Осень – она очень короткая. Три календарных месяца. Сначала все зеленое, потом рыжее, потом мир заливает дождем по самую макушку, а потом все становится таким тоненьким и прозрачным, потому что деревья сбросили листья и стало видно небо. Небо тоже становится тоньше и отчужденнее. Сначала, когда зелень, оно высокое и голубое, с желтым солнышком, и пахнет полынью. Потом, когда пожелтело, оно синее до глубины, с большими, пушистыми, медленными тучами. Потом серое-серое, многослойное, как пирог, и быстро-быстро плывет на юг. Тогда еще по нему к югу тянутся стаи птиц. А потом как обрубает – и между голых веток тихо и медленно рассветает чем-то бледно-розовым, и непонятно, где там земля кончается и начинается этот рассвет, потому что до самого горизонта мир разбит на маленькие многоугольники междуветвья. Стоишь тогда на переходе, ждешь своего зеленого, и дышишь паром. Думаешь – вот и все. Завтра, наверно, уже наступит зима. И, кажется, в воздухе уже пахнет снегом.

На зиму город частями впадает в спячку. Трамваи роют норы в снегу и ездят по рельсам медленно, гордо подняв головы, между рядами сугробов, как будто лебеди по волнам. В зоопарке большая часть павильонов закрывается и звери пропадают до самого лета. Я раньше думала, в детстве, что к ним приходит добрая фея и нежно касается их носов волшебной палочкой, милостиво превращая зверей в чучела. Ну в самом деле, чего зря мерзнуть? Чучела уносят в музеи и расставляют на полках. Потом в музеи приводят детей экскурсиями, рассказывают всякое нудное и строго-настрого запрещают трогать чучела руками. Говорят, они ядовитые, но каждый ребенок ведь знает – нельзя погладить не потому, что отравишься (ну как можно отравиться руками?), а потому что тогда все волшебство пропадет и бедное животное окажется одно, в четырех стенах, посреди зимы. Подойдет к окну, высунет морду в форточку – а там снег идет. Страшно.

Еще зимой в спячку впадают аттракционы в парках. Качели останавливаются, на них нарастают сугробы. Я не знаю, почему их не чистят, хотя чистят дорожки. Может быть, дворникам лень, а может просто качелям с сугробами теплее. Все равно же никто не катается, так чего лишний раз мерзнуть? Зима-то длинная, зараза. И машинки, которые к потолку за палочку прицеплены, потому что они электрические, тоже куда-то уносят. Прячут. И большие надувные матрасы в виде чьих-то голов или волшебных замков тоже сдувают. Потому что прыгать в них можно только без ботинок, а кто в здравом уме будет в январе снимать на улице ботинки? Но самое обидное, что колесо обозрения останавливается. Просто однажды перестает крутиться. И если вдруг кого-то забыли на самом верху, то он так и будет сидеть там всю зиму, примерзать к сиденью. Будет дышать в ладошки, кутаться в шарф и видеть, как снег день за днем завоевывает Москву, и как мир становится белым-белым за ночь, а утром толпы людей перетаптывает его в жидкую коричневую слякоть. И как вечер наступает рано-рано, чтобы скрыть эту печальную картину, потому что вечеру стыдно за таких свиней, как все люди. Ну как так можно – зима же старалась, белила…

Это все объяснить просто невозможно. Это нужно чувствовать где-то в самом низу живота, теплым комком. Оно само зарождается там и тихо растет день за днем, год за годом. Это не передать. Только иногда, может быть, поделиться. Если повезет.