Seiko Epson разработала сверхминиатюрного робота весом около 10 г. Зовут его Monsieur II-P, он имеет два колесика и ультразвуковой двигатель при помощи которых робот может танцевать. Компания продемонстрировала небольшой танцевальный ансамбль таких машинок, слаженно исполнявших свой фантастический танец. Любителям диковин вряд ли удастся заполучить это чудо техники: компания не планирует продавать его. Увидеть крошку-робота можно будет в апреле на выставке Rpbodex 2003. Computerworld Россия, 8 апреля 2003

 

ПЕРЕОЦЕНКА ЦЕННОСТЕЙ, ИЛИ НУЖНА ЛИ ВЕНЕРА КИТАЮ? (иллюстрации здесь не приводятся)

Неумело держа пистолет, 25-летняя студентка Шанхайского художественного института Сяо Лу разрядила его в собственную картину «Диалог». Это произошло на выставке «Китайский авангард», развернутой в Пекине, в галерее изящных искусств «Мэйшугуань».

Выстрел на выставке гулким эхом отозвался на дискуссии о традициях и новациях в национальной культуре, бушующей на страницах печати, кино- и телеэкранах страны.

На этот раз в канун праздника Чуньцзе — Нового года по лунному календарю — в пекинском храме Конфуция все перемешалось. По-прежнему древние кипарисы протягивают к небу иссохшие ветви, и толстый слой пыли, как всегда, лежит на поминальных табличках предков и старинных музыкальных инструментах. Заунывные ритуальные песнопения льются из репродуктора, спрятанного за одной из колонн храма, и на площадке перед входом под строгими взглядами гипсовых, раскрашенных «под бронзу» фигур учеников и последователей Конфуция кружится в нескончаемом танце пожилая женщина с застывшим безумным лицом. А рядом, во дворе, под открытым небом, с которого сыплется мелкая снежная крупа, разложили торговцы нетрадиционный для этого места товар. Один из лотков завален большими круглыми значками с изречениями древнекитайских мудрецов, с изображениями знаменитых диснеевских Микки Мауса и утенка Дональда. По соседству — прилавок с потрепанными книгами. Вытаскиваем наугад: «Видные большевики о задачах печати», издание 1854 года; «Иркутская история» Арбузова, выпущенная в 1963 году с грифом «для служебного пользования». Зазывает «задешево попытать счастья» владелец водки и ароматизированных сигарет, разложивший на лужайке свои сувениры: хочешь выиграть — набрось кольцо. Громко звучит современная музыка у билетной кассы, а броские объявления обещают «увлекательные игры и увеселения». Народу в святилище немного, хотя прежде в дни Чуньцзе пекинцы, что называется, валом валили в храм.

Что же, китайцы пересматривают свое отношение к великому мыслителю древности? С таким выводом торопиться, пожалуй, не стоит. За два с половиной тысячелетия учение Конфуция впиталось в плоть и кровь нации, стало основой политического мышления, этики и нравственности. Конфуцианские идеи, считают некоторые китаеведы, оказали значительное влияние на революционеров старшего поколения. В свое время сотни тысяч членов КПК прилежно штудировали лекции Лю Шаоци «О самовоспитании коммуниста»,

излагающие раннеконфуцианскую концепцию личности. Конфуций — фигура весьма популярная среди крестьянства — был даже объявлен «символом построения социализма с китайской спецификой», а «общество малого благоденствия», упоминаемое в его трудах, провозглашено целью реформы в деревне на период до конца нынешнего тысячелетия.

Однако провозгласить не значит выполнить. На пути реформы, столкнувшейся с экономическими и социальными трудностями, встают догмы, создававшиеся веками. О прошлом и будущем страны спорят политологи и историки, деятели науки и культуры. Многие убеждены: реалии современности должны обрести новаторские формы выражения в художественном творчестве. Столкновение радикально настроенных реформаторов со сторонниками традиций дало критикам повод заговорить о «кризисе китайской культуры». Но можно ли делать выводы, забыв о характере народа и его историческом опыте? Впрочем, предоставим слово китайской прессе.

Газета «Жэньминь жибао»:

«...Китайцы имели обыкновение делать акцент скорее на прошлом, чем на будущем: нельзя покушаться на образ мышления и нормы поведения предшественников или предков, а узаконенные былыми монархами каноны должны оставаться неизменными. Реформаторы, свидетельствует китайская история, всегда должны были в той или иной степени опираться на традиции, чтобы узаконить свои реформы. Эта тенденция сохраняется и в наше время. Сегодня превозносят реформу, но все дело в том, что перестроенные шаги зачастую приходится предпринимать еще до того, как находятся какие-либо прецеденты.

Другая черта национального характера -— преклонение перед властью. Великого писателя Лу Синя не случайно тревожила «вялая, оцепенелая и молчаливая душа нации». Четыре тысячелетия существовало патриархальное общество, где люди априорно были разделены на касты. В такой атмосфере они неизбежно превращались в покорных и суеверных рабов власти, то есть императоров, старших и отцов. Вылезать из наезженной колеи, отвергать эту власть единодушно считалось преступным. Именно этой тенденцией объясняются имевшие место вспышки ультралевизны, догматизма и культа личности.

Китайцы традиционно покорны да к тому же зачастую предпочитают отчужденно держаться в стороне от мира. Длительное время доминировала конфуцианская доктрина «золотой середины». Философ Лао Цзы учил терпимости и смирению: нет ничего ценнее чувства внутреннего удовлетворения. И Конфуций, и Лао Цзы отвергали идею следования идеалам, проповедуя фатализм, самоконтроль и скромность. Ортодоксальный взгляд на общественные устои всегда считался очень важным для Китая. Интеллект китайского народа в значительной степени сформировался в подобной социальной атмосфере.

Нам следует заняться переосмыслением буржуазной культуры, предметно изучать сильные стороны других народов и рациональные зерна, заложенные в традиционной китайской культуре. Ренессанс Китая невозможен без переоценки традиционных ценностей, изменения менталитета и преодоления слабостей национального характера».

У храма Конфуция в дни Чуньцзе.

Своеобразный взгляд на женщину, не правда ли? Фото из каталога выставки <1нюч

Многие деятели культуры а Китае высказываются за переоценку традиционных ценностей

Итак, нужна переоценка ценностей. Именно такую попытку предприняли в минувшем году создатели шестисерийного историко-публицистического телесериала «Хэшан» — «Речная элегия». С изрядной долей максимализма его авторы высказались за полное переосмысление исторического пути китайской нации, по-новому взглянув даже на еенезыблемые символы. Великая Китайская стена предстала олицетворением ограниченности, консерватизма и самоизоляции древнего Китая; излюбленный китайцами дракон — «образом-сном» пребывающего в дремотном самообмане народа; Хуанхэ, одна из крупнейших рек страны, — колыбелью земледельческой, крестьянской цивилизации, не имеющей перспектив в современном торгово-промышленном мире.

Зрителю предложена трудная духовная задача: пробраться сквозь напластование фактов древней и новой истории Китая, осмыслить идеи Маркса, практическое воплощение которых началось в России под руководством Ленина, критически оценить мертвую хватку «сталинской модели», оказавшей влияние на многие страны мира, вспомнить катаклизмы «большого скачка» и «великого хаоса «культурной революции». Не давая готовых рецептов обновления, «Хэшан» будит мысль, настраивая ее на необходимость изменения традиционных воззрений, на формирование нового, демократического сознания. Потому-то демонстрация телесериала вызвала в стране столь бурную реакцию. Горячие дискуссии возникали в кругах интеллигенции, в студенческих аудиториях. «Новой вехой» в развитии национального искусства, «прорывом в переосмыслении традиционной китайской культуры» назвали фильм литературно-художественные и общественно-политические издания. Но вскоре позитивные отклики сменились жесткой критикой. Так, по мнению сотрудника отдела пропаганды ЦК КПК Ци Фаня, выступившего со статьей в журнале «Цюши», в картине «недооценивается значение народной революции для развития китайской нации... Фактически перечеркиваются традиционные национальные ценности, содержится призыв к отказу от многовековой китайской культуры». «До сегодняшнего дня мы не слышали о нации, которая развивалась бы на основе самоотрицания и самоуничтожения», — пишет он.

Споры вокруг «Хэшан» вылились, по сути, в широкую общественную дискуссию по мировоззренческим вопросам. Разноречивость и даже полярность оценок фильма отражают сложный процесс поиска путей дальнейшего развития реформы. По мнению известного переводчика Гао Мана, подобная дискуссия — положительное явление, поскольку она «показывает возможность существования реального плюрализма мнений».

Страсти, бурлившие вокруг «Хэшан», еще не улеглись, а деятели культуры подбросили в растревоженный улей общественного мнения еще одно «взрывное устройство». На сей раз — в виде республиканской выставки «Обнаженная натура в живописи», открывшейся в национальной галерее изящных искусств «Мэйшугуань». На взгляд европейцев, хорошо знакомых с жанром «ню», представленная здесь коллекция картин была неплохой, хотя часть работ страдала суховатым академизмом, а другая демонстрировала ученическую подражательность известным зарубежным мастерам. На общем фоне заметно выделялись полотна Ян Фэйюня и Сунь Вэйминя. Но для многих китайцев, которым до недавнего времени «запретные города» древних императоров казались более открытыми, нежели существование в искусстве жанра «обнаженной натуры», экспозиция в «Мэйшугуане» стала потрясением основ и поэтому с самого начала приобрела оттенок скандальности. «Здорово рвануло! Китай давно нуждался в такого рода встряске!» — с восторгом писала газета «Чжунго вэньхуа бао».

Впрочем, далеко не для всех скандальность стала главным критерием выставки. Серьезный зритель, многие органы печати восприняли экспозицию как прорыв в некую запредельную сферу духовности, манифестацию нового понимания сущности человека. «Согласно представлениям конфуцианцев, любивших прибегать к чрезмерным мудрствованиям, женское тело есть нечто бесовское, от слепых сил природы, — полемически высказался в молодежной газете «Чжунго циннянь бао» известный публицист Ван Лусян. — Если в Древней Греции, в искусстве Возрождения, в революционной Франции и Америке времен войны за независимость женщина символизировала ум, красоту, победу и свободу, то для китайца она всегда была... просто женщиной». По мнению Ван Лусяна, лишь теперь в Китае пусть еще робко, но уже возникает понимание высокой самоценности женщины, признание ее как эталона красоты и совершенства в природе.

«Китаю, в конце концов, нужна собственная Венера», — провозгласила «Жэньминь жибао». Похоже, посетители выставки «ню» разделяют мнение газеты. Во всяком случае, опрос, который провели китайские журналисты, показал: почти 95 процентов зрителей расценили экспозицию и произведенный ею эффект как «положительные» или «в основном положительные». Но то горожане. А что думает по этому поводу восьмисотмиллионное китайское крестьянство? И снова — слово прессе.

Сообщает агентство Синьхуа:

«Статуэтка Венеры на подоконнике и фотография девицы, в бикини с очевидным изумлением взирают на празднование Чуньцзе в сельском доме в провинции Цзянсу. Возможно, гипсовая Венера является признаком того, что местные крестьяне начинают воспринимать лучшие образцы мировой культуры, хотя она едва ли сочетается с типичным деревенским окружением. Глава семьи, молодой крестьянин, объясняет это по-своему: «Произведения искусства рождают в людях стремление к новой жизни».

Восточная провинция Цзянсу - одна из наиболее экономически развитых областей Китая, и местные крестьяне весьма восприимчивы ко всему, что приходит из внешнего мира. по, как сказал один крестьянин, «еще несколько лет назад статуя обнаженной женщины или фотография девушки в купальнике заставила бы, стариков неодобрительно нахмурить брови. Они посчитали бы их посягательством на традиции!».

Экономическая реформа и политика открытости, проводимые в последнее десятилетие, привели к подъему села и одновременно — к эмансипации крестьянского ума. Балы, дискотеки, музыка в чайных, оркестры и художественные выставки широко распространяются в деревне. В большинстве сел близ Сучжоу в конце недели устраиваются танцы, тогда как ранее крестьяне вообще не имели выходных. Еще несколько лет назад люди стармего возраста, увидев, что партнеры обнимают друг друга во время танцев, сочли бы это предосудительным. Вековые традиции запрещали юношам и девушкам даже касаться друг друга. А сегодня танцы стали практически обязательны как для молодых ребят, так и для местных руководителей...»

Посетителям есть над чем поразмыслить у такого вот портрета «великого кормчего» МаоЦзэдуна. Фото Рейтер

Перчатка? Нет, олицетворение «гибели хрупких человеческих чувств в индустриальном обществе». Фото авторов

Смеется заразительно, вот только над чем или над кем? Фото авторов

И все же устоявшиеся взгляды не так просто уступают позиции. Свидетельство тому — несколько скандальных историй, связанных с претендентками в будущие китайские Венеры — натурщицами Центральной академии искусств.

— Я чувствую, что даже сами художники не питают к нам уважения, — заявила журналистам миловидная девушка, служившая моделью на сеансах в академии. — А ведь в их произведениях есть частица и нашего труда...

Обнаженная натура (на снимке вверху) и отношение к ней глазами карикатуриста газеты «Жэньминь жибао».

Эта юная натурщица и некоторые ее подруги, оказавшиеся после нынешней выставки в лучах юпитеров, громко заговорили в свою защиту и даже обратились в суд с требованием юридически оградитьих имущественные интересы и личные права. Они считают, что художники поступили «по-свински», выставив картины без их сог- ласия и вдобавок «заграбастав» всю выручку от проведения выставки и продажи сувенирных открыток. В подкрепление своих претензий «корпорация» пекинских натурщиц объявила бойкот Центральной академии искусств.

Ломка традиций началась в 50-е годы, когда в стране развернулась дискуссия на тему, позволять или нет художникам работать с обнаженной натурой. Тогда неожиданную широту взглядов проявил Мао Цзэдун, лично начертавший специальное разрешение «рисовать тело натурщиц без одежды, и исключительно в учебных целях. Высокое предписание не распространялось на членов КПК, которым, как отмечала недавно газета «Шэин бао», «запрещено выступать в качестве художественных моделей».

Однако этот смелый шаг в искусстве столкнулся с вековыми нравственными устоями. Вот что рассказала одна из натурщиц:

— В день открытия выставки в «Мэйшугуане» я всеми силами пыталась отвлечь мужа от телевизора: страшно боялась, что в выпуске новостей он увидит показанные там картины и меня на одной из них. Он ведь не знал, что я подрабатывала, позируя художникам за два сорок в час. Кто же мог подумать, что эти произведения когда-нибудь будут выставлены на всеобщее обозрение!

Этой натурщице повезло. На телеэкране крупным планом показали другое полотно. Переведя дух, она спросила мужа, что бы он сделал, увидев изображение собственной жены.

— Во-первых, не поверил бы своим глазам. А во-вторых, сразу развелся и ребенка ни за что бы ей не оставил... Разве может такая женщина быть хорошей женой и матерью?

Возможно, подобная деятельность супруги не вызвала бы восторга у мужчины любой национальности, у китайцев же, привыкших руководствоваться древними конфуцианскими догмами, — тем более.

Примирить полярные позиции, найти тот сплав традиций и новаций, который отвечал бы духу сегодняшнего дня, попытался в своем творчестве известный китайский художник и скульптор Чэнь Ваньшань — его персональная выставка открылась сразу после экспозиции «ню». Когда авторы этих строк, на которых работы мастера произвели большое впечатление, попросили его познакомить с той «обнаженной богиней», что послужила моделью большинства его картин, художник в ответ лишь рассмеялся.

— Ее просто нет, — развел он руками. — На моих картинах «Изоляция», «Демон», «Спящая» и других отображено чисто умозрительное представление о женщине в отличие от пришедшей к нам с Запада живописи обнаженной натуры, идеи которой подхватили многие художники. Я не следую моде и стараюсь сохранять дух традиционной культуры.

Действительно, женщины Чэнь Ваныпаня словно парят в пространстве, неуловимо напоминая богинь с древних фресок храмового комплекса в Дуньхуане.

Однако многие художники и не пытаются найти «золотую середину», предпочитая выражать свои суждения в непривычной, острой, быть может, эпатирующей публику манере.

Этим, наверное, объясняется тот шок, который вызвала после выставки «ню» экспозиция «Китайский авангард» в том же «Мэйшугуане», серьезно претендующем на звание «главного производителя сенсаций». Первая в КНР выставка подобного рода, включившая более 300 произведений, сразу вызвала ярые споры, обозначив непримиримость позиций. «Больше всего разочаровывают и вводят в смущение публику даже не примитивизм или посредственность этих работ, а странный стиль, который в ходу у иных молодых авторов, хаотические формы и цветовая гамма, вся эта одиозная мазня с непонятной композицией», — бранится представитель антиавангардистского крыла 80-летний вице-президент Всекитайской федерации художников Цай Жохун. «Не критиковать их надо, не корить и позорить, а просто игнорировать!» — убежден он. «Приверженцы авангарда могут гордиться: их работы демонстрируются в самом престижном художественном салоне Китая», — отмечала газеты «Чайна дейли».

«Организация экспозиции — важный шаг по налаживанию диалога авангардистов с обществом», — определил задачу выставки один из ее главных спонсоров, известный критик Гао Минлу.

На выставке «Китайский авангард» есть на что посмотреть. Вот только вход-то закрыт. Откроется ли снова? Фото авторов

Что же пытались сказать зрителям молодые художники?

Красный цвет заливает многометровое полотно живописца У Шаньчжуана, напомнившего зрителям о «красном половодье «культурной революции». Так, по его словам, он «абсурдными средствами передает абсурдный мир». Но, добавим, мир, реально существовавший. На холсте Чжан Пэйли — несколько пар серых перчаток. Они, по замыслу автора, «олицетворяют гибель хрупких и требующих бережного отношения человеческих чувств, которую несет им индустриальное общество». Ся Сяована и Ши Бэньмина подтолкнула к авангарду «возможность высмеять все отвратительные стороны жизни, человеческое лицемерие и притворство тех, кто ради денег предает веру».

Максималисты в творчестве, они имеют свои идеалы, которые не так уж и далеки от идеалов общественных. «Чувство мессианства постоянно довлеет надо мною, — признался молодой художник Дин Фан. — Я думаю, что в Китае появится священный дух — в форме философии, изобразительного искусства или литературы. Появится, чтобы победить апатичность жизни народа». Китайцам нужен «свежий взгляд на окружающий мир», — считает его коллега Чэнь Шаопин, связывающий свои надежды с точными науками, которые

«должны прийти на смену традиционному эмпирическому инстинкту китайцев». С семью другими художниками он представил на выставке серию работ «Анализ», основными элементами которой являются геометрические фигуры и конструкции, напоминающие изображение молекул...

Китайский авангард родился в 1979 году, когда вся страна пришла в движение, занявшись всеобъемлющей модернизацией, которая не могла не коснуться и духовной жизни. Своего пика он достиг в середине 80-х — тогда последователи этого направления объединились в «Движение авангарда 85-86», впитавшего такие течения современного западного искусства, как абстракционизм и дадаизм. Однако сами авангардисты утверждали, что их интересуют не формы западного искусства как таковые, а его современная философия, «великий человеческий дух мировой культуры». Они неизменно подчеркивали, что «никого не изображают, не занимаются поисками смысла человеческого бытия. Они рисуют свое сердце — угнетенное, подавленное и взбешенное».

И все же нынешняя выставка в «Мэйшугуане», по мнению ряда критиков, с открытием опоздала. «Если бы эта выставка состоялась в 1987 году, как и планировалось, она была бы более своевременной и важной», — считает издатель журнала «Изящные искусства в Китае» Ли Сяньтин.

Выставка как событие незаурядное само по себе получила скандальную окраску после того самого выстрела Сяо Лу в собственную картину, что прозвучал всего через несколько часов после вернисажа. Экспозиция была немедленно закрыта, а нарушительница доставлена в полицию, где заявила: «Это был акт деструктивного творческого самовыражения. Я поняла, что «Диалог» далек от совершенства, и решила уничтожить его». Скандал подогрел ажиотаж, и, когда после недельного перерыва выставка возобновила работу, к «Мэйшугуаню» снова выстроились длинные очереди. Судя по дискуссиям, бушевавшим вокруг экспозиции, мир между новым искусством и традициями заключить не удастся. Это мнение укрепила поступившая в дирекцию выставки анонимка с угрозой «взорвать «Мэйшугуань», если выставка продолжится». Неожиданный, но веский аргумент убедил организаторов, и они поспешили второй раз закрыть экспозицию, объявив, правда, что делают это временно. Вот такой поворот получила дискуссия о традициях и новациях в искусстве.

Возможно ли вообще единство старого и нового? Ответ на этот вопрос попытался дать молодежный экспериментальный театр, поставивший спектакль «История нашего двора».

Словно невидимая граница разделяет сцену. По одну ее сторону на соломенных стульях солидно восседают старики в «партийных» френчах, матерчатых тапочках, синих кепках полувоенного фасона. По другую — на лестничных ступеньках вольготно расселись парни и девушки в ярких ветровках. Отнюдь не мирно складываются отношения между двумя группами. Конфликт достигает апогея, когда, мешая старикам слушать оперу, молодые на полную катушку врубают магнитофонную запись модной эстрадной «звезды». И вот уже старики гневно вздымают палки, а парни засучивают рукава... Но вдруг раздается известная каждому китайцу мелодия «Полет двух фениксов». Мелодия старинная, но в современной аранжировке она устраивает всех. Символичен финал спектакля: героев объединяет танец с элементами «диско» и национальной гимнастики «тайцзицюань». Вот такая музыка для всех. Возможна ли она? Ответ на это в Китае еще предстоит найти. Андрей КИРИЛЛОВ,  Вячеслав ТОМИЛИН. Журнал "ЭХО ПЛАНЕТЫ", № 13, 1989 г.

 

Футурология (продолжение)

 

▪ Проблема непризнанного гения: литературно-музыкальные «негры»

В салун заходит совершенно пьяный ковбой с сигарой во рту и направляется к таперу. «Одноглазый, – говорит он, – играй «Чикаго». «Простите, сэр, но я не одноглазый», – возражает тапер. Ковбой молча сует сигару ему в глаз. «Чикаго, Чикаго»,- поет тапер.

Точно так же, как крепостная актриса предпочитала терпеть присущие её статусу неудобства, писатели–неудачники, вынужденные, за неимением нужных связей, работать на литературного мэтра, вряд ли отказались бы от своей подёнщины, чтобы не умереть с голоду. Но и маленьких литераторов, и музыкантов–ремесленников, в перспективе, могут потеснить роботы–творцы. Вообще говоря, процесс роботизации литературы и эстрадного пения в России–XXI набирает силу: основная масса того, что написано после Александра Бушкова, написано по шаблонам, а основная масса того, что поёт после Тани Булановой – это синтезаторы вокала. Но мировой литературный опыт подсказывает, что не рабовладение, а именно соавторство человека и компьютерной программы способно возродить феномен сотворчества, известный как «Ильф и Петров», «братья Стругацкие», «братья Вайнеры».

«Одноглазый» робот WABOT-2, созданный в 1984, читает с листа ноты достаточно хорошо, чтобы играть простые мелодии на электрическом органе

Алгоритмы, на основе которых можно роботизировать массовую культуру, несложны. Домашний кинотеатр, повинуясь голосу владельца, перекачивает из компьютера и начинает демонстрацию фильма. По аналогии, понятие музыкальный слух означает, что ухо управляет голосом (пением).

А признаки раба, годного для музыки, с мягкий мясом и сухощавый должен он быть, особенно со спины, и с тонкими пальцами, не тощий и не жирный. Но остерегайся раба, у которого мясистое лицо, он ничему не научиться. Должен он быть с мягкой ладонью и большими промежутками между пальцами, ясным лицом и тонкий кожей. Волосы не слишком длинные и не слишком короткие, не слишком красные и не слишком черные, с темно-серыми главами, подошва ног - ровная. Такой раб всякое тонкое дело изучит быстро, особенно же музыку.

Кей-Кавус, «Кабус-наме» (Глава XXIII «О покупке рабов и ее правилах»), XI в.

Чтобы робот сочинял музыку, в нём должны быть запрограммированы механизмы воздействия музыки на человеческий организм. Известно, что музыка с быстрым ритмом ускоряет пульс, усиливает дыхание и обмен веществ, повышает кровяное давление, усиливает приток крови к мозгу. Она пробуждает, взбадривает. Медленная музыка – наоборот. Видимо, ритмический компонент музыки воздействует, прежде всего, на подкорковые части мозга. Эти отделы связаны с «мышечным чувством», которое много вносит в восприятие ритма. Основной эмоциональный фон – возбуждение или спокойствие – тоже зависит от состояния подкорковых областей.

Соответственно этому ритм и темп в музыке создают общий фон для эмоционального восприятия, но не определяют его полностью. Ритм и темп определяют степень активности, энергию музыки, а ее направленность, «окраску» определяет нечто другое.

Мелодия – это то, что возникает в музыке как результат последовательного сочетания звуков. Гармония – то, что возникает в музыке как результат одновременного сочетания звуков.

Гектор Берлиоз

Мелодию можно представить как ряд следующих друг за другом интонаций. Составленные вместе, они представляют собой как бы одну сложную интонацию. Так как они растянуты во времени, то для целостного охвата мелодии требуется удерживать в памяти предыдущие звуки и сравнивать их с последующими.

Когда звучит аккорд, в мозгу взаимодействуют импульсы, вызываемые одновременным звучанием нескольких нот. Когда воспринимается мелодия, взаимодействуют импульсы от воспринимаемых звуков со следами, оставшимися в памяти от только что отзвучавших.

В восприятии музыки участвует не только «оперативная», «кратковременная» память мозга, позволяющая целостно воспринимать последовательности звуков, но и «долговременная память», хранящая следы многих прошлых музыкальных впечатлений. Те из этих впечатлений, которые встречались чаще, прочнее всего «осядут» в памяти и будут оказывать наибольшее влияние на последующее восприятие.

Речь, чем более она эмоциональна, тем ближе она к музыке. Творчество сонорных поэтов, целенаправленно использующих различные вербо-музыкальные элементы, наглядно обнаружило точки соприкосновения литературы и музыки. Активизация деятельности авангардистских направлений пришлась на первые десятилетия ХХ века – «серебряного», который мы уже назвали историческим фоном, сопровождавшим рождение слова «робот». Футуризм, конструктивизм, дадаизм – даже в этих отличающихся поэтических стратегиях обозначились доминантные линии авангардного экспериментирования с текстом, одну из которых можно определить как стремление к звуковому считыванию нового языка.

Позднее с текстами экспериментировали и при помощи ЭВМ, заставляя их писать стихи. На основе исследования статистических характеристик текста компьютер выбирал из последовательности случайных чисел слова и фразы, имевшие сходную статистическую характеристику. На первых порах получалась бессмыслица. Но когда вычислительные мощности компьютеров выросли, появились «творческие» программы, стало возможным программировать формальную сторону поэзии – рифмы, аллитерации, рифмическую сетку. Тексты стали получаться не в виде наборов бессмысленных сочетаний слов, а связными по смыслу и по конструкции фраз.

Можно, отказавшись от моделирования нового языка, сосредоточиться на процессуальности самой идеи порождения произведения – конструировании (по выражению Гваттари) «машины производства текста». В практиках футуристов и дадаистов была заложена идеология «машинного производства внимания», которая впоследствии через «автоматическое письмо» сюрреалистов и техно-практики ряда авторов литературного авангарда сыграет роль в формировании современных идей techno-body литературы и искусства.

А если верно, что музыка – это застывшая архитектура, то она и застывшая скульптура. В этом месте есть смысл затронуть тему роботов–искусствоведов, которые не повторят ошибок людей–искусствоведов, о которых писал известный болгарский писатель, автор таких хитов, как «Инспектор и ночь», «Что может быть лучше плохой погоды», «Господин Никто»:

Превращение некоторых художников в идолов – явление характерное не только для изобразительного искусства; этот процесс принимает еще более патологические формы на эстраде и в кино. Но модные психозы в этих областях легче понять, так как они охватывают публику весьма примитивного уровня развития, кроме того, они менее вредны, потому что тают так же быстро, как и вспыхивают. Несправедливые оценки в области пластических искусств держатся долгие десятилетия, а то и века. А вина за эти несправедливости часто лежит именно на специалистах, устами которых время произносит свой тяжкий приговор.

Богомил Райнов, «Волшебный фонарь»

Комментарием к словам Богомила Райнова служат сообщения СМИ о созданном группой RobotLab роботе–портретисте, демонстрировавшемся в музее Mucsarnok Kunsthalle: черты лица распознавались посредством видеокамеры и рука робота набрасывала на холсте портрет очередного посетителя, при этом портрет носил отпечаток непредсказуемости, что есть атрибут творчества.

Художники! Берегите зрителя – он у вас один.

[650x471]