Господи, ну почему он так и не смог сделать ее счастливой? Ведь любил же. Любил так, что вместе с ним полюбили Любу Менделееву и все остальные: и Андрей Белый, и Георгий Чулков, и даже актер Константин Давидовский. А счастья все равно не вышло...
«Саша, да неужели же?..» — крикнула она тогда, в феврале 1906 года. А он только прошептал: «Что ж... Я рад», — и вышел из кабинета.
Красивый, как пронзенный стрелами святой Себастьян. И остались они вдвоем с Борисом Бугаевым, который взял себе псевдоним Андрей Белый и теперь рыдал, сжимая ее руки. А за окном каркали черные вороны...
Любовь Дмитриевна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Август 1921 года, душная петроградская квартира на улице Декабристов. Саша лежит в соседней комнате, задыхаясь от боли. Врачи только разводят руками: эндокардит, психостения, цинга. А главное то, что его больше нет. Того Саши, что писал ей когда-то: «Ты — моя Прекрасная Дама, моя Вечная Жена». Того, кто превратил ее в богиню, в символ, в миф. И тем самым обрек на одиночество.
Офелия и Гамлет
Впервые она увидела его еще девочкой. Имения Менделеевых и Бекетовых - Боблово и Шахматово - располагались по соседству во Владимирской губернии. Дмитрий Иванович Менделеев, великий химик, и Андрей Николаевич Бекетов, известный ботаник и ректор университета, дружили семьями. Малыши росли вместе, а потом разъехались: Менделеевы укатили в Петербург, Бекетовы тоже.
Но летом снова собирались в усадьбах. И вот на одном из таких деревенских праздников молодежь затеяла ставить «Гамлета». Любе досталась Офелия - девушка с нежным лицом и темными косами. А Гамлета играл Сашка Блок, внук профессора. Двадцать три года ему тогда было, он был необыкновенно красив: высокий, стройный, кудрявый, с ясными голубыми глазами и точеным профилем античной статуи.
Странный он был, этот Сашура, которого бабушка и тетка звали не иначе как на уменьшительно-ласкательный манер. С раннего детства писал стихи, грезил о высоком, земное презирал. А вот о прошлом своем старался не вспоминать: отец его, профессор права Александр Львович Блок, ушел от матери еще до рождения сына. Вернее, мать ушла от него сама, не выдержав тяжелого характера мужа.
Она уехала к родителям, к Бекетовым, и там родила Сашу. Замуж потом вышла снова, за гвардейского офицера Кублицкого-Пиоттуха, но фамилию сыну оставила отцовскую.
Мать Александра Александровича была хороша собой и крайне впечатлительна. После развода то и дело лечилась в психиатрических больницах, случались случались тяжелые нервные срывы. Но сына обожала до беспамятства. Впрочем, весь дом Бекетовых души в мальчике не чаял.
Дед водил его смотреть на цветы и учил разбираться в растениях, бабушка читала сказки, тетя Мария записывала в дневник каждое слово «милого Сашуры». Мать же открыла ему сначала Бодлера и Верлена, а потом и русских символистов.
Любе Менделеевой он приглянулся сразу. Да и как было не приглянуться: поэт, красавец, мистик. Правда, с женщинами у него, судя по всему, опыт уже имелся немалый.
В шестнадцать лет, еще гимназистом, на курорте в Бад-Наухайме влюбился в актрису Ксению Садовскую, которая была старше него на целых двадцать два года. Говорили, будто она и стала его первой возлюбленной не только в платоническом, но и в самом что ни на есть земном смысле. Роман их не сразу закончился, они встречались в Петербурге, пока наконец любовь не разбилась о быт.
Правда это было до Любы. До той самой встречи летом 1898 года, когда уже Александр Блок увидел Менделееву снова. Ей было семнадцать, ему восемнадцать. И казалось, что небо разверзлось, звезды сошлись, и судьба наконец указала ему Ту Самую Прекрасную Даму.
Ухаживать Блок принялся со всей страстью юного мистика. Писал стихи, один за другим, сотнями. Дарил цветы. Водил на прогулки. Объяснялся в вечной любви.
А Люба? Она была тронута, растрогана, очарована. Да и кто бы устоял? Молодой красавец-поэт объявляет тебя своей музой, богиней, воплощением небесного идеала. Пять лет он добивался ее руки. И в январе 1903 года наконец сделал предложение.
Весной обручились. А тридцатого августа того же года обвенчались в старинной барской церкви села Тараканово, что неподалеку от Боблова. Все предрекали молодым долгую и счастливую жизнь. Сбылось только первое.
Земное и небесное
После венчания молодые отправились в петербургскую квартиру Блока. Люба была взволнована, счастлива, немного испугана. Наконец-то они будут вместе. Наконец-то... Но в первую же брачную ночь Александр поцеловал жену в лоб и сказал, что физическая близость между ними невозможна. Она — Прекрасная Дама, святыня. А он не может, не имеет права прикасаться к ней так, как прикасаются к... падшим женщинам. Такая близость обычная грязь, профанация высокого чувства.
И ушел спать в другую комнату.
Любовь Дмитриевна плакала тогда от стыда и унижения. Она не понимала, что пошло не так? Чем она не угодила? Неужели она недостаточно хороша? Но Александр был непреклонен. Год после свадьбы Менделеева оставалась невинной. Все ее попытки разбудить в муже земную страсть разбивались о стену его мистических убеждений.
Красивое белье, свечи, намеки — ничто не помогало.
Особенно мучительно было оттого, что сам Александр вовсе не отличался аскетизмом. Физически он гулял постоянно с актрисами, танцовщицами, случайными знакомыми. Но это, по его мнению, совсем другое дело.
Это — земное, низкое, не имеющее отношения к их с Любой высокой духовной связи.
«Люба, — говорил он, — ты же понимаешь: есть ты, а есть все остальные. Ты — моя единственная любовь».
И она верила. Хотела верить. Потому что любила его всем сердцем, всей душой. Боготворила, как и он ее. Только вот счастья от этого обоюдного боготворения что-то не прибавлялось.
Матушка Блока Александра Андреевна и тетка Мария Андреевна Бекетова невестку не жаловали. Писали они, что Люба своенравна, упряма, неласкова, ленива. Что она неспособна жертвовать собой ради мужа, что ограниченна, заурядна и даже... некрасива.
Хотя на самом деле Менделеева была хороша собой: темноволосая, с правильными чертами лица, статная. Просто не нравилась она блоковским дамам, вот и все. Ревновали они.
Впрочем, в литературных кругах к жене поэта относились совсем иначе. Когда в 1904 году вышли «Стихи о Прекрасной Даме» — первый сборник Блока, принесший ему славу, все символисты Петербурга бросились поклоняться Любови Дмитриевне. Муза! Богиня!
Их брак воспринимали предвестие мирового очищения, о котором писал Владимир Соловьев. В каждом жесте Любы, в каждом слове, в каждом наряде поэты искали скрытые символы.
Правда, не всех она очаровала. Анна Ахматова, познакомившаяся с Блоками позже, называла Любовь Дмитриевну «бегемотом, поднявшимся на задние лапы». Но под ее обаяние попадали многие.Среди них и Андрей Белый.
Треугольник
Борис Николаевич Бугаев, известный как Андрей Белый, был младше Блока на год. Сын известного математика, философ, поэт, теоретик символизма. Человек нервный, экзальтированный, склонный к крайностям. Впервые они с Блоком встретились в 1904 году в Москве. Подружились почти сразу, у них были общие взгляды на искусство, на жизнь, на предназначение поэзии.
Белый оценил Блока сначала как в поэта по стихам. Восхищался, преклонялся, боготворил. А потом приехал в гости в усадьбу. И увидел Любовь Дмитриевну. Увидел и сразу пропал.
Впрочем, поначалу он пытался сдерживаться. Ну нельзя же влюбляться в жену друга! Это низко, подло, недостойно. Но сердце, как известно, приказов не слушает. Летом 1905-го Белый не выдержал и написал Любе письмо с признанием. Она ответила тепло, но уклончиво:
«Я рада, что Вы меня любите; когда читала Ваше письмо, было так тепло и серьезно. Любите меня — это хорошо; это одно я могу Вам сказать теперь...»
Что это было? Кокетство? Жалость? Или усталость от мужа, превратившего её в икону и запретил себе к ней прикасаться?
Как бы то ни было, но роман начался. Осторожно, тайно, с угрызениями совести. Любовь Дмитриевна металась между двумя мужчинами, не решаясь сделать окончательный выбор. Белый страдал, голодал, бродил по дому в черной дамской маске, грозился уйти из жизни. Слал «ливни писем» и Блоку, и Менделеевой.
В феврале 1906 года Белый не выдержал. Пришел к Блокам и все рассказал. Сам. При Любови Дмитриевне. Он признался, что любит её и хочет увезти в Италию. Просил Александра отпустить жену.
«Что ж... Я рад», — сказал Александр Александрович. Встал и вышел из комнаты.
Весь следующий год был странным для всей троицы. Менделеева то уезжала к Белому, то возвращалась к мужу. Белый разрывался между братской и плотской любовью, между дружбой и страстью. Блок писал «Балаганчик» — мрачную драму, где Арлекин, Пьеро и Коломбина разыгрывали на сцене историю их треугольника. Современники утверждали, что между поэтами едва не произошла дуэль.
В конце концов Любовь Дмитриевна сделала выбор.
Точнее, не сделала, она просто вернулась к мужу окончательно. В конце лета 1906 года она написала Андрею письмо и запретила к ним приходить. А потом еще раз подтвердила то, что она остаётся с мужем.
«Я думал про нее — Богородица, а она оказалась дьяволицей», — записал Андрей Белый в дневнике.
Дружба поэтов надломилась, но совсем не порвалась. Слишком много их связывало. Только теперь в ней навсегда осталась трещина, и имя этой трещине было Любовь Менделеева.
Все остальные
После истории с Белым Блок, казалось, должен был оценить жену, понять, что она выбрала его, что осталась с ним. Но нет. Он продолжал жить по-прежнему: боготворить Любу как икону и искать земных утех на стороне.
В 1906 году увлекся актрисой Натальей Волоховой - красавицей с цыганской кровью, игравшей в театре Комиссаржевской. Роман был бурным, страстным. Блок даже подумывал о разводе.
Тогда Любовь Дмитриевна сама пришла к сопернице. И честно рассказала ей о муже все. Что дед Блока скончался в сумасшедшем доме. Что мать тоже болеет и лечится в психиатрических больницах. Что жизнь с поэтом - это тяжкий груз, от которого не сбежишь. Но она, Люба, готова переложить этот груз на другие плечи. Если Волохова действительно любит Блока так, что согласна играть по его правилам.
Волохова испугалась. И роман кончился.
Потом была оперная певица Любовь Андреева-Дельмас. Ей Блок посвятил цикл стихов «Кармен». С ней он встречался до самой войны.
А Любовь Дмитриевна... что же, она тоже искала утешения на стороне. Сначала с поэтом Георгием Чулковым. Потом с другими, и часто это были актеры из театров, где она служила.
Когда Блок узнал о ее связи с Чулковым, Любовь Дмитриевна ответила: «Я же верна моей настоящей любви, как и ты? Курс взят определенный, так что дрейф в сторону не имеет значения».
Непонятная это была любовь. Но они считали ее единственно возможной.
В 1908 году Любовь Дмитриевна забеременела от актера Константина Давидовского. Александр Александрович был готов признать ребенка своим, ведь детей у них не было, а он страстно хотел стать отцом. Мальчика назвали Дмитрием в честь деда, великого химика. Но младенец прожил всего восемь дней.
После этого что-то надломилось в Любови Дмитриевне окончательно. Поняла, наверное, что счастья земного ей с Блоком не видать. Но и уйти не могла. Слишком сильно любила.
Последние годы
Началась Первая мировая. Блок, не разделявший патриотических восторгов первых месяцев, откликнулся на нее стихами, полными трагических предчувствий:
«Рожденные в года глухие пути не помнят своего...»
Любовь Дмитриевна ушла на фронт сестрой милосердия. Это было бегство от мужа, от его романов, от невыносимой двусмысленности их отношений.
Когда она вернулась, Блок больше ее от себя не отпускал. Словно наконец понял, что она единственная. Что все остальные не заменят ее.
«Вот теперь я знаю, — говорил он друзьям, — что в моей жизни было только две женщины: Люба и все остальные».
Революцию Блок принял. В январе 1918 года написал поэму «Двенадцать» — о двенадцати красногвардейцах, патрулирующих ночной Петроград. Это была апология революции, гимн новому миру. Многие старые друзья отвернулись от поэта. Но Блок верил, что впереди обновление, очищение, рождение нового человечества.
Увы, новое человечество рождалось в муках. Голод, холод, разруха.
«Ежесекундное безденежье, бесхлебье, бездровье», — записывал Блок в дневнике.
Он работал в издательстве, переводил, редактировал, заседал в комиссиях. Пытался встроиться в новую жизнь. Но музыка уходила.
«Вошь победила весь свет», — написал он весной 1921 года.
В апреле того года почувствовал себя неважно. Семнадцатого мая слег с температурой. Врачи терялись в догадках: цинга, астма и много ещё чего. Ничего толком понять не могли. Горький хлопотал о разрешении выехать на лечение за границу. Луначарский поддерживал. Но в Политбюро решили иначе. Двенадцатого июля пришел отказ.
Блок уже не вставал. Лежал, задыхаясь, бредил, все спрашивал Любу:
«Все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены? Все ли? Поищи хорошенько и сожги, все сожги...»
Его последние дни были тяжелыми. Седьмого августа 1921 года в половине одиннадцатого утра Александр Александрович Блок скончался. Ему было сорок лет.
«Блок угас не от болезни, — писал потом философ Константин Мочульский, — а оттого, что музыка его покинула, что ему нечем было дышать, оттого, что он хотел умереть».
Эпилог
Любовь Дмитриевна прожила ещё восемнадцать лет. Она служила в театрах, потом занялась изучением балета, писала статьи. В 1920–1921 годах выступала с чтением «Двенадцати» перед рабочими и красноармейцами в Театре народной комедии — той самой поэмы, которую умирающий Блок хотел уничтожить.
Скончалась Любовь Дмитриевна двадцать седьмого сентября 1939 года.
После ее смерти нашли дневники. В одном из них была запись, сделанная еще в молодости:
«Как будто и любовь, но, в сущности, одни литературные разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь... Никогда не попросил он у меня мою вербену, и никогда не заблудились мы в цветущих кустах...»
Господи, ну почему у них с Сашей все так нескладно вышло? Ведь любил же. Любил так, что даже умирая, из последних сил шептал:
«Люба... милая... маленькая...»
А счастья все равно не было.
Может, потому и не было, что слишком высоко он ее вознес? Слишком далеко от земли, от тепла, от простой человеческой близости. Превратил в богиню, а богиням, известное дело, на земле тесно. Им бы на небеса, в холодные чертоги вечности. А там ни детей не родишь, ни мужа руками не обнимешь, ни головы ему на плечо не положишь.
Прекрасная Дама. Вечная Жена. Богородица. Хорошие, высокие слова. Только жить с ними, как выяснилось, невозможно.