Проснешься - по комнате серый прозрачный свет, бледные тени на стенах, холодный воздух. Будильник прав, уже ведь пора вставать, но тело еще не слушается. Тело сегодня спало полтора часа. Тело хочет сдохнуть и ни за что, ни за что не ходить больше на работу. Работать, впрочем, осталось недели две. Потом тело сядет на вынужденную диету под названием "денегнет". Но это будет еще через две недели. Пока нужно просто снова открыть глаза, поднять к потолку руки, пошевелить пальцами - кто-то когда-то мне говорил, что это помогает проснуться. Соврал, наверное.
Я не помню, что мне сегодня снилось. Наверное, не снилось вообще ничего.
К черту чай, к черту завтрак, у меня всего двадцать минут, и десять из них я простою под душем, запрокинув голову; горячая вода, очень горячая вода, холодная, очень холодная, снова горячая. Кто-то другой говорил мне, что это поднимает настроение и заставляет тело двигаться. Соврал, точно. На очередном переходе сбивает дыхание, я закашливаюсь и выключаю воду. Такой разбитой я не чувствовала себя давно. Кажется, даже в Воронеже было легче. Хотя, наверное, это сейчас мне так кажется.
Моя личная жизнь - это уже даже не смешно. К черту ее, к черту.
Посмотрела сейчас в зеркало: глаза красные, как у того слона, впору прятаться в помидорах. Пальцы такие холодные и сухие; вспоминается почему-то море, Утриш два года назад, раннее утро. Море у ног тихое, прозрачное, ледяное. Чуть дальше - серое, в мелкой ряби. Совсем у горизонта - золотая полоса солнечных бликов. Я сижу у самой воды, завернувшись в спальник, голышом, растрепанная, читаю вслух сама себе стихи. Кормлю море с рук камушками, как показал человек, в прошлый полдень уехавший домой, в Харьков. Внутри у меня все звеняще-пусто, и пальцы левой руки вот такие же, холодные и сухие.
И солнце, поднимаясь над горами, превращает серое море в сверкающее золото.
В памяти вообще остается множество пробуждений. Наверное, именно по утрам у меня то самое настроение, когда я вспоминаю про уникальность момента, и ловлю, и запоминаю, и складываю внутри. Вспоминается редко. Как бы и ни к чему. По утрам редко бывают важные разговоры - все больше вкусы, запахи, свет. М-десятое вот первое мое утро, раннее, пасмурное. Серый асфальт, не смотреть на него ни в коем случае; эти каменные зерна, катящиеся под колеса, усыаляют мгновенно, не успеешь даже понять, что к чему, а тебе уже снится; из сна вырывает рывком, полузвуком-полусветом, легкой такой встряской. Моргаешь, осматриваешься и вот совсем не понимаешь, где ты. Потом смотришь за окно - там то сосны, то болота какие-то, то автозаправка. М10. Москва-Питер...
Все утра объединяет одно - единоначалие серого.
Однажды мы с Амели проговорили всю ночь в доме под Пушкино. Не помню уже, о чем, но было так легко и светло с ней рядом. Окна были раскрыты, утро вползало в дом, стелилось к ногам. На поле - из того окна было видно поле и лес на краю - лежал туман. Чуть слышно тикали ходики на втором этаже. От чая в старых побитых кружках поднимался белесый пар... Мы решили пойти ловить восход. Надели резиновые сапоги - из тех бесчисленных легионов, спрятанных в сарае. Перешли через мост, углубились в травы. Травы были по пояс, мокрые и оглушительно пахли зеленью. Шли друг за другом - я прокладывала дорогу, Амели ловила что-то фотоаппаратом. Небо
начало розоветь, мы взобрались на горку, обернулись к востоку - мир утопал в гамме оттенков алого и бордо; по ветвям деревьев там, далеко внизу, стекал туман кирпичного цвета, а крыши домов были все в полосах красного густого света. Амели взяла меня за руку, и мы стояли так, мокрые от росы, пока солнце не поднялось выше и не стало желтеть.
Оглушительно сверчало в траве.