Книга А.Хейдока "Радуга чудес"
Альфред Петрович Хейдок
Альфред Петрович Хейдок
Радуга чудес
Эта книга — собрание фактов, хотя и странных, необычных… Автор их не выдумывал. То, мимо чего, стыдливо отвернувшись, проходит большинство представителей современной науки, собрано им в надежде, что все же оно «когда-нибудь да пригодится». Но чтобы эти факты не лили воду на мельницу изживаемых предрассудков и суеверий, автор, когда это оказывалось ему под силу, пытался давать им свои объяснения, за которые он принимает всю ответственность на себя.
г. Балхаш, пятница, 17 октября 1969 г.
Чистый вымысел принужден всегда быть настороже, чтоб сохранить доверие читателя. А факты не несут на себе ответственности и смеются над неверящим. (Рабиндранат Тагор)
Пусть он пишет, пишет, пишет и пишет. Со временем получится нечто необычное и редкое по своему содержанию. Пусть установит утренний ритм, начиная хотя бы с десяти минут. Если даже записывать по одному случаю в день, через год будет уже 360 случаев, но в действительности соберется и больше, ибо ритм пойдет крещендо.[1] Помощь оказана будет. Можно даже сопровождать каждую запись краткими пояснениями. Можно придать им художественную форму. Нельзя переоценить нужность подобной работы. Понадобится в будущем. Факты дадут изложению внутреннюю убедительность. Пусть пишет, если внутри вспыхнет вдруг огонек и собственный импульс к творческой работе этого рода. (Из записей Б. Н. Абрамова)
Творческое наследие Хейдока многогранно. Тут и "Маньчжурские рассказы", написанные в Харбине, тут и прекрасные трактаты по Агни-Йоге… Но его основная работа — это талантливые объемные переводы из мировой оккультной литературы, за которые он поистине заслуживает всемирного уважения, и, наконец, "Радуга чудес", которую он писал последние 60 лет своей жизни. В этой книге собраны рассказы очевидцев о пока не объясненных наукой случаях полтергейста и телекинеза, о явлениях, связанных с оборотнями, колдовством и телепатией. И Хейдок дает им свое вполне научно обоснованное объяснение. Это его миропонимание, с которым можно соглашаться или не соглашаться, но оно существует и оно интересно само по себе, как поиск научного подхода для объяснения феноменов.
Об этом и многом другом рассказывает книга Альфреда Хейдока. Она станет прекрасным подарком для каждого думающего человека и особенно для нашей молодежи.
Старая восточная поговорка гласит: "Держи в себе радость с утра в течение часа, а она будет держать тебя целый день". Эти слова в полной мере можно отнести к книге Альфреда Хейдока "Радуга чудес": понявший ее — получит радость.
(Анатолий Макаров )
НЕЧИСТЬ ЛЕСНАЯ И СТЕПНАЯ
Признавать или не признавать явление, если оно не укладывается в общепринятые схемы мышления?
— Не признавать! — решает житейский практический представитель так называемого класса интеллигенции. — Такое признание опасно и может повредить карьере.
— Но факты? Но защита истины?
— Э-э, что защита истины? Один умный человек сказал: «Никогда не надевай лучшие штаны, когда идешь защищать правое дело». А разве не правда? Ведь всыплют… Не признавать! Так спокойнее.
Рассказы всех народов о феях, русалках, эльфах и тому подобных существах встречают именно такое отношение — явления отрицаются, потому что для них не хватает места в узком мышлении и мировоззрении людей, назвавших себя образованными.
Еще хуже поступила с этими существами христианская церковь — она огульно их всех зачислила в черти, функция чертей в природе (если таковые существуют, что весьма сомнительно), вообще, неясна, но все же как будто сводится к сеянию семян зла и к творению всякой пакости. Но духи природы, к которым я причисляю существ, называемых феями и русалками, судя по народным сказаниям, как раз этим не занимаются; они иногда даже помогают человеку, а то просто шутят с ним, озоруют… Так что зачисление их в черти и несправедливо, и нелогично. А что касается фактической стороны дела, то приведу несколько рассказов очевидцев.
1
Нигде не встретишь такой лирики русских полей, как на Валдайской возвышенности. Там тихо плещется Селигер, и тут же, неподалеку, рождается красавица Волга. В дни моей юности холмы и леса обрамляли не слишком великие, но красивые, как серебристые зеркала, озера Вселуцкое и Пено. В первое Волга впадала ручьем, а из второго уже вытекала рекой, по которой сплавляли лес и баржи. И звенели песни по берегам, и колосились нивы по холмам, и белые церковки купали золотые свои маковки-луковки в небесной голубизне, где лебедями плыли белые облачка, а тень от них бежала внизу по цветастым лугам… Златоволосые сильные девушки вместе с отцами и братьями гнали плоты по водной глади, а по праздникам соловьиными голосами пели в церковных хорах. И откуда бы ни подул ветерок, он приносил запахи трав или смолистой хвои, — даже земля там сладко пахла весной…
Может быть, не так уж все было хорошо; может быть, это только моя юность влюбленными глазами смотрела на небо, на землю, на людей и везде видела одно прекрасное…
На этой пахнущей древностью и древними поверьями земле — на пологом берегу озера Палово, в деревне того же названия мать знакомого мне веселого балагура и страстного охотника Никифора рассказала бесхитростно и просто, как встретилась она в лесу с лешим.
— Летом это было. Вот пригнал пастух наше деревенское стадо домой, а моих двух овечек нету.
— Как же ты, — говорю ему, — не доглядел?
— А что же, — говорит, — стадо-то большое, а я один. Как углядишь? Не углядишь…
— А где пас-то?
— В лесу, — говорит, — где малые лужки.
То место я хорошо знала: лес, а в нем поляны — лужками прозвали. Ну и пошла искать. Когда стадо пригнали, солнышко почти уже закатилось. Пока до лесу добралась — смеркаться стало. Прошла первый лужок — нету моих овечек; на второй вышла — идет мне навстречу человек — вроде старик. Росту в нем сажени полторы, и весь во мхе. У него на голове шляпа, а на плече вырванную с корнями засохшую елочку несет…
Я так и обмерла… А он все идет и идет… Когда уже осталось до него шага три, я низко поклонилась ему и сказала: «Здравствуй, дедушка!»
Он мне так ничего и не ответил — будто меня там и нет, и прошел дальше в лес. Тут уж я, напугавшись, скорее пустилась домой. А насчет овечек я тут ходила к одной бабе: она в воду смотреть умела — в воде видела… И сказала та женщина: «Вижу твоих овечек на дне речки пропали твои овечки…»
2
В кузницу моего отца (в Латвии) отовсюду стекались новости и слухи: она стояла всего в полсотне шагов от проезжей дороги, по которой постоянно тянулись подводы, иногда проносились, звеня бубенчиками, почтовые тройки, изредка кареты помещиков, шли пешеходы. То одному, то другому проезжему требовалось подковать лошадь, и он сворачивал с дороги прямо во двор кузницы. Там каждого из них встречали пытливые глазенки босоногого мальчишки с измазанным кузнечной копотью лицом; он носил домотканые из грубого холста штаны, обычно закатанные до колен. Иногда мальчишка, не дожидаясь вопроса, сам сообщал проезжему, пока тот привязывал коня к изгрызенной лошадиными зубами коновязи, что придется подождать: подмастерье вчера был пьян и сейчас отлучился в соседнюю корчму опохмелиться — скоро вернется. А папы дома нет — поехал молотилку чинить. Мальчишка прислушивался ко всем разговорам, какие велись в кузнице между подмастерьем или отцом с окрестными крестьянами и проезжим людом, и даже сам участвовал в этих разговорах наравне со взрослыми. Этим мальчишкой был я.
Интересная то была жизнь: целыми днями я толкался в кузнице, что-то мастерил себе и приобретал ценные сведения: сколько приданого дадут за той или другой девушкой хутора; как узнать при покупке убойность охотничьего ружья; скоро ли будет война; как сделать так, чтобы понравившаяся тебе девушка не отказала; каким образом местный крестьянин, которого в Риге какой-то жулик пытался обмануть, сам того жулика надул…
А однажды между посетителями кузницы возник жаркий спор, есть черт или нет.
Большинство склонялось к тому, что никакого черта нет — все это попы выдумали. Тогда почтенный хозяин соседнего хутора, старый уже человек, в пылу спора сказал:
— Вы все доказываете, все доказываете, что черта нет. Но что вы мне можете доказать, если я его видел вот этими же глазами, которыми теперь смотрю на вас? Кому я должен верить — вам или своим глазам?
Тут все примолкли; аргумент потряс — не каждый день встретишь человека, который видел черта!
Потом посыпались вопросы:
— Где? Как? Когда?..
Почтенный хуторянин на секунду замялся: — Мм… — а потом сразу сказал:
— Был я с топором в таком месте, где мне не следовало быть, и поэтому побаивался (тут мы все сразу догадались, что был он в помещичьем лесу, где ему на какую-то поделку деревцо приглянулось). Стою за деревом и прислушиваюсь — вроде кто-то идет.
Смотрю: вышел человек в фуражке с зеленым околышем — лесник… Вышел и шагах в полста остановился. Я стою за деревом, не двигаюсь, и он стоит. Не прошло много времени — переменился лесник: вместо него с рогами и копытами в полной форме черт стоит. Потом опять переменился — раз пять в моих глазах менялся… Я потихоньку начал отступать, крадучись, к дереву и вскоре выбрался на большую дорогу — тут уж меня не возьмешь… А вы говорите — черта нет…
На этом месте я обрываю рассказ крестьянина. Несмотря на всю комичность, искренность рассказа, остается вне всякого сомнения — он видел. Другой вопрос: что или кого он видел?
Чтобы лучше в этом разобраться, приведем еще несколько примеров.
3
Был Рождественский сочельник. Леснику казенной дачи Яну Берзгалу сегодня вполне можно было остаться дома и не делать обхода своего участка. Дома было тепло и так приятно пахло горячими пирогами, начиненными рубленой свининой с луком и перцем, печь которые жена Яна умела, как никто: корочка ее пирогов была тонкая, везде равномерная и хрустела на зубах. Было припасено и несколько бутылок с чем-то покрепче молока…
Но Ян все же пошел. Почему? Да душа у него была лесная… Привык он. Так приятно было, придерживая одной рукой ложе ружья, закинутого за спиной, шагать меж деревьев по неглубокому снегу и читать на нем, как по книге, отпечатки следов лесных жителей. Кроме того, он был замечательный стрелок и любил приносить домой то беляка, то русака… Жена Яна шпиговала их салом — получалось недурно.
Сегодня, конечно, о стрельбе в зайца не могло быть и речи, потому что в канун Рождества нельзя проливать чью бы то ни было кровь, и если Ян все же прихватил с собой десяток заряженных дробью патронов к своей централке, то исключительно потому, что без патронов и ружье ни к чему, а какой же ты лесник без ружья?
Он уже обошел почти все, что наметил, осталось обойти рощу, что у кладбища, а потом можно будет свернуть на проселок и… домой.
Мягкие зимние сумерки спускались на землю, когда он стал подходить к роще. Было безветренно, сравнительно тепло и тихо. Небо, как обычно в Прибалтике в ту пору, было затянуто низко опустившимся пологом серых сплошных облаков. За белыми полями тянулась иссиня-черная полоса леса.
И от этого безветрия, и от низко опустившегося неба создался какой-то особый уют и появилось ощущение блаженного спокойствия на душе. Приятные мысли рождались в голове: вот он, надышавшись чистого — уж чище некуда — воздуха, полный лесного запаха, с небольшой, даже приятной усталостью в молодом еще теле перешагнет порог своего дома, где к этому времени уже все будет вымыто и убрано по- праздничному. Марина, наверное, еще будет над чем-то колдовать, а он подойдет к ней, возьмет ее голову в ладони и медленно поцелует в теплые губы… — Э-э — что это? — встрепенулся он.
— Никак заяц?
Верно: со стороны кладбища несся заяц — несся мимо него в каких-нибудь полсотне шагов, видно, к роще.
Он бы не был Яном, если бы не выстрелил в него. Он ни о чем не думал — ружье автоматически очутилось у плеча, он только нажал спуск, и почти одновременно раздались два выстрела.
И тут Яна постигла горечь: заяц улепетывал, точно в него и не стреляли…
Это был большой удар по самолюбию стрелка, но он сейчас же нашел для себя утешение: собственно говоря, это и хорошо, убить животное в Рождественский сочельник — большой грех…
Вынув из централки пустые гильзы, он засунул два новых патрона и уже собирался закинуть ружье на ремне за спину, как увидел невероятное: заяц, не добежав до рощи, вдруг остановился и, словно раздумав, помчался обратно к Яну по своим старым следам…
— Эх, подлец!..
Ян бабахнул в него опять из обоих стволов, а заяц, как ни в чем не бывало, убежал на кладбище.
— Ну и дела! — сказал Ян, снова заряжая ружье.
Только перезарядил, видит, заяц выбежал с кладбища и опять мчится к нему…
Далее происходило то, что можно бы назвать «челночной операцией»: заяц носился туда и обратно, а Ян в него стрелял — и так до последнего патрона…
Когда заряды кончились — заяц перестал появляться. Ян хмуро сосчитал стреляные гильзы и пришел к заключению, что не мог он так позорно промахнуться столько раз — на снегу должны были остаться хоть капли крови или сбитая шерсть… Чтоб успокоить свою задетую гордость стрелка, он пошел «на линию огня», где перед ним только что носился беляк (если это был беляк), но сколько ни искал, не нашел ни капли крови, ни шерстинки, а самое главное — не нашел заячьих следов на снегу…
Вот почему, возвратившись домой, вместо того чтобы поцеловать жену, он только глубоко вздохнул и сказал:
— Ох, Марина, если бы ты знала, что со мной было!..
4
Жена ушла с покоса домой пораньше, чтоб успеть истопить баню и навести порядок в доме, как полагается в субботу, а Мартын остался копнить сено. К солнечному заходу еле-еле управился, потом завязал в узелок посуду и остатки обеда, закинул грабли в пустовавший пока сарай и зашагал домой.
Тут только, по дороге, он ощутил, что работал «как зверь», что «аж кости ломит», что «устал, как собака», что сухие листочки сена попали под рубашку и неприятно липнут к потному телу… Однако, по мере того как он удалялся от покоса, становилось лучше, и он думал, с каким наслаждением заберется в баню и будет париться хорошо пахнущим березовым веником — не тем, высохшим уже, который сперва надо распарить в горячей воде, а свеженаломанным… Как потом, согнавши с себя «три пота», обмоется, окатит себя ведром холодной воды и, надев чистое белье, «мягкий» и умиротворенный, в одних белых кальсонах пойдет босиком развалистой походкой по узенькой тропиночке среди огородных лопухов к дому и сядет там за стол…
Нет ничего полезнее человеку после бани, как простокваша. После простокваши жена поставит перед ним миску с мелко нарезанным салатом и луковым пером, слегка посоленными и перемешанными со сметаной… Ой! Небесная это еда с куском ржаного хлеба после бани!..
Как только поужинает — его сразу потянет спать — о! как он будет спать! Завтра, в воскресенье, можно поспать и днем…
Тут Мартын широко раскрыл глаза — перед ним бежала огромная собака откуда она взялась?
Мартын знал всех собак ближайших соседей, но такой не припомнил: рыжая, лохматая, с высунувшимся, набок свесившимся языком она трусила перед ним шагах в десяти, то и дело оглядывалась на Мартына и как бы подмигивала ему хитрым глазом… Никогда он не видел такого пса! А удивительнее всего было то, что у развилки дорог, где Мартыну надо было круто свернуть к хутору, — пес свернул безошибочно…
Мартыну пес что-то не понравился, и он уже нагнулся было, чтоб запустить в него комом засохшей грязи (как на грех, ни одного камня поблизости не было), как вдруг вместо пса оказалась копна сена… Она двигалась по дороге с такой же скоростью, как исчезнувший пес, и при этом обходила рытвины…
Мартыну даже показалось, что это одна из тех копен, которые он сам сегодня сложил… Да, да — это последняя: для нее не хватило сена, и она получилась ниже других…
Как только он опознал копну, та превратилась в колесо от телеги и, никем и ничем не поддерживаемое, оно катилось перед ним на том же расстоянии.
Мартын остановился, взглянул на небо и огляделся кругом: ему хотелось удостовериться, все ли на своем месте в природе. Алое зарево скрывшегося за горизонтом солнышка еще полыхало на краю неба. Тянулись вдаль уже заколосившиеся серебристые нивы. За холмом виднелась труба и часть крыши его дома.
Когда Мартын снова взглянул на колесо, то вместо него увидел барана, который повернул к нему голову с таким видом, точно говорил:
— Ну и озадачил я тебя!
Затем он заблеял, свернул с дороги и исчез в кустарнике, густо разросшемся вдоль петляющей по долине речки.
Приключения Мартына на этом оборвались, и вся программа субботнего вечера, которая так ярко рисовалась ему, когда он покинул покос, была выполнена до мельчайших деталей.
5
Есть в Латвии кладбище (мне называли его месторасположение), где одинокий пешеход, огибающий по тропинке его ограду, нередко встречает котенка. Серенький котенок откуда-то появляется и, задравши хвост, бежит впереди путника, затем — исчезает. Интересно, что котенок не растет: его видят уже многие годы — пора бы ему стать внушительным котом… Некоторые пытались поймать его, но безуспешно: котенок всегда убегал…
6
Безжизненной кажется полупустыня Бепак-Дала, к северу от города Балхаш, у голубого озера того же наименования. Бегут за окном вагона серо-бурые равнины с жалкими кустиками, чахлыми зеленовато- серыми травами; кое-где — плешины солончаков… От разъезда до разъезда, от станции до станции ни поселка, ни домика, ни деревца. Изредка пологая возвышенность долго сопровождает поезд. Проехав сотню километров, может быть, увидишь одиноко пасущегося верблюда…
В знойный июньский день (около 1960 г.) по этой степи ехали четверо всадников. Трое из них ехали, как сказали бы полсотни лет тому назад, «по казенной надобности»; четвертый был проводник, местный житель — казах. Они держали путь к гористому району Басага, где уже начинают попадаться березовые рощицы и годная для обработки земля. И хотя путники они были бывалые и готовились к поездке обдуманно, но кое-что забыли прихватить… Оказалось, что все основательно запаслись на дорогу сигаретами, а спички забыли. Да и водички во фляжках оказалось маловато… Хотелось курить и пить; начавшиеся разговоры оборвались, ехали молча, поглядывая, не покажутся ли в этой безбрежной равнине признаки человеческого жилья.
Через какое-то время вдали показался колок (так здесь называют небольшие березовые рощицы). Всадники приободрились: около такого колка может оказаться казахский аул с источником воды… Когда подъехали ближе, стали различать, что около колка в степи бегают и резвятся ребятишки, одетые в одинаковую одежду: белая рубашонка, красные штанишки и красная шапочка.
— Не иначе — пионеры! — решили всадники; тут же около рощи, должно быть, расположен пионерский лагерь — вот где можно будет напиться и спичек раздобыть…
Они пришпорили лошадей, чтоб скорее добраться. По мере того, как они приближались к роще, игравшие в степи ребятишки один за другим стали убегать в эту рощицу; когда же подъехали вплотную, в степи уже никого не осталось. Велико же было их удивление, когда они увидели, что роща совсем небольшая, легко просматривается по всем направлениям и ни в ней, ни при ней нет никаких признаков человеческого жилья.
На недоуменные вопросы от проводника был получен ответ, что этих ребятишек и раньше тут видели и что это место нечистое: в нем — шайтан…
7
Опять Казахстан. Оренбургская область. Нарынские Пески, Махамбетовский район.
В жаркий июльский полдень по безводной степи мальчик возвращался в родной аул. Великий безлюдный простор окружал его — бояться тут было некого. Аулы в два-три домика были разбросаны на расстоянии не менее шести-семи километров друг от друга — редко увидишь человека в степи…
Уже недалеко оставалось до дома, надо было только обогнуть сверкавший белым инеем так называемый «сор» — степной солончак. Но когда глазам мальчика открылся сор, он обомлел: там было полно народу… Да какого еще народу! Таких людей мальчик никогда не видал… Все яркие краски: зеленое, красное, белое и синее — перемешались в их одеждах, напоминавших казахский национальный покрой.
Некоторые из них как будто добывали соль, а другие — просто плясали…
— Откуда тут взялись люди, и такие странные? — удивился мальчик.
Что это были люди — он не сомневался; тем более что до него доносились их голоса и, кажется, они его заметили, так как один из них явственно воскликнул:
— Мальчик, мальчик идет!
— Давайте его сюда! — закричали другие.
Тут мальчик почувствовал что-то неладное, его обуял страх, и он бросился бежать без оглядки. Заметив, что из толпы странных людей вышел один и решительными шагами двинулся ему наперерез, мальчик удвоил усилия, ножонки его замелькали как барабанные палочки, выбивающие дробь, — он понесся, сломя голову…
Обессиленный, задыхаясь, он прибежал домой и рассказал обо всем виденном родителям. Но родители как на западе, так и на востоке в таких случаях обычно говорят одно и то же:
— Тебе померещилось, сынок.
* * *
Но неужели померещилось и продолжает мерещиться тысячам людей, которые видели и рассказывали об этом. (А сколько таких, которые видели и предпочитают молчать об этом, чтобы их не высмеяли?). Не лучше ли признать, что у людей есть соседи — духи природы, — и постараться установить с ними добрососедские отношения?
Я читал, что Конан-Дойлю, автору «Шерлока Холмса», даже удалось заснять эльфов на фотопластинку.
Что касается мальчика, видевшего странных людей на солончаке, то он уже защитил диссертацию кандидата экономических наук и никак не может быть обвинен в невежественном суеверии.
КОГО ВИДЕЛИ МОЯ МАТЬ И СЕСТРА?
Раньше Троицын день[15] был известен на Украине, а также на значительной территории Руси, как день, когда с особой силой проявляется окружающий нас невидимый мир. В некоторых местностях так и звали его — Русалочный день. Это понятно — в это время вся Природа наполнена силами жизни, все цветет, наливается, размножается, благоухает и радуется бытию. Как никогда, в это время с особой силой ощущается в Природе любовь, напоминающая о единстве всего сущего, зовущая всех к сближению, слиянию. Может быть, именно этот зов заставляет обычно невидимых нами собратьев и сестер появляться на краткий миг, чтоб улыбнуться нам и исчезнуть.
Так рассказывал мне старый друг, с которым мы потом проработали несколько лет.
«Мою мать, когда она была девушкой, высватали в соседнюю деревню, верст за шесть от родного села. Как-то в праздничный день захотелось ей навестить родителей.
Я в то время еще пешком под стол не мог ходить — совсем маленький был. Меня мать на руки взяла, а сестренку — под руку, и пошли.
Как стали подходить к родному селу, вспомнила мать, что незачем по большаку идти и потом сворачивать на деревенскую улицу, когда можно знакомой тропой отсюда пройти, затем межами промеж нив прямо к задворкам и огороду родной хаты.
Свернули и пошли.
День был погожий. Солнышко блестит, ветерок по нивам волнами катится. Ну, цветочки там и все прочее благоухают. И как рассказала мне потом мать, хорошо, радостно было у нее на душе. И тут она заметила, что не одна она с детьми идет, — три девушки неподалеку тоже в том же направлении движутся. Рубахи на них белые, вышитые. В волосах цветочки, как было в обычае у украинских девушек того времени. Сами веселые, улыбчивые: приплясывают, с места на место перебегают. Только одну странность стала у них замечать мать: от них — ни звука!
И трава под ногами, и стебли покрупнее не шуршат о подол рубахи, когда проходят они, и даже как бы не сгибаются цветочки под ногами. И стала она над этим задумываться, но не успела что-либо надумать, как завидела свою мать на огороде. И она в радостях, чуть ли не бегом, пустилась к матери, чтоб скорее обнять родную. Обнялись, расцеловались. И тут бабушка спрашивает мою мать:
— Как же ты, доченька, не побоялась идти этой тропой?
— А чего же мне бояться?
— Да ведь сегодня Троицын день!
Тут моя мама ахнула и чуть в обморок не упала со страху. Она поняла, что те девушки были не из плоти и крови, а русалки.
Свое повествование мой старый друг закончил следующими словами:
— Рассказ об этом случае с моей матерью в той интеллигентской среде, где мне пришлось вращаться и работать почти всю жизнь, восторга ни в ком не вызывал, а только пожимание плечами и переглядывание друг с другом. А один сердобольный приятель шепотом на ухо сказал, что нынешние ученые все такие рассказы считают суевериями, баснями, выдумками, и поэтому лучше о таких вещах не говорить.
А я так думаю — если уж ученые так хорошо знают, то пусть мне объяснят, кого видели моя мать и сестра.
У них, ученых, для таких объяснений всегда припасено одно слово, на которое все и валят, — галлюцинация.[16]
Но тогда я им скажу, что они сами для меня тоже галлюцинация».
г. Балхаш, 17.11.80 г. Мазуренхо.
СЛУЧАЙ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ
В августе прошлого года по семейным обстоятельствам я переехала на другую квартиру. Сделала сама ремонт. Думала, что все в порядке, но не тут-то было. Стали происходить странные явления: когда я возвращалась домой, то иногда не могла открыть замок своей квартиры. Сосед свободно открывал, сын открывал, а я не могла. Сын поставил новый замок.
Чудеса продолжались. Когда я смотрела телевизор, то иногда он как бы сам собой переключался с одного канала на другой.
Но самое интересное произошло однажды утром. Проснулась с режущими болями в горле (как будто бритвой режут). Я врач. Посмотрела горло — все в порядке: зев чистый. Стала глотать — боли совершенно нет, а резь держится (она не проходила около двух дней).
В моей комнате есть любимый уголок, где я провожу все свое время: читаю разную литературу, составляю схемы и различные рекомендации для лечения больных. Все это делаю с большой любовью. И вдруг мной овладела апатия: мне ничего не хочется делать, а когда я подхожу к рабочему столу, то появляется такое ощущение, что меня кто-то силой от него уводит. Мне это показалось странным, я решила, что стала ленивой (хотя без дела не оставалась — занималась другой работой).
И вот однажды, случайно, я услышала разговор двух женщин. Одна из них говорит: «Пошла на старую квартиру и привела домового[17] домой, и все явления прекратились».
Я последовала ее примеру. Пришла на свою старую квартиру и говорю: «Домовой, милый мой, пошли домой». Пришли мы с ним домой. И через три дня все странности в моей квартире прекратились. Вновь появилась любовь к своему делу, по-прежнему работаю и читаю свои любимые книги. Первое время я как бы чувствовала его рядом, даже, казалось, что когда я возвращаюсь домой, он ласково встречает меня, и оба довольны.
г. Челябинск, август-сентябрь 1988 г., Т. А. П-ка.
* * *
Будет ошибкой думать, что повествования о домовых присущи только русскому фольклору. Они встречаются и у других народов. В этом отношении интересен случай, описанный в книге Синнетта «Тайны природы».[18]
Место действия — Индия. Время — годы владычества англичан. Англичанин, владелец крупной усадьбы с садом и различными приусадебными постройками, обратил внимание, что в отчетах по расходам представляемых ему домоправителем, каждый месяц появляется запись, указывающая на весьма скромную сумму, истраченную на подношение духу дома, другими словами — домовому. Найдя такие подношения абсурдными и противоречащими здравому рассудку, англичанин категорически запретил выделять на них деньги.
Домоправитель выполнил волю хозяина, но с того дня в доме стали происходить странные вещи: раздавались какие-то звучания (раньше их не было), один за другим стали происходить неприятные события, поломки и даже несчастные случаи с людьми. Эти события приняли такой размах, что все обитатели дома (в том числе и сам хозяин) пришли к убеждению, что эти явления — месть духа дома.
Тогда хозяин приказал возобновить ему подношение, и с того момента все странности и несчастные случаи в доме прекратились.
г. Змеиногорск, 20.04.89 г.
15.Троицын день в июне.
16. Галлюцинация. Видение или явление обмана слуха, обоняния и т. п. вследствие психического расстройства. (Ожегов С. И. Словарь русского языка).
17. Домовой — один из самых популярных персонажей в крестьянских верованиях, дух, смотрящий (по народному поверью) за домом. Он относится благожелательно к людям, скотине, смотрит за порядком в доме, ходит за лошадьми, заплетает им гривы. В то же время любит почет и порядок и не прочь мстить людям, относящимся к нему недостаточно уважительно, иногда начинает проказить над людьми, душить их, случается, гоняет лошадей. Перебираясь из одного дома в другой, хозяйка берет горшок, в котором никогда ничего не варила, кладет в него уголья и вызывает домового вместе с собой на новое жилье.
Домового можно видеть в хлеву в ночь Светлого Христова Воскресенья: видевшие его запомнили только то, что он космат, так как он отшибает память (Энциклопедический словарь «Гранат», т. 18).
18. «Тайны природы» А. П. Синнетт (автор сочинений «Эзотерический буддизм», «Развитие души». Издано теософическим об-вом в Бенаресе и Лондоне в 1901 г.).
ГРАНИЦА ВЕРОЯТНОГО
Когда меня после долгого пребывания в камере-одиночке, сопровождавшегося томительными ночными допросами, конвоир втолкнул в новое помещение, оно показалось мне курортом. Это была большая светлая комната, в которой пребывали человек 15 заключенных, которые встретили меня весьма дружелюбно и предложили положить мой сидор (вещевой мешок) в общее хранилище, а меня самого просили рассказать, за что я арестован.
Мне сообщили, что по традиции, установившейся в этой камере, новоприбывший, когда все лягут спать, должен рассказать какую-нибудь занимательную историю из своей жизни, а если таковой нет, то придумать. Я выполнил это условие с большим успехом. Более того, на следующий день, когда никто новенький не прибыл, я вновь предложил свои услуги рассказчика, и так всякий раз, когда новоприбывших не было или когда им нечего было рассказывать. По постановлению общего собрания за такой труд мне полагалась лишняя порция тюремной баланды.
Такова была обстановка, когда к нам в один день втолкнули нового арестанта. Это был человек лет пятидесяти, одетый в поношенную, но очень добротную одежду, весьма соответствующую образу жизни заключенного. Его появление произвело на нас неприятное впечатление, так как он наотрез отказался сообщить, за что был арестован. Он вообще отказался рассказывать что-либо о себе и устранился таким образом от остального общества и молчаливо сидел в стороне. Когда пришла пора ложиться спать, от него потребовали занимательной истории из его жизни. Тогда он вдруг оживился и сказал, что расскажет действительный случай из собственной жизни, но такой, что никто ему не поверит.
— На Украине это было, я и мой отец (мне было тогда лет 16) работали на прокладке железной дороги. Мой отец был десятником, а я у него вроде адъютанта по разным поручениям. Было лето. Отец послал меня отнести белье рабочих в ближайшее село для стирки.
В селе мне попалась вдова, которая охотно приняла заказ на стирку. Когда сговорились о цене и обо всем прочем, вдова пригласила пить вместе с ней и дочерью чай. Я не отказался, сели за самовар. Пьем. И тут я увидел висящий на стене расшитый странным узором пояс. Я заинтересовался его странным видом. Вместо объяснения, мне предложили примерить его на себе, в этом охотно мне помогала дочка. Потом я увидел, что она, глядя на меня, старается удержаться от смеха.
Я взглянул на себя и обомлел: я перестал быть человеком и превратился в волка с серой шерстью на теле и с когтистыми лапами вместо рук. Мало того, мышление мое изменилось и стало волчьим. Сидеть за чайным столом в комнате противоречило моей волчьей натуре, мне нужны были лес и простор полей. Окно комнаты было открыто, и я выпрыгнул в него во двор, а потом через огороды в поле и помчался в чернеющий вдали лес. Я сознавал, что стал тем, что в народе называют волколаком, то есть оборотнем. Я ломал голову, как избавиться от угнетающего меня положения, но ничего не мог придумать. Через какое-то время я встретил другого такого же «волка», как я сам. Мы дружески обсудили ситуацию. Нас обоих стал мучить голод, и мы составили план, как утащить овцу из деревенского стада и насытиться, но у пастуха оказались очень бдительные собаки.
Прошла ночь. Мой товарищ решил продолжить охоту в одиночку и покинул меня. За это время голод стал еще мучительнее, и я решился на отчаянный шаг: пойти в деревню, стащить там что-нибудь съестного. Стояла страда. Население почти целиком находилось на сенокосе. Деревня полностью была безлюдной, когда я мчался по улице, и вскоре мне удалось проникнуть в незапертую избу, где на столе лежали каравай хлеба и прочая снедь. Я набросился на них с чисто волчьим аппетитом, но не успел полностью насытиться, как услышал приближающиеся на улице голоса. Я бросился вон во двор, а оттуда, перепрыгнув через забор, побежал дальше к лесу. Но, к неописуемой моей радости, увидал, что я по- прежнему человек и мне незачем бежать.
А превращение это объяснить просто: в заборе, через который я прыгнул, был торчащий, как мизинец, сучок. Во время моего прыжка колдовской узорчатый пояс зацепился за этот сучок, и я выскользнул из него, и чары его прекратились. Так я опять стал человеком…
Рассказчик замолчал. Молчали и мы — слушатели. Это молчание у многих продолжалась долго, потом перешло в сон. Некоторые же высказали несколько недобрых замечаний по поводу рассказчика: повествование не вызвало того чувства удовлетворения, которым обычно сопровождается хороший рассказ о чудесном. В чем же дело?
Есть граница, за которой самый маловероятный рассказ о чудесном принимается с верою, но, перешагнув эту границу, становится противным разуму и отрицается. Превращение человека в волка перешагнуло эту границу и сделало рассказ неприятным и неприемлемым. Этот рассказ не сблизил рассказчика с аудиторией, а, наоборот, как бы усилил отчуждение. Некоторые даже стали называть его волком. И хорошо, что через несколько дней его перевели в другую камеру.
На днях мы закончили читать книгу «Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири». В ней приведены описания 444 удивительных случаев. Описания представляют записи рассказов конкретных людей, имена рассказчиков и название местностей приведены в книге. Почти во всех случаях их рассказы можно назвать показаниями живых свидетелей, и, следовательно, они заслуживают доверия. Я был весьма удивлен, когда в этой книге встретил рассказ о человеке, превратившемся в волка, а потом снова ставшем человеком.
Приводим его полностью.
370… Там за Хребтом больше вот этих чудес творилось, чем у нас. Там то люди такие, то ли че?! И вот с Запада приезжали в тридцать пятом году, вербованные. Разговоришься — рассказывают. (…) Это Глаша рассказывала.
Дедушка у ей, когда армию служил, (царско еще было время-то, он у нас здесь, на Востоке, служил), и с армии домой не вернулся на Запад. Здесь женился, дети пошли, потом внуки, состарился, так здесь и умер. (Они жили в Мирсаново.).
И вот, говорю, я уже больша была:
— Дядька, пошто ты никогда не съездишь погостить на родину?
— А ну, внученька, делать нечего.
А вот уж правда или неправда?.. Друг будто бы дедушкин любил, значит, девчонку, а родителям она была не нужна. Родители сватали из другого дома за его невесту: те богаты были. Но у ей каки-то недостатки, как вроде уродлива была та девчонка. А он хороший парень, но он бедный был. А вот потому и хотели родители разбогатеть, что больше приданого будет. Он все же никак не согласился, не согласился на ней жениться, мол, не нужно мне ваше приданое и все такое. И ушел из дому. Ушел из дому в работники. Договорился с девчонкой-то: мол, буду работать, где-нибудь все равно заработаю и тебя потом возьму. И его превратили в волка, вот эти богаты-то. И вот он ходил: летом в лесу живет, а зимой, гыт, приходил на завалинку. Лягет и лежит. Ну, волк и волк, обыкновенный волк! И вот мать его кормила зимой. Она знала! И вот на сколько лет его заэтовали, он столько лет проходил волком, а потом стал человеком. (Это вот как сказка-то «Аленький цветочек-то» есть, точно. Но это правда было. Вот если Глаша врет, то и я вру.).
И дедушка-то поэтому туда и не вернулся. Говорит:
— Нет. А меня така же судьба ждала, как моего дружка. А теперь куда я поеду? Я уж старик, все у меня здесь: и дети, и внуки. Здесь умирать буду, здесь как вроде втора родина. А когда в молодости был, я туда боялся глаз показать: меня, гыт, ждала его судьба…[19]
[19] 370. Записали Н. Новикова, М. Соловьева от Феклы Ивановны Мосоловой, 1913 г. рожд., с. Верхние Ключи Нерченского р-на Читинской области, 1980 г. Зиновьев, II. № 1499, м/л 121. Сюжет: Ук. доп. Зн. Г11 23. В картотеке В. П. Зиновьева сюжет представлен единственным текстом.
ГУЛЯЮТ… ВЕЩИ
Вы уже знаете, что предметы могут передвигаться мыслью или психической энергией. Спросят невежды — почему не всем и не всегда подвластна огненная энергия мысли?
«Мир Огненный», ч. 3, § 501.
Что вещи могут внезапно приобрести способность двигаться — об этом я впервые прочел в тоненькой книжке, изданной до революции. В ней описывались странные события, происходившие в доме этапного коменданта (в книжечке указывался его точный адрес). После отправки одной из очередных партий арестантов в его доме вещи сами стали время от времени передвигаться по воздуху с одного места на другое. Например, ножницы с комода самостоятельно перелетали на стол, а один раз горстка горячих углей из печки перенеслась в спальню под кровать и подожгла матрац…
Второй раз я слышал о подобном явлении из уст почтенного коммерсанта, торговавшего на одной из станций Китайской Восточной железной дороги, — это были или ст. Хайлар, или ст. Маньчжурия. Он рассказал о русской девушке, нанимающейся в прислуги. Она обладала странной способностью — стоило ей рассердиться, как некоторые вещи приходили в движение: горшок с кухонной полки сам перескакивал на стол; засунутые в печку поленья дров с грохотом вылетали на пол… Из-за этого хозяева опасались нанимать ее в услужение.
В третий раз мне об этом рассказал сам очевидец, тихий, спокойный и ласковый крестьянин из Херсонской области, с которым я несколько лет провел вместе на Полярном Круге.
В деревне, где родился и проживал рассказчик, один крестьянин чем-то прогневал колдуна из соседнего села. С тех пор вещи крестьянина стали сами приходить в движение не только в избе, но и во дворе. Иногда люди собирались по вечерам у ворот этого хозяина поглазеть как на цирк, что будет твориться во дворе.
Сам рассказчик был дружен с сыном этого крестьянина. Однажды в воскресный вечер он играл в карты у своего приятеля. В комнате, кроме их двоих, никого не было. Вдруг тяжелый медный самовар, до сей поры спокойно стоявший в специальной нише, устроенной в стенке печки, «вышел» оттуда и, описав изогнутую траекторию, плавно опустился перед играющими.
Хотя подобные явления стали привычными для обитателей дома, но все же они неприятно действовали на нервы, а главное — порождали нежелательную известность… Хозяин решил покончить со всем этим и, так как считал, что во всем этом были виноваты «черти», пригласил священника. Тот отслужил в доме молебен. По окончании этого «мероприятия» священника пригласили за уставленный добрым вином и едою стол, который был накрыт во дворе под развесистым деревом. Только священник и хозяин успели «пропустить по маленькой», как произошло нечто неожиданное: откуда-то в конце двора появилась отрезанная с копытами баранья нога; неторопливо, мелкими шажками, точно ею орудовал живой, но невидимый баран, она медленно «шла» к накрытому столу. В этой «акции» скрывалось явное издевательство над только что совершенным молебном — подчеркивалась его «неэффективность»… Во всяком случае, так понял происходящее священник и, сделав отсюда соответствующие выводы, пустился наутек…
Сделал выводы и хозяин дома. Вооружившись бутылкою водки, он поехал к колдуну мириться. Тот проявил покладистость, они выпили, потолковали об урожае, и после этого вещи перестали «ходить».
* * *
Очевидец рассказал мне, что его знакомый — не колдун и не маг, а самый обыкновенный человек, притом любящий выпить, — в присутствии ряда зрителей проделывал следующее.
Перед ним ставили на стол налитую рюмку вина, исполнитель психического фокуса стоял «руки по швам» и сосредоточенно смотрел на нее. Через некоторое время рюмка сама медленно поднималась в воздух, точно ее несла живая невидимая рука, и опрокидывалась в рот «мага».
Как это осуществляется? «Не одним только способом можно убить кота» — говорит английская пословица; так и тут способы могут быть разные. Самый простой из них — экстериоризация астральной руки, другими словами — выделение руки тонкого (душевного или астрального) тела из телесной руки. Оставляя плотскую руку висящей «по швам», «маг» мысленно действует невидимой астральной рукой точно так же, как действовал бы плотской рукой. Такую способность можно выработать длительными, специально существующими для этой цели упражнениями. Возможно и привлечение к таким деяниям существа определенной категории из разнообразного населения невидимого физическому зрению мира.
В качестве иллюстрации к сказанному привожу пример из огромного научного труда Е. П. Блаватской «Разоблаченная Изида».
На базаре в Индии выступал фокусник, буквально творящий чудеса. Присутствующий при этом миссионер-европеец обвинил фокусника в том, что свои чудеса он творит с помощью Дьявола и что он сам — слуга Дьявола. Такое заявление чрезвычайно возмутило фокусника. Он назвал миссионера лжецом и пояснил, что помогающий ему дух его раб и уже несколько сотен лет служит его семье.