Лариса Миллер

О ТОМ, О СЁМ:
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ПУСТЯК

«Поэзия, следи за пустяком, / Сперва за пустяком, потом за смыслом"
Ал. Кушнер 

ૐ Мудрый совет, к которому полезно прислушаться любому — не только поэту.

Пустяк, деталь, подробность образуют и плоть стиха, и фактуру жизни.

Действуя слишком целенаправленно, мы рискуем пролететь мимо цели, как Шлиман, который в поисках Трои срыл пласты, хранившие ее останки.

«Стих держится на выдохе и вдохе, 

Любовь — на них, и каждый сдвиг в эпохе»

(Ал. Кушнер).

Стихи почти всегда начинаются с пустяка: с интонации, с едва различимого, лишенного внятного смысла созвучия, с «шепотов и звонов».

Это Божьи подсказки. Господь сотворил всё, но не всё им сотворенное найдено.

Поэт ничего не выдумывает. Он лишь обладает способностью улавливать то, чего не улавливают другие. 

«Поэзия есть сознание своей правоты», — сказал Мандельштам.

ૐ Отчего оно возникает?

Оттого, наверное, что существует множество доказательств этой правоты.

Неожиданные аллитерации, невесть откуда взявшиеся внутренние рифмы, новые непредвиденные оттенки смысла — всё это сигналы, звоночки, знаки того, что поэт ищет ТАМ и ТО. Детали, мелочи щедро вознаграждают за пристальное к ним внимание.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

О. Мандельштам

ૐ Прежде чем успеваешь понять, о чем эти стихи, ощущаешь их вкус на губах.

Льнущие, щекочущие звуки «л», «м», «п» сами подобны поцелую.

Вряд ли поэт целенаправленно подбирал подобные созвучия.

Они явились плодом его бормотаний, родились из той невнятицы, которая предшествует стихам.
«Из чего, собственно, состоит творчество?

Да из запаха опилок, расколотого зимой полена, когда оно такое пряное на морозе.

Из этого...» — говорит режиссер и художник Юрий Норштейн — еще один баловень судьбы.

Чего ни коснется его взгляд, все оживает, пульсирует, дышит, как в сказке братьев Гримм, где от взгляда доброй девочки расцветали цветы, запевали птицы.

Там, где для обыкновенного человека унылая пустыня, там для него мощная стихия, звуковая, цветовая, всякая, а любая мелочь может стать сильнейшим импульсом.

«Кадры возникали спонтанно, выскакивали неизвестно откуда», — говорит Норштейн.

Фильм «Сказка сказок» начался для него со старого полусгнившего тополя, который рос во дворе.

Одинокая фигурка женщины, появившаяся в свете фонаря, чтоб через секунду исчезнуть в ночи, подсказала эпизод на танцплощадке.

«Поэзия, следи за пустяком...»

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ПУСТЯК есть молекула жизни, живая клетка, основа человеческого бытия и искусства.

Собственно, искусство и есть жизнь, только в ее сгущенной форме. «Когда не происходит ничего, все главное с тобою происходит» (Ник. Панченко).

У художника все идет в дело, становясь сушняком для его костра.

«А что такое искусство? Ты будто греешься у огня, который сам разжег», — говорит Норштейн.

Но, разжигая огонь для себя, художник согревает многих, каждого, кто захочет забрести на огонек.

Мне недавно попались на глаза строки о том, что жизнь — это сплошная цепь разочарований, непрерывное расставание с иллюзиями детства и надеждами юности, что человек непременно терпит крах: не в любви, так в творчестве, не в творчестве, так в дружбе, не в дружбе, так в отношениях с детьми.

В итоге – разбитое корыто.

«Умение жить» — это, наверное, еще и способность оставаться ОЧАРОВАННЫМ СТРАННИКОМ НЕСМОТРЯ И ВОПРЕКИ, способность сохранить завороженность жизнью.

«Придешь домой, шурша плащом, /

Стирая дождь со щек: /

Таинственна ли жизнь еще? /

Таинственна еще»

(Ал. Кушнер).

 

Такое умение дается лишь тем, кто способен воспринимать жизнь на молекулярном,

на клеточном уровне, то есть на том, на котором она почти никогда не разочаровывает;

кто способен сохранить детское умение жить здесь и сейчас, кому дан талант одухотворять сиюминутное и видеть «необъятность в точке тесной»

(З. Миркина).

С одной стороны, это очень трудно и мало кому доступно, но с другой — предельно легко, потому что для этого не требуется ничего, кроме рецепторов, данных с рожденья, и того,

что ежесекундно дается свыше: день, ночь, воздух, ветер, смех, слезы, тишина, звуки.

Надо только уметь всем этим распорядиться.

Так, как когда-то умел заключенный мордовских лагерей: «Интересно думать на минимуме — когда ничего нет, ни книг необходимых, ни сил, негде взять справку.

Дано несколько строк или одна музыкальная фраза, и вот в нее погружаешься и начисто забываешь себя».

А забыть себя — это уже очень много. Это почти синоним счастья.

Ритенуто, ритенуто,
Дли блаженные минуты,
Не сбивайся не спеши,
Слушай шорохи в тиши.
Дольче, дольче, нежно, нежно...
Ты увидишь, жизнь безбрежна
И такая сладость в ней…
Но плавней, плавней, плавней.

1995

 

***

Только будьте со мною, родные мои.
Только будьте со мною.
Пусть стоят эти зимние, зимние дни
Белоснежной стеною.

[455x650]