Александр Ранне, протоиерей (Великий Новгород)
Духовная жизнь есть стремление к совершенству. С нашей точки зрения, это самое точное определение данного феномена. Проблема, правда, заключается в том, что представление об этом совершенстве может быть различным не только у представителей разных народов и культур, но и даже у членов одной семьи. В этом, собственно говоря, заключается и трудность вечно неразрешимых противоречий у отцов и детей.
Что есть истина, красота, какова природа добра – эти основополагающие вопросы всяким человеком решаются по-своему. И всё же каждый из нас, как мне кажется, имеет некоторую, может быть, очень глубоко запрятанную интуицию, что содержание этих понятий должно быть всё же абсолютно объективно, иначе невозможно было бы никакое совместное сосуществование людей.
Невозможны объединяющие человечество высокодуховные цели, невозможно согласное восхищение от восприятия окружающего нас сотворённого Богом мира, невозможен общий уклад жизни, позволяющий человеку больше времени заниматься творчеством, чем уничтожением себе подобных в завоевании жизненного пространства. На самом деле субъективное восприятие действительности саму эту действительность менее объективной сделать не может. И задача человека в деле самосовершенствования заключается в том, чтобы восприятие окружающей его действительности было, по возможности, наиболее приближенным к её объективному значению.
Но что же мы считаем действительностью нашей жизни? Например, тот же самый религиозный феномен, т. е. ощущение и осмысление собственной зависимости от Высшего, человек должен включать в изучаемую им действительность или считать некоторой ни на чём не основанной (или основанной на вторичных причинах) фантазмой?
Но как бы мы к данному феномену не относились, нельзя не согласиться с тем, что религиозные поиски человечества были всегда и остаются поныне трудно переоценимым фактором изменения исторической действительности. Не зря Спиноза считал, что идея Бога есть единственная идея в душе, способная «образовать всепоглощающий аффект».
Конечно, под интеллектуальной любовью к Богу Спиноза понимал всего лишь познавательную страсть, стремление в полной мере проникнуть во все тайны природы, но Природа у него мыслится с большой буквы. Это дало право Эйнштейну, когда один журналист по телеграфу спросил его, верит ли он в Бога, ответить: «Я верю в Бога Спинозы!» Однако этот бог, о котором с таким пафосом поведал журналисту Альберт Эйнштейн, был известен человечеству задолго до Спинозы. Это же разлитый во вселенной логос римских стоиков. Или, если пойти дальше в историю, живое тело божества, со страхом и трепетом воспринимаемое мифической ментальностью древних. Отсюда и представление о свободе как о познанной необходимости, вырванное из контекста у Гегеля, но, в принципе, коренящееся в стоицизме, например, в краткой формуле Сенеки: «Одних судьба влечёт, других тащит».
Как бы там ни было, непреложным фактом остаётся утверждение, что эту свою зависимость от Высшего Смысла (в процессе разворачивания которого рождается и умирает человек) человечество всегда осознавало и облекало в различные формы.
Если мы думаем, что гармония есть случайное порождение хаоса, то зависимость от этого разворачивающегося смысла никак не может оправдать этой самой «веры с преклонением главы» в «бога Спинозы», потому что эта гармония есть лишь часть хаоса в него возвращающаяся, и этот смысл, пред которым готов преклониться человек, оказывается, в конце концов, бессмыслицей.
Представить себе абсолютный хаос, случайно превратившийся в абсолютную гармонию, значит всё же признать, что абсолютного хаоса просто не существует, что в бесконечном пространстве вселенной существуют (кем-то изначально заложены) какие-то гармонизирующие хаос механизмы.
Допустим всё же, что из абсолютного хаоса случайно формируется абсолютная гармония. Но тогда ей придётся всё же присвоить категорию божественности.
Получается некоторый парадокс: абсолют, ограниченный своим происхождением, не есть абсолют. Если же мы признаём случайность этого вселенского смысла и его последующего неизбежного возвращения в бессмыслицу хаоса, что, как нам представляется, с точки зрения логики более вероятно, то вести какой-либо разговор о духовности, о стремлении к совершенству, мягко говоря, представляется делом затруднительным.
Т. е. возможен только лишь разговор о стремлении к совершенству в рамках общей заинтересованности конкретной группы людей, которая это представление сумела выработать. Нельзя не заметить, что единственным стимулом развития будет сохранение данной общности, а единственным механизмом агрессивность, основанная на инстинкте самосохранения.
Таким образом, духовное развитие человечества, которое является историческим фактом, с этой точки зрения оказывается похожим на рассказ Мюнхгаузена о том, как он вытащил себя из болота за волосы. Агрессивность, конечно, является могучим двигателем науки (гонка вооружений), экономики, в связи с необходимостью расширения жизненного пространства и его защиты, но она никак не связана с развитием духовно-нравственным.
Здесь действуют совсем другие законы, часто противоположные утилитарным интересам, не выводимые из задачи выживания и не сводимые к ней. И это касается не только личных интересов индивидуума, но и интересов социума. Агрессивность есть психофизический феномен. Как известно, в основе его лежит тот или иной конфликт, осознаваемый или бессознательный, результатом которого является активное проявление человеком недовольства существующей действительностью.
Для верующего христианина эти пугающие движения психобиологической энергии являются результатом отпадения человека от Бога, впадение в оголённую природу животного мира. Не лишне вспомнить, что первый рассказ Библии, после истории грехопадения первых людей, это рассказ о почти не мотивированной животной агрессии против собственного брата.
По мнению известного современного исследователя этого феномена Конрада Лоренца, «…накопление агрессии тем опаснее, чем лучше знают друг друга члены данной группы, чем больше они друг друга понимают и любят» (Лоренц К. Агрессия. М., 1994. С. 62). Уровень агрессивности людей современного общества недопустимо высок. Причём, человек, отягощённый этой энергией, прежде всего, страдает от неё сам. Это выражается в крайней раздражительности, нетерпеливости и нетерпимости.
Подавляющее число людей фактически являются рабами собственной агрессивности, проявляющейся на фоне неосознаваемого страха. Никотин, алкоголь, наркотики (по мнению специалистов) зачастую являются средством временного и частичного понижения агрессивности, а в сущности, есть та же самая агрессивность, только направленная на самого себя. Самоубийство, растянутое во времени. Чувство незащищённости и неполноценности рождает в человеке страх, который, в свою очередь, заставляет его принимать угрожающую позу. И ничто, собственно, от этого страха человека освободить не может, потому что он живет в подавляющем его и враждебном ему мире борющихся за жизненное пространство людей. Естественно накопленный таким образом уровень агрессивности стимулируется, кроме того, современной бездуховной культурой.
Дело даже не в том, что перед глазами современного человека, привязанного «цепями» к телевизионному экрану, за один день проходит немыслимое количество сцен насилия. Агрессивность проповедуется везде. Все известные нам идеологии связаны с проповедью насилия. Коммунизм это насилие, возведённое в рамки мирового масштаба, нацизм насилие, капитализм также насилие, потому что агрессивность возводится в сам принцип жизни.
Сексуальность, на проповеди которой сегодня так много зарабатывают, именно сексуальность, а не любовь, связана с агрессией по своему существу. Конечно, агрессивность может быть канализирована, как сегодня говорят, на благие дела. Скажем, в художественное творчество, научно-техническое творчество, в бизнес в рамках закона.
Она может быть направлена даже на дело скорейшего выздоровления больного, но агрессивность, приобретающая адресную враждебную направленность, даже в самом благородном деле только увеличивает её новый суммарный потенциал. Духовная неблагополучность современного человека имеет свои очень глубокие корни. С точки зрения православного верующего христианина причина этой ситуации кроется в отрыве человека от своего духовного источника. Возвращение к Богу это нелёгкий путь, совершаемый с помощью Благодати Святого Духа, который не случайно называется Христом Утешителем.
И этот Дух посылается от Отца именно Христом, потому что Он есть видимое невидимого Бога и присутствует в душе верующего не только как «объединяющий символ» (по терминологии К.Юнга), но, прежде всего, как реальность, принимающая участие в жизни внутреннего человека.
Если для К.Юнга религиозный символ, имманентный душе, имеет огромное значение и является конкретным разрешителем множества внутренних трагизмов человека, то для верующего этого совершенно недостаточно, потому что религиозные переживания имеют только тогда определяющее значение на жизнь личности, когда они принимаются всерьёз. «Внушение, писал известный русский религиозный философ Б.Вышеславцев, полученное от «фантазмы», от имманентного символа, от «меня самого», не есть религиозное внушение.
Религия покоится на аксиоме зависимости от Абсолютного Существа, на усмотрении себя как относительного, конечного и тварного существа (феноменологический анализ Декарта). Если нет этой зависимости нет религии». (Вышеславцев Б. Этика преображенного эроса. М., 1994. С. 80). Явленность Бога во Христе имеет определяющее значение, так как абстрактная идея, вне связи с конкретной личностью имеет на человека сравнительно небольшое влияние.
Но идея, исходящая от авторитетного лица, приобретает огромное значение на общественную жизнь. Правда, одно дело образ вождя мировой революции, имеющий агрессивную направленность и относительную, в контексте материалистического мировоззрения, значимость, и образ Христа, присутствующий в душе верующего человека как разрешитель всех его внутренних трагизмов.
Если говорить языком З.Фрейда, то задачу духовного совершенствования личности можно было бы определить как сублимацию агрессивности в творческую активность. А, если говорить богословским языком, то целью саморазвивающейся личности будет обожение, т. е. прояснение в человеке того образа (или, если говорить языком философии Платона, идеи), по которому он был изначально создан. А это Образ Божий, явленный во Христе, ибо сказано: «Видевший Меня видел Отца». (Ин. 14:9). Православная Церковь в отличие, скажем, от Л.Толстого считает важным здесь не просто привитие человеку нравственных норм, декларируемых Христом в Нагорной проповеди, и даже не просто Его Евангельский образ, а именно образ Благодатный, дающий право пользоваться некоторой духовной силой для личностного становления. Потому и совершенно невозможно, скажем, сравнивать нормы христианской морали с нормами коммунистической морали.
Здесь, какими бы они ни были совершенными, но они остаются нормами, законом, который (по мысли апостола Павла) никого не спасает. Закон повелевает, принуждает, обвиняет, но по существу своему никогда никого не лечит и не спасает. Кроме того, стоит вспомнить, что коммунистическая мораль считает возможным применение этих самых норм только после того, когда уже совершится мировая революция, и на земле установится всеобщая гармония.
А до этого напряжённая борьба, стимулирование агрессии в себе и в других. Современник А.С.Пушкина преподобный Серафим Саровский учил совсем другому: «Стяжи дух мирен, и тысячи спасутся вокруг тебя». Казалось бы сегодня нас никто не призывает к войнам и революциям, но мир вокруг нас становится всё более враждебным, а человек чувствует себя всё более незащищённым.
Возникающее в человеке на основе этой негативной реальности чувство страха и порождает, как мы уже говорили, повышенную агрессивность, стремление защищаться, завоёвывать новое жизненное пространство. Это стремление постепенно переходит за границы отдельных индивидуумов и захватывает общественное сознание. Начинается жёсткая конкуренция в экономике и политике, которая рано или поздно выливается в кровопролитные классовые, расовые и религиозные конфликты.
Сегодня такие конфликты рискуют перерасти в общемировую катастрофу. Мир постоянно как бы балансирует над пропастью, что порождает всё новые страхи и всё новые приливы агрессивности. Церковь всегда напоминала и продолжает напоминать в своей богослужебной традиции евангельские слова Христа: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим». (Мф. 11:28,29).
В памяти человека, хоть немного знакомого с историей последних двух тысячелетий, моментально возникают обвинения христиан в религиозных войнах, инквизиции, внутренних раздорах между церквями. Да и просто наблюдение за жизнью отдельных христиан иногда не позволяет признать их успешно сублимировавшими свой страх и рождающуюся из него агрессивность в благожелательность человека, примирившего свою совесть с Богом и ближними.
Но Церковь называет себя собранием святых только в эсхатологической перспективе. Правда, она связана с конкретной действительностью единством жизни, но сама по себе наша реальность несёт в себе все атрибуты несовершенства, свойственные развивающемуся организму. Победа Христа уже совершилась, но в Церкви, уже здесь на земле, в окружении этой жестокой действительности, человек начинает учиться жить по новым духовным законам.
Правильность данного пути свидетельствуется здесь не только примерами успешных сублимаций, которыми наполнен православный календарь, но и высотой развития той культуры, развитие которой христианство стимулировало. Нельзя не заметить, что вне рамок этой культуры современная цивилизация приобретает бесчеловечный образ или муравейника, или бездушного механизма, жестоко эксплуатирующего как биологическую, так и духовную жизнь человека.
Создавая высокую культуру духовной жизни, христианство обращается к человеку с призывом обратить внимание на смысл своего существования, на неустроенность своей души и постараться сформировать её по образу Христа, используя опыт двухтысячелетней традиции, бережно сохраняемой Православной Церковью. Как правильно отмечал в своей статье «Спасение и творчество» замечательный русский религиозный философ К.Бердяев: «Судебное понимание христианства, создающее настоящий духовный террор, есть суровый метод, которым воспитывало христианство народы, полные кровавых инстинктов, жестоких и варварских. Но этому пониманию противостоит более глубокое понимание христианства, как откровения любви и свободы». Вопрос о соотношении этих двух пониманий христианства не решён однозначно до сих пор. Основная проблема заключается в том, лечится ли варварство милосердием или сначала человек должен научиться справедливости.
Вероятнее всего, каждому уровню духовно-нравственного развития общества должен соответствовать необходимый уровень сочетания справедливости и милосердия. Но истинное творчество возможно лишь для свободного человека, не отягчённого необходимостью каждодневного выживания. Культура эллинизма создавалась свободными людьми, русская культура XIX века свободной частью общества, само же христианство создавало европейскую культуру вопреки этому закону.
Именно христианство из богословских рассуждений о Боге вывело понимание человека как личности, созданной по образу Божию и в Нём укоренённой. И именно христианство заявило, что истинная свобода есть не возможность чего угодно, а способность человека реализовать свою собственную предназначенность, ради этого сохраняя себя от сбивающих влияний извне, даже со стороны своей собственной природы.
Возможность такой самореализации коренится в способности к бытию из глубинной интуиции истинной Красоты и Правды, воплощённой во Христе. Внутри себя человек должен найти точку опоры для своих стремлений и, если секулярный гуманизм предлагает опереться на собственную самость, формируемую страстями общественных противоречий и безграничной эксплуатацией сексуального инстинкта, то гуманизм христианский приводит к встрече со Христом. «Человек мера всех вещей» утверждала древнегреческая философия. Но самый христианский из русских писателей XIX века Ф.М.Достоевский считал, что Христос есть мера всех вещей, « Нравственный образец и идеал есть у меня один, Христос. Спрашиваю, сжег ли бы Он еретиков – нет. Ну так значит сжигание еретиков есть поступок безнравственный». (Достоевский Ф.М. Дневник писателя / Цит. по: Захаров В.Н. Парадокс на парадоксе // Север. 2001. № 12). Как часто в истории человек пытался написать Христа, исходя из собственного интереса, собственной ближайшей выгоды.
Но Христос вовеки один и тот же, и хранительницей его неповреждённого образа является Православная Церковь. Как бы ни был высок по своему положению и авторитету оратор, если его взгляд на Христа не соответствует полному контексту, сохраняемому в Священном Писании, в святоотеческомбогословии, в высших откровениях произрастающей из этого благодатного корня христианской культуры, он ничто, потому что Церковь его взгляды отринет или постепенно от них очистится через их осмысление.
Россия несёт в себе «драгоценность, которой нет нигде больше, – Православие, писал в своём Дневнике Ф.М.Достоевский, что она хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах». Явить миру неповреждённый образ Христа (с точки зрения нашего гениального писателя) есть историческое предназначение России. Если народ не выполняет своего предназначения, он исчезает, вымарывается из страниц «Книги жизни».
Когда сегодня вглядываешься в нашу действительность, то кажется, что мы этот образ потеряли навсегда. В этом смысле нельзя не вспомнить мудрые слова Л.П. Карсавина, что, «если русский усомнится в абсолютном идеале, то он может дойти до крайнего скотоподобия или равнодушия ко всему». (Карсавина Л.П. Восток, Запад и русская идея. Пг., 1922). Мы сегодня, кажется, как никогда близки к этой цели.
Запад, предвидя духовный вакуум в России, после крушения коммунистической идеологии попытался и ещё и сейчас пытается заполнить его лицемерными благодеяниями множества разнообразных сектантских проповедников из США, Японии и Европы и иноконфессиональным прозелитизмом. Благодеяния были приняты, проповедь, в общем и целом, отвергнута. И в эту внутреннюю пустоту, в этот духовный вакуум мощным потоком устремилось самое пошлое и циничное из того, что есть в западном образе жизни.
Западу, конечно же, интересно было бы поставить над Россией ещё один эксперимент на тему о возможной самоорганизации общества на путях чистого либерализма, но у России на него уже нет ни сил, ни времени. России сегодня нужны христианские школы, нужен интерес к собственной духовной культуре. Русский народ нужно заново учить читать книги, чтобы он опять научился читать и думать над теми нравственными ценностями, которые до конца нашим народом так и не были никогда домыслены.
Нельзя больше слепо следовать по путям западноевропейского мышления. Там своя ментальность и свой исторический опыт. Беда русского народа прежде всего заключалась в том, что христианское просвещение, по многим причинам, по-настоящему началось в нашей стране только в конце ХIХ века. Бытовое христианство в душах многих людей легко рухнуло с изменением этого самого быта.
Хотя, с другой стороны, нельзя забывать, что после «пятилетки безбожия» и жесточайшего террора 19371938 годов 2/3 деревенского и 1/3 городского в Сталинской переписи населения заявили себя верующими. А это в то время было исповедничеством. Русской деревни сегодня больше нет, а в остальном статистика эта, в той или иной степени, верна и сегодня. Нагорная проповедь Христа начинается парадоксальными словами: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». (Мф. 4,3.). Нищие духом это те, кто стоят на паперти перед храмом и просят, но не денег, не материальных благ, а правды, милости, святости, мира. В этом и заключается то истинное смирение, которому нас учит Православная Церковь.
Сознание своего недостоинства и мучительный поиск истинного совершенства, который только и может дать человеку право на технологический прогресс во имя человека способного нравственно управлять своими достижениями, только это может сделать наш хрупкий мир более или менее безопасным. «Когда я смиряюсь перед волей Божией, когда я побеждаю в себе рабий бунт самости, я иду от свободы и иду к свободе», писал К. Бердяев.
Речь должна идти не об упадочном смирении, а о смирении в творческом созидании жизни. И ярким примером этого является светлый, ничем не замутнённый евангельский образ Христа. Ибо это Бог, уничиживший себя из любви к падшему человечеству. Ради того, чтобы спасти уничтожающего себя из страха перед самим собой человека. Если мы опять заменим Его Великим инквизитором это катастрофа. Таким образом, вопрос заключается в том, как достучаться до сердца свободного современного человека.
С нашей точки зрения, это проблема, которую должна решать не только Церковь, но и общество.