Я опаздываю на работу уже пять дней, и все зыркают на меня строго. Они, безусловно, правы, а я нет. Я по вечерам всем рассказываю сказки о том, как страшно занята, а сама покупаю булку хлеба и сбегаю далеко-далеко в парк, к плотине. Сижу там на деревянном поручне, болтаю ногами. Смотрю на воду. Потому что весна.

- Я опять проспала, - говорю обреченно, кидая наушники на полку, - Я неудачница.
- Ничего, - говорит Наташа, - это бывает. Нельзя же всем быть безупречной, как Ирис, и приходить сюда в восемь.
Ирис, бегающая с бумажками по комнате, останавливается резко, оборачивается стремительно - так, что волосы разлетаются черным облаком - и отрывисто, резко чеканит словами:
- Я безупречна? Да я просто проспала при рождении!

Время ворчит сонно, сворачивается в кольца - удав удавом. Я просыпаюсь через пару часов после того, как сомкнула веки; мне снились чудесные, яркие сны, иногда немного тревожные. Я поднимаю себя с постели, оставляя там мягкое, любимое одеяло и ворох спящих котов. Стою под душем, ловя губами воду; смотрю, прищурившись, как облака пара поднимаются вверх и оседают на зеркале. У меня очень мало времени, у меня катастрофически мало времени, но я не двигаюсь с места, как зачарованная; потом вдруг, резко, что-то щелкает в голове, я издаю что-то вроде стона и бросаюсь выключать воду, мучаться полотенцем, одеваться и выбегать. Меня ловят с чашкой обжигающе-горячего чая, я спорю, надеваю один ботинок, отпиваю немного из чашки, обжигаюсь, надеваю второй ботинок, оказываюсь зажата в угол и вынуждена допить до дна, потому что глюкоза... вылетаю из дома в весну, оборачиваюсь к востоку и понимаю: опоздала. Ну конечно же, опоздала. Зато весна.

Я вхожу в офис, когда Ирис говорит в трубку усталым, чуть треснутым голосом:
- Ты, когда будешь к нам ехать, купи долларов. Ну что значит как? Есть же пункты обмена валюты. Там можно продать доллары и купить деньги или продать деньги и купить доллары.
Я машу ей рукой приветственно, она улыбается. Мне мучительно стыдно.

Благодаря тому, что перевели время, я теперь ухожу с работы засветло. Солнце около половин восьмого окрашивает мир в яркие, теплые цвета - рыжий, желтый, красный; еще не закат, и воздух как будто пряный и сладкий, как сочинский леденец на палочке. Такое солнце, мне казалось, бывает только на трассе или на далеком, нежно любимым мною, юге, когда ты въезжаешь в незнакомый приморский город, тебя высаживают у набережной, у низкой каменной стены, за которой нагретые солнцем камни и лазурное, ласковое море. Солнце низко, и мир окрашен в те же оттенки рыжего, а тени длинные и густые. И сильно пахнет солью. Я безумно хочу туда съездить еще до начала моего июльского безумия, но вот не складывается пока.

Весна вообще страшно ранняя в этом году, мой день рождения был удивительно теплым - а обычно в тот день метут метели, и я прячу нос в шарфы. Снега нет уже столько дней, что я позабыла, как он выглядит, и это радует несказанно. Почки набухли, со дня на день мартеничка найдет свой вечный приют в ветвях, кот сошел с ума, и по утрам так одурительно пахнет свободой и жизнью, что кружится голова. Март ударяет в голову, словно в колокол, и тело звенит в ответ, легкое и стальное, как черт-те что.

Несколько дней назад мне Кирриш показал чуть ли не самое волшебное место столицы, недалеко от Курского вокзала. Там, кажется, Яуза (с литыми чугунными перилами; смотри, смотри, внучка - если такие перила, то Яуза, а если ковка лилиями - Москва) серебрится лунным светом между фантасмагорических зданий, и трамвайные рельсы переплетаются, как ниточки в мартеничке. Идешь там ночью, холодно, каблуки стучат неприлично громко, на вывесках все "гранит", "мрамор", "плитка", а ты все идешь, идешь, и река по левую руку... а потом трамвайные пути под твоими ногами сводятся практически к одной линии и ныряют за поворот. И тут-то она, вся Соль: туннель для трамваев, между двумя домами, под железнодорожным мостом. Высокие гладкие стены, провода, рисунки. Неровный, щербатый камень. Я даже прочла название переулка, но с моей памятью это довольно бессмысленное действие.