Посмотришь, бывало налево, а что там, налево? Зановесочка висит желтая, дырка маленькая на уровне 174 см. от пола, оставленная от булавки, к которой я антенну от музыкального центра пытался когда-то прилепить для лучшей слышимости. Занавеску отдернешь, а там окно, - большое окно, хорошее, недавно поставленное. Руку протянешь в сторону закрытого окна, - ветерок дует. Из стенок дует, тех, что окно подпирают.
Встанешь, бывало, со стула производства года этак 1964, оторвешь персты от клавиатуры, оконце широко откроешь – и как пахнет на тебя морозцем с улицы. Высунешься по пояс, пар изо рта идет; пощупаешь снежок на карнизе и обратно, в комнату.
Сядешь снова на стул с бордовой подстилкой, производства года этак 1964, направо посмотришь, а там дверь деревянная, трижды зачищенная, дважды лаком покрытая, с кривыми стеклами, сквозь которые гости недобропорядочные любят иногда смотреть в попытке улицезреть то, что лицезреть вовсе необязательно. И кресло еще направо маячит, поставленное временно, а в кресле том непотребства лежат, которые в шкафу должны покоится, на вешалках. Но шкафы увезла тетка в очках два дня назад, а непотребства остались.
А бывало, оглянешься назад, а там портфель стоит, в коем покоится паспорт, выписанный РОВД за 5 дней до нового года, но не этого. Рядом – книги стопками высокими в два ряда навалены, а на них коробки разные, - от сотового телефона с инструкцией; от аудиокассет с пятью ножами, незаполненным удостоверением Министерства Транспорта СССР, двумя бейджами, предназначенными напоминать, что владелец первого некто Александр, Волгоград, ВГПУ, а второго МОНОПОЛИСТ (Моно) ; еще одна коробка из-под батончика Марс, - с документами и прочими занятными бумажками, хранимыми ностальгии ради.
Нет, оглядываться назад больше не стоит.
Прямо посмотришь, - в 17 дюймов рабочего пространства монитора уткнешься. В мониторе лирушники сидят, маленькие такие и ручками машут. А чего машут – непонятно; сказать наверно, что-то хотят.
Ну, говорите.