавали зеленый борщ и пюре с котлетами по-киевски. Друг был очень голоден и всё с удовольствием съел. На моих поминках ели горо-ховый суп и гречневую кашу с мясом. Мясо было жестким и застревало в зу-бах. Так что друг не прогадал, пойдя на поминки к ней.

Я видел, как мое мертвое тело съели червячки. Но мне было на это пле-вать. Я даже сказал, - приятного аппетита, кушайте на здоровье. Зачем мне тело, если оно мертвое? После того, как они съели меня, они принялись за нее. Ей стало жаль своего молодого красивого тела, и из ее глаз вытекли три слезинки. Две из левого глаза, одна из правого. Я взял ее за руку и сказал, - не расстраивайся, тебе больше не понадобиться твое тело. Ее глаза и рука, были полупрозрачными и не имели веса, как и у всех умерших. Сожалеть о собственном теле, это то же самое, что сожалеть о состриженных ногтях и волосах, - сказал я. Она перестала плакать, и пожелала червячкам приятного аппетита.

Ее муж исправно посещает могилу четыре раза в год. В день ее рождения, в день смерти, и еще пару раз по настроению. Скоро он повторно женится, и тогда будет приходить реже. Наш общий друг тоже иногда приходит на наши могилы. И ей, и мне он приносит цветы. А ее муж цветы не приносит даже ей, на мою могилу он вообще едва смотрит. Но я не обижаюсь, это нормаль-но. С ее мужем мы были почти не знакомы. Он приходит только к ней. Как хорошо, что наши могилы рядом, для единственного нашего общего друга это очень удобно. Друг сидит на скамейке, вкопанной между нашими могил-ками, и смотрит то на мой, то на ее памятник. Портрет на памятнике изобра-жает ее грустно улыбающейся. Рисунок сделан по фотографии, которую при-нес ее муж художнику. Кстати, эту фотографию сделал я. За 35 дней до того, как мы умерли.

Оказалось, что жизнь после смерти существует. Но совсем не так, как ее представляют себе люди. Одна моя знакомая, ярая католичка, очень бы уди-вилась, узнай она, что происходит с человеком после смерти. И неизвестно, остались ли бы ее религиозные убеждения такими непоколебимыми, как сей-час.

Иногда Он с нами разговаривает, со всеми вместе и по отдельности с каж-дым. Я всегда задаю Ему много вопросов. В прошлый раз я спросил: зачем мы с ней умерли? Ты такой любопытный, - усмехается Он. – И наивный. По-чему? - спрашиваю я. Потому что некоторыми своими вопросами ставишь меня в тупик. Думаешь, я на все знаю ответ? Даже я не знаю. Ответа не су-ществует. Ты веришь мне? Верю, - говорю я.
Любопытный... Я такой с самого рождения. Если бы я не был любопытен, то давно покончил бы жизнь самоубийством.
В следующий раз ты будешь женщиной, - сообщает Он. – Хочешь быть жен-щиной? Не знаю, - пожимаю я плечами. - Любопытно. Он долго и оглуши-тельно смеется над моим ответом. Отсмеявшись, Он продолжает, - и она то-же будет вновь женщиной. Ну да что я тебе рассказываю, всё равно обо всем забудешь. Но где – то глубоко в подсознании останется, - говорю я. – И когда я ее встречу, подсознание даст знак, и ... вот так появляются лесбиянки. В прошлый раз я в нее не успел влюбился, но в следующий – обязательно. Он снова оглушительно хохочет. Ты начитался Фрейда, - говорит он. - А знаешь кто теперь Фрейд? Он женщина, китаянка, работает стриптизершой в ночном клубе в Токио. Забавно, не правда ли? Забавно, - вздыхаю я.

Она умерла улыбаясь. На нас обвалилась крыша дачного домика, в кото-ром она меня угощала пончиками с мате. Ее долго не ремонтировали, вот крыша и обрушилась нам на голову. Она даже не заметила, как это произош-ло. Не успела ни испугаться, ни вскрикнуть. Ее убило сразу, а я еще жил ми-нут десять. Когда всё произошло, я негромко позвал ее по имени. Она, ко-нечно же, не отозвалась, потому что уже была мертва, но тогда я этого еще не знал. В темноте мне удалось нащупать ее руку. Я сжал ее ладонь, и понял, что она умерла. А я жил еще целых десять минут.
Я лежал держа ее за руку и думал о разных вещах. Я точно знал, что умираю. Я почувствовал, что не протяну и минуты. Тогда я попросил того, кого обыч-но просят в таких ситуациях, еще немного времени, и Он подарил мне десять минут жизни. Десять минут. Много это или мало? Тогда мне показалось дос-таточно, потому что за это время я успел много чего вспомнить, даже то, что казалась безвозвратно утрачено памятью. Я вспомнил, что мой друг детства так и не вернул мне книжку о страусах. Теперь этот друг жил в Египте. Со-хранилась ли у него та детская книжка? Вот о такой ерунде я думал за не-сколько минут до смерти. Но мне так хотелось, - думать о всяких мелочах, потому что я знал, - наша жизнь состоит именно из таких мелочей.
Десять минут отпущенных мне истекли и я умер. Последнее о чем я успел подумать, - это какие вкусные были сегодня пончики.

В тот момент, как она умерла, ее муж сказал сам себе, - что за чертовщи-на! У него ни с того ни с сего выключился компьютер. Другие приборы про-должали работать.
В тот момент, как она умерла, я лежал на полу придавленный обрушившими-ся досками, и пытался нащупать в темноте ее руку.
В тот момент, как она умерла, наш единственный общий друг опрокинул ста-кан с пивом себе на брюки. Хрюша, - сказала его невеста, снимая с него шта-ны. Когда через десять минут умер я, друг и его невеста увлеченно занима-лись любовью.
В тот момент, как я умер, моя знакомая – католичка, посмотрела в окно, и увидела двух спаривающихся собак.
Жизнь продолжалась. Но уже без нас. Мы умерли. А кто – то об этом даже не знает. Например, не знает ее знакомый по Интернет – переписке, недоуме-вающий, почему она не отвечает на его письма. Не знают продавцы фруктов на рынке, гадающие, куда пропала их постоянная покупательница. Они ее ждут, но они не дождутся, потому что она умерла, в тот самый момент, когда выключился компьютер ее мужа.

В тот момент, как я умер, я потерял сознание, а пришел в себя уже на том свете. И не было никакого полета по туннелю, и тому подобных вещей. Я просто открыл глаза и понял, что я уже ТАМ. А вскоре я увидел ее и понял, что мы ТАМ вместе.

После нашей смерти ее родители продали дачный участок. Его купил ка-кой - то толстый человек, и построил на месте нашей смерти большой и уют-ный дом. Теперь его домочадцы и гости жалуются, что иногда видят два при-видения, сидящих за столом. Это не привидения. Это наши тени, поедающие пончики с сахарной пудрой и запивающие их теплым мате.

Я хотел навестить своего дедушку, но мне сказали, - ты опоздал, парень, его здесь уже нет. Умер бы ты на годик – другой раньше, еще бы застал.

Самое смешное, что мы не были с ней даже друзьями. Она просто однажды накормила меня пончиками с мате.
Когда кто – нибудь из умерших спрашивает меня, кем мне приходится эта девушка, - женой, возлюбленной или сестрой, я отвечаю: мы просто умер-ли под одной крышей.

Тысячи слов утонули в слюне. Я бы их ей сказал, но мой рот был занят пончиками и теплым мате. А потом она умерла, и я тоже умер, через десять минут. Но теперь я обязательно их скажу. Вот эти слова (не тысячи, но самые важные из тысяч): спасибо тебе, спасибо, за то, что накормила меня пон-чиками и напоила мате. Было очень вкусно. Такие вещи запоминаются: пон-чики, мате и твоя улыбка.
Я бы сказал, - запоминаются навсегда, но пройдет еще немного времени, и мы появимся на Земле в образе младенцев, и позабудем о том, кем мы были, позабудем друг друга, позабудем как умерли под одной крышей, и уж конеч-но забудем и о пончиках и о мате, и даже ее улыбка выветрится у меня из па-мяти. Мы родимся от разных матерей, нас будут разделять тысячи километ-ров. Но я всё равно верю, что когда – нибудь мы снова встретимся, и она на-кормит меня пончиками с мате. А иначе и не за чем вновь рождаться.