Хочется надеть юбку в широкую складку, чуть застроченную сверху, гольфы шерстяные, плотной вязки и какую-нибудь светло-нелепую блузку сверху. А еще измазать коленки зеленкой, завязать на голове два хвостика и взять в зубы нитку с шариком на конце.
И в таком виде меня непременно кто-нибудь смутит, и я зальюсь краской и рассмеюсь, а этот кто-нибудь возьмет и отпустит мой шарик, и мы будем задрав головы стоять и смотреть ему вслед. А потом пойдем по школьному скверу мимо памятника Ленину...
.
И так каждый год!
Лерочка, деточка, ну сколько можно?
Все, и последний звонок, и выпускной давно прошли. А ты все ноешь и ноешь!
Что тебе, не хватило того, как тогда, в шерстяной форме ты стояла на жаре на площади и думала "Скорее, скорее отсюда!..."?
Не хватило?
Хватило, хватило...
Просто есть в этом что-то такое, трепетно-постсоветское, что ли?
Почти как "антимульт" про Артек. "Тогды мы все были русскими."
Тогда мы все были выпускниками.
И чего-то ждали, о чем-то мечтали.
Строили грандиозные планы величиной с каравеллу и плыли, плыли на ней, далеко и свободно.
А теперь мы знает, что значит смерть, секс и несдача. И мечты приземленнее, и ожидания не на десять лет вперед, а до следующей сессии.
И я езжу мимо здания своей школы и тихо ей улыбаюсь.
А потом мимо Анюткиного дома, и говорю про себя "Здравствуйте, Любовь Григорьевна!", потому что говорю "Привет, Анька" только на кладбище, а не на школьном крыльце и не девчонке с огромными бантами, а мраморной плите с гравировкой...
Мне б мечтать за нас обеих, а я и за себя-то не всегда могу.
Могу-не могу, любит-не любит, быть или не быть...
Вот в чем вопрос.