А после на­ме­ком иро­ни­че­ским под­ня­ли 
Вуа­лет­ту, но я не понял при всем ста­ра­нье. 
Когда (вчера ли, се­год­ня ли), 
Я Вас оби­дел, своим невни­ма­ньем.

Но сквозь Ваши слезы об­ри­со­ва­лась об­тя­ну­то 
(Как сквозь узкую юбку хруп­кие ко­ле­ни) 
Ваша уве­рен­ность, что Вы об­ма­ну­ты 
И что я ви­но­ват в ка­кой-то из­мене.

Ма­лень­кая! Ко­мич­ная! Да пой­ми­те же. 
Что в дру­гих жен­щи­нах, в да­ле­ких, 
К Вам ищу раз­гад­ку, к Вам, жи­ву­щей в Ки­те­же, 
И толь­ко ино­гда бы­ва­ю­щей на five о’clоск’ах.

По­смот­ри­те вни­ма­тель­ней глаз­ка­ми мет­ки­ми: 
(Что Вы при­щу­ри­лись, как на сол­ныш­ке кошка?!) 
Я це­лу­юсь толь­ко с брю­нет­ка­ми! 
А по­че­му — до­га­дай­тесь, крош­ка!

***

Из-за глухонемоты серых портьер, цепляясь за кресла кабинета, 
Вы появились и свое сердце 
Положили в бронзовые руки поэта. 
Разделись, и только в брюнетной голове черепашилась гребенка и желтела. 
Вы завернулись в прозрачный вечер. 
Как будто тюлем в июле 
Завернули 
Тело. 
Я метался, как на пожаре огонь, шепча: Пощадите, не надо, не надо! 
А Вы становились всё тише и тоньше, 
И продолжалась сумасшедшая бравада. 
И в страсти и в злости кости и кисти на 
части ломались, трещали, сгибались, 
И вдруг стало ясно, что истина — 
Это Вы, а Вы улыбались. 
Я умолял Вас: «Моя? Моя!», волнуясь и бегая по кабинету. 
А сладострастный и угрюмый Дьявол 
Расставлял восклицательные скелеты.