Доклад Управления Верховного комиссара по правам человека ООН прокомментировал хорошо знакомый вам доктор юридических наук, заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ, профессор Леонид ГОЛОВКО.

Не думаю, что этот документ заслуживает какого бы то ни было серьезного внимания. Хорошо знаю, как готовятся такого рода якобы «независимые» доклады, прикрываемые столь серьезной аббревиатурой, как ООН. 

Сначала принимается политическое решение о выводах, которые должны быть в докладе и его общей направленности (допустим, «Россия оккупировала Крым и грубо нарушает права человека»). Затем подбирается команда надежных и проверенных экспертов (открытых, чьи фамилии указываются, или скрытых, чья работа остается за кадром), готовых подбирать под выводы «факты» и аргументацию. Серьезность доказательств даже и не требуется. 

В дело идет все: газетные статьи, интервью, ТВ-программы, какая-то обрывочная информация и т. п. Когда информации становится много, то составляется сам доклад, исходя из стандартного плана. 

Обязательным условием является придание ему видимой объективности, что достигается путем нескольких нехитрых приемов: 

а) разнообразных фактов должно быть много, и что-то из них может быть правдой (кто-то где-то умер, кто-то где-то нарушил чьи-то права и т. п.); 

б) какая-то часть фактов и выводов должна хоть немного понравиться стороне, против которой доклад направлен (дескать, видите — мы объективны); 

в) в докладе должны быть псевдо-нейтральные рекомендации, адресованные всем и вся. 

Непременным условием является также отработанный правозащитный «новояз», который придает докладу необходимую политкорректность и рукопожатность: «пытки», «государство не приняло мер», «отсутствие независимого расследования», «заместительная терапия», «независимый суд» и т. д., и т. п.

После этого продукт готов, его можно публиковать, пиарить и т. п. Заинтересованная сторона, против которой доклад направлен, может возмущаться, негодовать, оспаривать какие-то факты, но варианта только два: 1) либо она втягивается в дискуссию, из которой не выбраться; 2) либо игнорирует доклад и становится априори виновной во всех смертных грехах, посягающих на современный миропорядок (нарушение прав человека, наличие пыток и т. д.).

Это, скажем так, методология. Что касается существа, то серьезно обсуждать доклад сложно, даже невозможно. Приведу только два примера.

В качестве правовых оснований доклада указываются Гаагская конвенция 1907 г., Женевская конвенция 1949 г. и т. д. (см. пп. 42, 43 и др. доклада). Дескать, Россия оккупировала Крым, в силу чего международное право налагает на нее определенные обязательства.

Но в международном праве оккупация — термин не эмоциональный, а вполне конкретный, обозначающий режим так называемой «военной оккупации» (иных «оккупаций» сегодня не бывает). Под ней понимается временное занятие вооруженными силами воюющей стороны в международном конфликте территории неприятеля в период ведения военных действий, после чего устанавливается так называемая «оккупационная власть», являющаяся временной, фактической и сугубо административной, которая обязана обеспечить соответствующие права населения. О них и идет речь в Гаагской и Женевской конвенциях. Есть и ст. 39 Устава ООН, понятие агрессии, которое дается в резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 14.12.1974 г., ее формы, в том числе «военная оккупация» (ст. 3) и т. д. Все это правовая азбука, не знать которую нельзя.

Ситуацию февраля-марта 2014 г. в Крыму и Севастополе можно оценивать по-разному. О ней можно спорить, в том числе юридически. Но говорить о том, что речь шла о вооруженном конфликте между двумя государствами — это очевидный абсурд. А если не было открытого вооруженного конфликта, то не может быть и речи ни о Гаагской, ни о Женевской конвенциях, после чего вся юридическая аргументация доклада теряет всяческий смысл.

Второй пример более конкретен. В докладе постоянно упоминается, что Россия то и дело игнорировала права обвиняемых, заключенных под стражу и осужденных, отказывалась применять почти идеальное украинское уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, переводила осужденных в пенитенциарные учреждения за пределы Крыма, переквалифицировала деяния в соответствии с законодательством РФ («иногда в ущерб заключенным») и т. п. (см. пп. 73 — 79, 112, 116 и др. доклада). В общем, ужас и произвол.

Но в претендующем на компетентность и объективность докладе нет ни слова (даже в сносках) о ФЗ № 91-ФЗ от 5.05.2017 «О применении положений УК РФ и УПК РФ на территориях Республики Крым и города федерального значения Севастополя». Видимо, этот закон оказался неудобен составителям доклада, и они просто решили его проигнорировать, хотя другие российские законодательные акты вроде бы упоминают. Действительно, в этом законе все подробно расписано и урегулировано: кто и в каком порядке осуществляет переквалификацию деяния по российскому законодательству; как гарантируются права обвиняемых и осужденных; как должны исполняться наказания тех, кто совершил преступление до 18.03.2014 г. Есть даже специальная оговорка, что «поворот к худшему не допускается». К чему тогда весь пафос «разоблачений» по поводу уголовного правосудия в Крыму и Севастополе, которыми буквально испещрен доклад?

На самом деле, случаев, подобно крымскому, когда требовалось решать проблему перехода с уголовного права одной страны на уголовное право другой страны, в истории права было очень мало. В Европе за последнее столетие можно вспомнить Эльзас и Лотарингию после первой мировой войны (переход с немецкого права на французское) и вхождение ГДР в состав ФРГ (переход с восточногерманского уголовного права на западногерманское). Везде была своя уникальная ситуация. В Крыму и Севастополе данная проблема была решена весьма качественно и со всеми гарантиями прав личности. Крымский вариант обсуждается в серьезной западной уголовно-правовой научной литературе, онлайн, к сожалению, недоступной (например, парижский Revuepénitentiaireetdedroitpénal, 2016, № 2, с. 487 — 489), анализируются подходы, их выбор, правовые основания, отличия от эльзаско-лотарингского и германского случаев. 

Но это, конечно, не тот уровень, который доступен составителям доклада, предпочитающих «страшные случаи», когда какой-то суд отклонил ходатайство какого-то адвоката об исключении из дела доказательств, поскольку они «предположительно» (sic!) были получены под давлением (п. 76 доклада). Отклонение судом предположительного ходатайства адвоката — случай, разумеется, в истории права невиданный и неслыханный. Для его выявления требуется целая мониторинговая миссия.

Дальше анализировать доклад лично я смысла не вижу. На мой взгляд, это документ крайне низкого интеллектуального, правового и даже нравственного уровня. И относиться к нему надо сообразно с этим.