Полу-задумалась она, полу-устала… 
Увы, как скучно все, обыденно кругом! 
Она рассеяно семь раз перелистала 
свой маленький альбом. 
Давно заброшены Бодлер и «Заратустра», 
здесь все по-прежнему, кто что бы ни сказал… 
И вот откинулась, следя, как гаснет люстра, 
и засыпает зал. 
Она не чувствует, как шаль сползла с колена, 
молчит, рассеянно оборку теребя, 
но вдруг потухший взгляд коснулся гобелена,– 
и узнает себя. 
То было век назад… В старинной амазонке 
она изысканно склоняется к луке, 
на длинные черты вуаль спадает тонкий, 
и кречет на руке. 
Сверкает первый луч сквозь зелень молодую, 
крупицы золота усыпали лужок, 
все внятней хоры птиц, и песню золотую 
вдали запел рожок. 
Последняя звезда еще дрожит и тает, 
как капля поздняя серебряной росы, 
лишь эхо смутное из чащи долетает 
да где-то лают псы… 
И та, другая, ей так странно улыбнулась. 
и перья длинные чуть тронул ветерок… 
Забилось сердце в ней, но вот она проснулась, 
и замолчал рожок…