Писать можно практически обо всём. Можно ни о чём. Что бы ни было написано - всё имеет значение. И написать можно сколько угодно.
Я слушаю Астора Пьяцоллу. Когда я его слушала в первый раз - это было мы. И мы что-то такое делали, я помню, валялись на кровати, слушали, такая эротическая музыка у этого дядюшки Астора.
"И этот альбом у него - самый хороший".
Мы только говорили, соглашались, что слишком много звуков. Казалась громоздкой струнная группа - это нарушает интимность.
Иногда я точно знаю, как расставлять знаки.
Совершенно неважно, о чём написан текст. Если текст написан о Холокосте, если это текст Марины Вишневецкой, если это "Опыт принадлежания", - он уже перестал быть текстом. Жизнью слов. Слова там как в упряжке: я слежу только за событиями. В жизни, а не в тексте.
И текст этот бесконечно скучен потому, что никаких событий в нём нет.

Мне сегодня на секунду показалось, что, может быть, литературные жанры в том виде, в каком мы их знаем, уже изжили себя? И роман сейчас - такой же анахронизм, как классицистская пьеса в начале ХХ века? Какая ересь, мать моя…
И у дядюшки Астора сейчас вступит бандонеон, и оркестр уйдёт в ля-минор, потом в фа-минор, потом опять в ля. Я наизусть знаю этот альбом.
Столько ж ересей можно придумать на единицу текста. Можно позволить себе быть категоричной. Писать должно быть легко. Романы сейчас потому и пишутся так трудно, так мало, так плохо, - а если хорошо, то это не совсем уже и романы, а что-то такое, - потому, что не то сейчас время.
Можно написать бесконечное количество слов. Их можно как угодно тасовать, менять местами. Слова - это такая штука, их вроде как все понимают, не то что, например, ноты. И поэтому все они вроде как события.

Одна идея на всю жизнь у меня. Идея состоит в том, что у всех одна идея.
В колонках играет: Astor Piazzolla - Tango Sensations (II - Loving)