По четвергам она писала письма. Искала утешения в строчках. Неаккуратно. Торопливо, в тетрадях, на коленях, в метро. На пальцах оставались чернила, и все утро пятницы она с ожесточением терла руки жесткой губкой, чтобы смыть следы своих высказанных чувств. Иногда по ночам, перед этим, она плакала, пряча лицо в подушках.

Кому она писала? Себе, вероятно. Может быть, небу. Она никогда не могла назвать имя адресата, и это мучило ее; она говорила на листе «ты» и чувствовала, что «ты» - это самый важный для нее человек. Но за пределами тетради она не могла найти этого «ты» ни в одном взгляде.

Ей было двадцать пять, когда она встретилась с ним в кафе и долго сидела, глядя на свое отражение в кофейной чашке; они говорили, смеялись, были так симпатичны друг другу. Она думала – почему? Он считал, что все ясно без слов. Я не знаю, как его звали и почему они потеряли друг друга, но в тот вечер их руки встретились на деревянном столе, между двух белых чашек, и разошлись. Они расстались, обещая друг другу не видеться больше, чтобы не пойти по второму кругу.

Вечером она снова писала «… тебя», путаясь в смыслах этого слова.

Раньше она говорила: любовь это труд. Он облагораживает человека. Дает ему силы. Она слушала осенний дождь, и стучала по клавишам, как он – в окно. Она не писала письма ему, она коротала вечер вдвоем с погодой. Она удивлялась – сколько же можно так? Она говорила: я не параноик, я невротик, поэтому меня беспокоит гипотетический вопрос: если мне захочется отдать кому-то свое сердце, то насколько это прилично делать б/у подарки.

Она играла со своим одиночеством в салочки.
Побеждая.

Она говорила: я одноразовый феникс.
Она обещала, что завтра будет иначе.
И завтра была пятница.

* * *

После она сменила тетрадь на ноутбук, и руки ее оставались чисты. Но каждую пятницу она все равно тщательно смывала с ладоней свое «вчера».




____________________
Я прошу прощения у той, кому это посвящено, за прямые цитаты.
За грубость, за наглость и за вторжение в личную жизнь.