Путь из сибирской глубинки ко двору

Всякая империя на излете своего существования начинает чудить. Когда логика и здравый смысл перестают работать, в ход идут мистика, гороскопы и, конечно же, «люди из народа», которые якобы несут в себе некую сермяжную правду, недоступную рафинированным аристократам. Российская империя начала XX века не стала исключением. На авансцену ее трагического финала вышел человек, ставший идеальным воплощением этого сумрачного времени, — Григорий Ефимович Новых, которого мир запомнит под хлесткой кличкой Распутин. Родился он в 1869 году в глухом сибирском селе Покровское Тобольской губернии, в обычной крестьянской семье. Жизнь его поначалу ничем не отличалась от сотен тысяч таких же жизней: работа в поле до седьмого пота, помощь отцу, выпивка по праздникам, драки. В общем, стандартный набор развлечений и обязанностей сибирского мужика.

Школы в Покровском не было, так что грамотой Гриша не владел и, судя по всему, не сильно из-за этого переживал. Рос он парнем болезненным, что в крестьянской среде считалось почти уродством, поводом для насмешек и тумаков. В 19 лет его, как и положено, женили на местной девке Прасковье Дубровиной, которая исправно рожала ему детей — Матрену, Варвару и Дмитрия. Казалось бы, живи да паши землю, как твой отец и дед. Но что-то в этом механизме сломалось. В какой-то момент Распутин, которому было уже под тридцать, вдруг ударился в религию. Бросил пить, курить, сквернословить и начал истово молиться. Что стало тому причиной — то ли видение Богородицы, то ли просто желание сбежать от постылой деревенской рутины, — теперь уже не разберешь.

Он оставил жену с детьми и отправился в странствие. Это не было чем-то из ряда вон выходящим. По Руси веками бродили тысячи таких «странников», паломников, божьих людей, которые шли от монастыря к монастырю, жили подаянием и считались носителями особой духовной мудрости. Распутин влился в этот поток. Он побывал в десятках монастырей, дошел до святой горы Афон в Греции и даже дважды одолел пеший путь до Иерусалима. В этих скитаниях он нахватался вершков богословия, наслушался церковных преданий и, что самое главное, научился производить впечатление. Он развил в себе то, что позже назовут гипнотическим даром. Его глаза — светлые, пронзительные, глубоко посаженные — действовали на людей завораживающе. Он умел говорить просто, притчами, понятными и крестьянину, и экзальтированной столичной даме.

Грамоте он, к слову, толком так и не выучился — до конца жизни писал с чудовищными ошибками, но это лишь добавляло ему шарма в глазах тех, кто искал в нем «народную святость», не испорченную книжной премудростью. Постепенно за ним стала закрепляться слава целителя и прозорливца. То он «бесноватую» в монастыре излечит, то предскажет что-то незначительное, что потом сбудется. Сарафанное радио в те времена работало не хуже интернета, и слухи о сибирском мужике, творящем чудеса, поползли по стране. Его перестали звать Гришкой, а начали почтительно именовать «старцем», хотя по возрасту он на старца никак не тянул. Но в православной традиции «старец» — это не про года, а про духовный опыт. И вот с этим багажом — славой чудотворца, гипнотическим взглядом и репутацией «божьего человека» — Григорий Распутин в 1903 году впервые прибыл в Санкт-Петербург. Город ждал своего героя.


Поиски чуда в туманном Петербурге

Петербург начала XX века был городом контрастов. С одной стороны — блеск балов, научный прогресс, авангардное искусство. С другой — повальное увлечение мистикой, спиритизмом, теософией и прочей эзотерической чепухой. Уставшая от рационализма и предчувствующая грядущую катастрофу аристократия искала утешения в потустороннем. В салонах вызывали духов, крутили столы и с придыханием слушали любого, кто обещал приоткрыть завесу тайны. И тут на этой ярмарке тщеславия появляется Распутин — дикий, необразованный, пахнущий сибирской землей мужик в простых сапогах и рубахе. Он был полной противоположностью салонным шарлатанам. Он был настоящим, «посконным», и именно это в нем и подкупало.

К нему потянулись люди, разочаровавшиеся в холодной, забюрократизированной государственной церкви. Они приходили в его скромное жилище, слушали его рассказы о странствиях, его незамысловатые, но полные житейской мудрости наставления. Он не говорил о сложных догматах, он говорил о Боге так, будто вчера с ним пил чай. И, конечно, его глаза. «Было в его взгляде что-то, что проникало в самую душу», — вспоминали многие, кто с ним встречался.

Первыми, кто ввел его в высший свет, стали черногорские принцессы Милица и Анастасия, жены великих князей, известные своей страстью ко всему оккультному. Именно они познакомили Распутина с епископом Феофаном (Быстровым), инспектором Петербургской духовной академии. Ученый монах был поражен. Он увидел в Распутине нечто подлинное, тот особый религиозный экстаз, ту глубину молитвы, которую, по его словам, он «встречал только в редких случаях среди наиболее выдающихся представителей русского монашества». Феофан, человек искренне верующий, но, видимо, не слишком проницательный в житейских делах, и стал тем «ключом», который открыл Распутину двери во дворец.

1 ноября 1905 года состоялась его первая встреча с Николаем II и Александрой Федоровной. Царская семья была идеальной мишенью для такого человека. Николай — человек глубоко религиозный, фаталист, верящий в свою особую миссию, но при этом слабый и безвольный. Александра — немка по происхождению, перешедшая в православие, но так и не ставшая своей в России, истеричная, мнительная и отчаянно ищущая чуда для своего больного сына. Распутин сразу нащупал правильную струну. Он не лебезил и не заискивал, как все остальные. Он говорил с ними просто, как с равными. Граф Коковцов, тогдашний премьер-министр, позже передавал суть его речей: «Распутин стал говорить, что ей и государю особенно трудно жить, потому что им нельзя никогда узнать правду, так как кругом них все больше льстецы да себялюбцы… Царю и ей нужно быть ближе к народу, чаще видеть его и больше верить ему, потому что он не обманет… и всегда скажет свою настоящую правду, не то что министры и чиновники». Это было стопроцентное попадание. Императрица, ненавидевшая придворное окружение и мечтавшая о единении с «простым народом», была очарована. Она нашла того, кого искала — посредника между ней и таинственной русской душой. Распутин стал «нашим Другом».


Незаменимый целитель царской семьи

Чтобы понять, как сибирский мужик смог намертво привязать к себе самую могущественную семью в стране, нужно понять весь ужас положения Александры Федоровны. Ее единственный, долгожданный сын, наследник огромной империи, Алексей, был болен гемофилией. Эта страшная болезнь, передавшаяся ему от его прабабушки, английской королевы Виктории, делала его жизнь постоянной пыткой. Любой ушиб, любая царапина могли привести к внутреннему кровоизлиянию, мучительным болям и смерти. Лучшие врачи Европы были бессильны. Они могли лишь облегчать страдания, но не лечить.

И вот в моменты отчаяния, когда очередной приступ ставил жизнь цесаревича на волосок от гибели, а врачи разводили руками, во дворце появлялся Распутин. Он подходил к кроватке мечущегося в бреду мальчика, клал ему руку на лоб, что-то шептал, молился — и кровотечение останавливалось, боль утихала, ребенок засыпал. Для матери, сходящей с ума от горя, это было чудом. Объяснить это чудо пытались по-разному. Скептики говорят, что Распутин, обладая мощным даром внушения, просто успокаивал и ребенка, и истеричную мать, что приводило к снижению кровяного давления и замедлению кровотечения. Есть и другая, более приземленная версия. В начале XX века одним из главных обезболивающих средств был аспирин. Его давали и цесаревичу. А аспирин, как известно сегодня, разжижает кровь, что при гемофилии смертельно опасно. Распутин, будучи ярым противником «аптекарской» медицины, первым делом требовал убрать от больного все лекарства. Кровотечение прекращалось. Врачи видели чудо, а на самом деле это было просто прекращение вредного воздействия.

Как бы то ни было, для императрицы Распутин стал единственной надеждой, святым, посланным Богом для спасения ее сына. Его влияние стало безграничным. Он вел себя во дворце с поразительной свободой. Называл императора и императрицу «Папа» и «Мама», а они его — «Григорий». Он мог войти к ним без доклада, сидеть за семейным столом, играть с царскими дочерьми. Фрейлина Анна Вырубова, ближайшая подруга императрицы и ярая почитательница «старца», писала: «Когда после часовой беседы он уходил, он всегда оставлял их величества веселыми, с радостными упованиями и надеждой в душе».

Для царской четы он был отдушиной, глотком «настоящей» жизни. Он рассказывал им о нуждах сибирских крестьян, о своих паломничествах, приносил во дворец запах земли, которого так не хватало в золоченой клетке. Царь и царица не были идиотами. До них доходили слухи о другой, тёмной стороне жизни их «Друга». Они неоднократно поручали проводить тайные расследования, проверяли доносы. Но всякий раз, когда тучи сгущались, случался новый приступ у Алексея, и Распутин снова оказывался незаменимым. Вера императрицы была сильнее любых доводов. А Николай II, любивший жену и сына, просто не мог пойти против нее в этом вопросе. Так на протяжении десяти лет этот странный человек был одной из центральных фигур в жизни последней царской семьи, их ангелом-хранителем и, как оказалось позже, их злым гением.


Двойная жизнь: святой и грешник

Пока во дворце Распутин играл роль святого, в Петербурге он вел совсем другую жизнь. Его квартира на Гороховой улице, 64, превратилась в нечто среднее между приемной министра и воровским притоном. С утра до ночи сюда валил народ. Простые крестьяне, просители со всей России, нищие и убогие — и тут же, в той же прихожей, толпились аристократы, банкиры, министры и генералы. Одни шли за молитвой и исцелением, другие — за протекцией. Слухи о его всемогуществе разрослись до невероятных размеров. Считалось, что одно его слово, одна записка царице может решить любой вопрос: выхлопотать выгодный контракт, получить повышение по службе, уладить проблемы с законом.

Искатели теплых мест заискивали перед ним, дарили подарки, совали деньги. Распутин брал. Но, как установила позже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, которая после революции перелопатила тонны документов, он редко тратил эти деньги на себя. Получив от богатого промышленника пачку ассигнаций, он мог тут же, на выходе, раздать их нищим просителям. Это была его игра, его способ показать миру, что деньги для него — прах. Он упивался властью над сильными мира сего, возможностью унизить министра и облагодетельствовать простого мужика. Но именно эта деятельность и создала ему самую черную репутацию. Поползли слухи о его пьяных дебошах, оргиях с аристократками, о том, что он хвастался в кабаках своей близостью с «Мамой». Где здесь правда, а где вымысел, разобраться уже невозможно.

Полиция вела за ним постоянную слежку, агенты записывали каждое его слово, но реальных доказательств его преступной деятельности было на удивление мало. Комиссия Временного правительства, допросившая сотни свидетелей, так и не смогла найти ни одного документа, «указывающего на влияние Распутина на внешнюю и внутреннюю политику». В бумагах министра внутренних дел Протопопова, считавшегося его ставленником, нашли лишь несколько записок с просьбами за каких-то частных лиц. Никаких стратегических указаний, никаких политических программ.

Тем не менее, в обществе укоренилось мнение, что именно Распутин правит Россией. Особенно это усилилось во время Первой мировой войны, когда Николай II уехал в Ставку, оставив управление страной на императрицу. Началась так называемая «министерская чехарда», когда министры менялись каждые несколько месяцев. Общественное мнение тут же приписало все эти назначения влиянию «старца». Конечно, его мнение учитывалось. Императрица советовалась с ним по любому поводу. Но был ли он самостоятельной фигурой? Или просто удобным инструментом в руках других, более хитрых придворных клик? Скорее всего, второе. Он был громоотводом, на который было удобно сваливать все неудачи и провалы власти. Сам он, похоже, тоже заигрался. Его проницательность и интуиция, которые поражали многих, начали ему изменять. Он не чувствовал, как сжимается вокруг него кольцо ненависти. Его ненавидели все: левые — за то, что он олицетворял монархию, правые — за то, что он ее дискредитировал. Аристократы — за то, что «темный мужик» занял их место у трона, военные — за слухи о его «немецком» влиянии и желании заключить сепаратный мир. К концу 1916 года вопрос его устранения стал для многих вопросом спасения России.


Последняя ночь во дворце на Мойке

Развязка наступила в декабре 1916 года. Ненависть к Распутину достигла такого накала, что даже самые ярые монархисты считали его главной угрозой для трона. 19 ноября депутат-черносотенец Владимир Пуришкевич, человек крайне правых взглядов, произнес в Государственной думе знаменитую речь, закончив ее словами: «Не должен темный мужик дольше править Россией!» Этот призыв стал катализатором. В тот же день к Пуришкевичу подошел молодой князь Феликс Юсупов, один из богатейших людей империи, женатый на племяннице царя. Он и предложил устранить Распутина. К заговору примкнули великий князь Дмитрий Павлович, поручик Сухотин и военный врач Лазаверт.

План был прост и, как казалось его авторам, изящен. Юсупов должен был заманить Распутина в свой роскошный дворец на Мойке под предлогом встречи со своей красавицей-женой Ириной. Там, в специально подготовленном подвале, его собирались угостить лакомствами, в которые было добавлено сильнодействующее снадобье. В ночь с 16 на 17 декабря все пошло по плану, но с самого начала превратилось в трагический фарс. Юсупов привез Распутина во дворец. Тот, якобы предчувствуя недоброе, при встрече с князем с усмешкой спросил: «Надеюсь, это не иудино лобзанье!» Его провели в подвал, где был накрыт стол. Распутин съел несколько пирожных и выпил несколько бокалов вина, но угощение не произвело ожидаемого эффекта.

Часы шли, заговорщики наверху нервничали. Юсупов, потеряв терпение, поднялся к ним, взял у Дмитрия Павловича оружие, вернулся, и вскоре раздался выстрел. Гость упал на пол. Убийцы решили, что все кончено, и стали обсуждать, как избавиться от тела. Но когда Юсупов зачем-то снова спустился в подвал, человек, которого считали бездыханным, неожиданно пришел в себя, поднялся и бросился вон со двора. В панике Пуришкевич выбежал следом. Еще несколько выстрелов настигли беглеца, и он упал в сугроб. Его тело перенесли обратно в дом, а затем, под покровом ночи, отвезли к реке и опустили под лед.

Позже, когда труп нашли, экспертиза показала, что жизненный путь Распутина оборвался уже в ледяной воде. Его правая рука освободилась от веревок, и пальцы были сложены для крестного знамения. Убийц, конечно, никто серьезно не наказал. Юсупова сослали в его имение, великого князя отправили на персидский фронт, что, возможно, спасло ему жизнь в грядущей революции. Пуришкевича не тронули вообще. Общество рукоплескало.

Но устранение Распутина не спасло монархию, а, наоборот, приблизило ее конец. Пророчество, которое приписывают Распутину, сбылось: «Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, то тебе, царь русский, некого опасаться... Но если меня убьют бояре-дворяне... то знай, что ни один из твоих детей не проживет дольше двух лет... Их убьет русский народ». Через два с половиной месяца монархия рухнула. Останки Распутина по приказу Временного правительства были извлечены из могилы и преданы огню. Пепел развеялся над лесом. Так закончилась история человека, который стал зловещим символом заката великой империи. В народе же, как отмечал политик Павел Милюков, говорили проще и точнее: «Вот, в кои-то веки добрался мужик до царских хором — говорить царям правду, и дворяне его убили».

https://dzen.ru/lacewars