Как остаться человеком во время войны: вопросы психотерапевту
Полномасштабная война на Украине принесла много испытаний и горя.
Гибель близких, потеря дома, вынужденная эмиграция, разлука – все это пошатнула привычную жизнь.
Кто-то чувствует такую ненависть к врагу, что сам ужасается. Кто-то наоборот – испытывает только разорение.

Фото: Элина Арая
Я чувствую очень сильную ненависть, и меня это пугает. Боюсь, что перестану быть человечным. Что делать?
Валентина Паробий:
Ненависть является крайним проявлением злобы, а злоба – это одна из базовых эмоций. Злость нам нужна, потому что сигнализирует, что наши нужды и границы нарушаются. Она дает энергию, чтобы отстаивать свои права.
Без злобы и праведного гнева почти невозможно бороться.
Сегодня, когда наши границы и в прямом, и в переносном смысле нарушаются, конечно, будет возникать много злобы. Но оно должно быть направлено на врагов, а не на родных.
Почему мы ненавидим? Мы хотим иметь покой, независимость и жить в нашей свободной стране. Для многих то, что происходит сейчас, не происходило никогда, потому и наши реакции могут быть сильны как никогда.
Я бы не сказала, что ненависть убивает.
Но есть "красные флажки". Если ваша система "бей-беги" постоянно активирована, у вас есть повышенное сердцебиение, трудно сидеть на месте, расслабиться, основное содержание мыслей – это катастрофизация, если в течение дня вы постоянно робки, злы или грустны – вам нужна помощь.
Что делать? Прежде всего – нужно сказать себе и признать, что злоба в этой ситуации является нормальной. Это нормальная реакция на ненормальные обстоятельства. Не надо поэтому чувствовать дополнительную вину или пытаться возлюбить своих врагов и т.д.
Но если мы подливаем масла в огонь, то сложно ожидать, что этот пожар погасится. Надо начинать с вопроса "Эта ненависть мне полезна или нет?"
Если в этом нет смысла, то наверняка нужно кран с этим горючим прикручивать.
В частности, это значит меньше читать соцсети.
Попытайтесь оставить несколько релевантных информационных изданий. Когда вы решили, что у вас есть время утром, в обед и вечером, вы зашли и почитали новости.
Во-вторых, если есть возможность занимайтесь физической активностью.
Можно убирать, сажать что-нибудь, разгружать.
Хуже всего – это злиться и продолжать читать страшные истории, продолжать быть в застывшем состоянии.
___________________________________
Олег Романчук:
Злость адекватна ситуации, потому что она идет в ответ к оккупантам, совершающим зло. Она дает нам силу, отвагу, бесстрашие, готовность идти до конца, чтобы освободить свою землю.
Конечно, не у всех из нас есть задача брать автомат и идти на войну, но то, что мы чувствуем, очень естественно. Это нужно понимать и принять.
Другая крайность, когда мы, охваченные этой злобой, начинаем переходить предел человечности. Тогда мы уподобляемся врагу, потерявшему человечность – этого важно не допустить.
Мы можем понимать, что мы хотим жестокой мести, но мы не планируем это воплощать в действии.
Мы должны овладеть этим и оставаться людьми. Бороться с оккупантами, до полной победы, со всем мужеством, но при этом оставаться людьми.
Самый эффективный способ овладеть "цунами" злобы – направить энергию в полезную активность. Надо подумать, где ваше место в поле боя.
Со злобой не надо бороться – ее нужно овладеть.
Я постоянно думаю о мести, хочу убивать... Могу ли я стать убийцей?
Валентина Паробий:
Мнения о мести диктуются базовой злобой – психика хочет найти успокоение в том, что справедливость восстановлена. Мнения о мести – это желание справедливого мира, необходимость контролировать что-либо.
Конечно, эти люди должны быть привлечены к ответственности.
Если у человека есть инструменты и рычаги для этого, он может над этим работать: устанавливать личности, собирать доказательства, формировать файлы для подачи в международные организации и т.д.
А где нужно установить предел? Я как специалист из сферы психического здоровья не поддерживаю никаких вещей, которые бы касались (жестокости к военнопленным, нарушение международного права – ред.) .
________________________
Олег Романчук:
Некоторые люди пугаются мыслей о мести. Им кажется, что они становятся разнорабочими. Я – детский психиатр, ко мне часто приходят родители и говорят, что их ребенок рисует, как убивает русских солдат или что-нибудь такое.
На самом деле ребенок не "сошел с ума" – это его нормальная реакция на ненормальные события.
Иметь мнение и стать изувером – это разные вещи.
У нас могут быть разные эмоции, но мы делаем выбор. Делаем паузу, если нужно несколько глубоких вдохов-выдохов, овладеваем волной эмоций, а затем анализируем ситуацию и говорим:
"Да, я понимаю, откуда этот порыв, я не становлюсь из-за этого маньяком, убийцей. Моя ценность в том, что я хочу быть человеком, и да, мой народ будет мстить, но только в смысле требования справедливости. Он не перейдет границы, не будет делать в ответ что-либо бесчеловечное, не уподобится врагу"
Мне нравится смотреть на убийства русских солдат... Почему так и нормально ли это?
Валентина Паробий:
Каждому виду природа заложила механизм не убивать себе подобных, за исключением защиты. Соответственно, чтобы его заблокировать нужно дегуманизировать другое лицо.
Сейчас гражданские видят все преимущественно глазами военных. Психика не знает – касается это вас или нет. Она готовит вас к тому, что вы будете воевать.
Психика делает своеобразный тренинг, чтобы человек мог смотреть на страдания и мертвые тела. Она создает такую экспозицию, чтобы это не вызывало отвращения, отвращения, страха или сопротивления.
Если это заменяет вам медитацию и вы чувствуете, что так восстанавливаетесь, это ок. Человек может так удовлетворять жажду мести и думать: "Я вижу, как эти войска падают. Мы сильнее".
__________________________
Олег Романчук:
Если вы чувствуете, что перенасыщены этими сценами, я бы советовал немного психогигиены. Пойдите на улицу, посмотрите на весну, посмотрите видео, как украинские дети поют "Ой в лугу красная калина".
С одной стороны, нам важно знать, что наша армия эффективно уничтожает кафиров и это дает нам ощущение, что они наказаны. Нормально, что мы хотим это увидеть, но нам нужно иметь чувство меры и немного баланса, чтобы позаботиться о своем душевном состоянии, видеть добро, красоту своего народа, светлые стороны жизни.
У меня исчезли все эмоции, я ничего не чувствую. Не потеряю ли я человеческое в себе?
Олег Романчук:
Это тоже нормальная реакция на ненормальные события. Когда человек в ситуации, где боли слишком много, у психики есть один механизм – выключать чувства.
Это способ выжить. У нас исчезают чувства, и мы эмоционально немеем, но это временный феномен.
Это не значит, что мы "очерствели" или "съехали с ума". Это нормальная реакция нашей психики на ненормальную дозу страдания, боли, ужасов, с которыми сталкиваемся.
Очень часто это говорит просто о том, что нам нужны ресурсы и место, где можно обрести сочувствие, доброту, где можно выспаться, восстановить силы.
Если же человек пережил тяжелые психотравмирующие события или эмоциональное онемение сопровождается другими симптомами, тогда ему понадобится психотерапия.
Особенно это касается людей, которые стали жертвами насилия, потеряли близких, видели много жестокости, собирали доказательства – у них может быть посттравматическое стрессовое расстройство. Он эффективно лечится методами травмофокусированной психотерапии, но требуется профессиональная помощь.
Что делать, если мне кажется, что я привыкаю к войне?
Олег Романчук:
Человеческая психика ко всему адаптируется, и ей нужно выжить в существующей реальности. Это признак ее эффективности.
Мы не знаем, как долго будет продолжаться война. Наша задача выстоять, победить и наша психика ищет, как это сделать.
Когда ты каждый день видишь цифры смертей, через некоторое время это становится привычным. Мы частично к этому привыкаем, но это не признак того, что у нас отмирает человечность.
Этому не нужно придавать катастрофические значения – это бронежилет, который надевает психика, когда боли слишком много. Но она сбросит этот бронежилет, когда в нем уже не будет нужды.
Я не могу злиться на россиян и испытываю сочувствие к врагу. Может ли это свидетельствовать о Стокгольмском синдроме? Что делать?
Олег Романчук:
Стокгольмский синдром – это не просто сочувствие. Это о том, что люди, заложники, начали себя идентифицировать с террористами, беспокоиться, чтобы их не обезвредили. Это не о сострадании, это скорее об идентификации себя и ощущении, что мы как бы продолжением преступников, мы в одной лодке.
У украинцев я этого вообще не вижу. Это сейчас не актуально. Напротив, сейчас возникло массовое желание не иметь с Россией ничего общего. Сострадание – это несколько другое дело.
Можно сочувствовать, но следует понимать, что нам нужно бороться за свою свободу. Они пришли на эту землю, и мы не должны их защищать, оправдывать. Есть коллективная ответственность и они должны ее нести.
Месть – это справедливость. О том, что зло должно быть наказано. С другой стороны, сочувствие возможно в том смысле, что мы понимаем, что в России есть разные люди. Есть те, кто против войны. И что война несет страдание многим.
Есть русская мать, оплакивающая своего убитого сына – ее страдания тоже реальны. Но у нас нет выбора кроме того, как убивать пришедших на нашу землю врагов. Поэтому пусть не выполняют приказы и уходят или сдаются в плен – чтобы остались живы и чтобы их матери не страдали.
Поэтому в далеком-далеком будущем мы можем желать добра врагам. Не в смысле, чтобы они остались живы на поле боя – они должны уйти или погибнуть. В смысле, чтобы они исцелились, и Россия была свободна от диктатуры, шовинизма, нарциссизма, несвободы.
Такое сочувствие нормально и оно связано с нашими ценностями. В то же время оно не должно отрицать, что мы боремся с захватчиками и должны выгнать их с нашей земли.
Меня тянет на войну – что делать?
Валентина Паробий:
Если у вас есть соответствующие компетенции – вы можете (воевать – ред.) . В то же время люди, не имеющие соответствующей подготовки могут очень хотеть помогать армии, но стоит подумать – насколько это будет полезно?
Нужно выявить, как эта энергия применима и как вы можете эффективно помочь ВСУ. Возможно, вы можете печь пирожки, организовать фонд, транспортировать необходимые для людей вещи. Или рисовать листовки с детьми и передавать на фронт. Если у человека есть только желание без подготовки, то это как быть нейрохирургом без соответствующего образования.
А относительно того, почему мы этого хотим – выживание нашего сообщества часто важнее нашего личного.
Мы хотим защитить своих близких, а еще ощущаем патриотизм, солидарность. Это то, что очень отличает наш народ – у нас есть чувство, что мы ответственны друг за друга. И это провоцирует желание уезжать на фронт.
Я плачу и страдаю от каждой печальной истории, мне постоянно больно. Как успокоиться?
Валентина Паробий:
Это нормальная реакция на ненормальные события. В таком ключе тоже, как при работе с депрессией, мы смотрим, что вызывает боль.
Возможно, здесь следует обратить внимание на информационную гигиену. Нужно подумать: эти трагические истории вам близкие люди рассказывают, сами ли их читаете в Интернете?
Может быть и другая ситуация, когда человек думает: "Я не заслуживаю ни чего хорошего, радостного и хорошего, когда люди так страдают. Я не могу позволить себе сделать вкусный кофе или принять ванную" .
Тогда человек отрезает свои ресурсы. Нужно позволить себе вернуть их. С тем, что вы будете ограничивать себя, у кого-то не станет больше ресурса. Но если у вас будет больше сил, возможно, вам удастся поддержать других.
Прежде всего – стоит позволить себе радоваться тому, что у вас есть. Радоваться тому, кто вокруг. И быть хорошим к себе – это важный посыл. Иногда люди загоняют себя в депрессивное состояние из-за того, что они перестали делать то, что раньше доставляло им удовольствие.
Если мы сидим в бомбоубежище – это трудно сделать, но даже там мы можем делать важные вещи: зачесывать волосы, чистить зубы, сохранять привычки.
______________________________
Олег Романчук:
Эта боль естественна, ее нужно прожить. Когда мы видим страдания своего народа и чувствуем эту боль, у многих возникает желание делать добро, помогать другим. И в этом смысле общая боль ведет к большему единству.
Но иногда из-за боли мы проваливаемся в отчаяние, теряем силу. Иногда это приводит к депрессии – тогда требуется профессиональная помощь.
А возможно, мы слишком много смотрим новостей, где есть только страдания, и нам нужно балансировать другой информацией.
Нам нужно видеть добро и красоту противостоящих этому людей, мужество воинов, готовых жертвовать жизнью, добро волонтеров. Видеть, сколько людей в мире стоят с флагами Украины и говорят: мы тоже украинцы.
Для того чтобы быть с этой болью, нам нужно где-то черпать силу. Тогда мы можем выдержать боль.
Я срываюсь на родных и близких. Что мне делать?
Олег Романчук:
Если вы видите, что теряете контроль над злобой, сейчас взорвётесь в свое окружение, будете кричать на детей и бить посуду, то я рекомендую найти активность, которая может безопасно снять это напряжение через движение – например, выйти из дома и пройтись быстрой походкой .
Во многих духовных традициях используются короткие молитвы или мантры. Какая-то короткая фраза, помогающая мозгу не "накручивать себя самого". Можно выйти, подышать, а потом повторять слова, которые вас успокаивают или даже петь.
Все говорят, что сейчас нельзя ссориться и дискутировать, в частности, относительно политики. Но что делать, если я хочу выразить свое недовольство?
Олег Романчук:
Нам нужно говорить правду. Другое дело, когда мы начинаем обзывать друг друга, осуждать, цеплять этикетки врагов и предателей, унижать. Это никогда не помогает.
Поэтому нужно научиться асертивно общаться – с уважением, без порицания, так, чтобы другие люди могли слышать и предметно анализировать свои ошибки, исправлять их.
Нам нужно слышать обратную связь, принимать, извиняться, если ошиблись и были грубы друг с другом. Сказать: "извините, я не хотел вас обидеть", "извините, я взорвался на вас". Нам нужна взвешенность, невменяемость, понимание, честная и прямая коммуникация.
Терпеть, стиснув зубы, не поможет. Вы просто разразитесь. Надо общаться. Но коммуникировать – это не значит выплеснуть друг на друга все, что на душе. Это значит подбирать слова, строящие понимание. И слушать.
Разобраться в чувствах, которые могут возникать во время войны, нам помогли:

_________________________________________