Шурик сидел напротив меня на моей кухне, болтая красное вино в бокале, и смотрел на меня одним глазом, прищурив другой от дыма, который он выпускал, не вынимая из уголка рта сигарету. Мы уже были порядочно пьяны и начинались те самые разговоры «за жизнь».
- Послушай, кисонька, а ты хоть чего-нибудь боишься?
Вопросы о страхах всегда самые страшные – страшно признаться в том, чего ты боишься.
Чтобы лучше думалось я закинула голову и стала наблюдать, как дым от моей сигареты гладит потолок.
- Когда я была маленькой, я боялась змей и пиявок. Я боялась бесконечности – не космоса в целом, а вот этого стремительного осознания, что земля вместе со всеми людьми – это всего лишь песчинка в пустыне. Представляешь себе это? Улицы, дома, небоскребы, люди спешат, машины едут – камера отъезжает и уже видно техногенные заплатки городов и зеленые покрывала лугов и лесов что называется с высоты птичьего полета. Потом – это только голубая планета – и вот она уже так мала, что это лишь песчинка. Одна среди многих, из которых состоит целая пустыня, уходящая в горизонт…
Я бросила взгляд на Шурика, ища в нем понимания.
- Ну, это не совсем страх, это скорее выброс адреналина в кровь. Такой же как перед ожиданием ругани от родителей, когда что-то плохое натворил. Сидишь дома, и сосет под ложечкой от ожидания вернувшийся с работы мамы. А еще я боялась отстать, опоздать, не успеть, потерять, не справиться, проиграть. В общем, амбициозный рос ребенок. Куда вот только теперь все подевалось…?
Шурик с интересом наблюдал за тем, как я вылавливаю свои страхи из прошлого.
- Еще я боялась крокодилов, акул, шаровой молнии, землетрясений и шторма. Получается, я боялась абстрактных вещей, которые не могли со мной приключиться в наших широтах. Но я так живо могла себе все это представить, что страх меня не оставлял какой-то отрезок моей жизни.
Я потянулась за бутылкой каберне савиньон и разлила остатки по бокалам.
- Зато я никогда не боялась темноты, мышей, пауков, грабителей, собак, высоты. Вот только теперь у меня появились совершенно новые страхи. Они, кажется, росли вместе со мной. И стали более социальными, что ли?
- Социальными?! Твои? – переспросил Шурик.
- Ага. Например, быть не нужной. Понимаешь, никому не нужной – потерять работу, потерять друзей (одного или всех сразу), так и не найти мужчину, который занял бы свое место в моей жизни, а еще хуже – найти его и потерять. Оказаться несостоятельной в карьере, оказаться плохой матерью. Страшно получается жить. И не жить тоже не менее страшно. Страшно любить (а вдруг не взаимно?!) и страшно не любить (жить бессмысленно и цинично). И страшно, что в моей жизни теперь так много страхов. И что они стали небезосновательными.
- Еще?
- Еще страшно снова довериться человеку и ошибиться, страшно не довериться. Страшно, что и в самом деле «все мужики козлы, все бабы суки».
Вино как-то выветрилось, протрезвевший Шурик внимательно наблюдал за мной, а я мысленно все глубже и глубже залезала в историю своих страхов. Наконец, я вышла из оцепенения, тряхнула головой, прикурила Vogue и улыбнулась:
- Только я стараюсь об этом не думать. Я с детства считала страхи чем-то постыдным. И сейчас я считаю, что если всю жизнь бояться умереть, то можно не заметить саму жизнь.( c )