ОККУЛЬТНЫЙ МИР Е.П.БЛАВАТСКОЙ. (ПРОДОЛЖЕНИЕ 9 ...)

ВОСПОМИНАНИЯ И ВПЕЧАТЛЕНИЯ ТЕХ, КТО ЕЁ ЗНАЛ.

РЕДЖИНАЛЬД У. МАЧЕЛЛ [90]
Осень 1887 – 1888, Лондон, Англия

Это произошло в 1887 году... Я познакомился с госпожой Блаватской в Лондоне и навестил ее в доме на Лансдоун Роуд, где она тогда жила. В 1888 году я вступил в Теософское общество и присутствовал на собраниях Ложи Блаватской, которые проходили в доме основательницы Общества на Лансдоун Роуд. Госпожа Блаватская присутствовала во время всех моих еженедельных визитов и принимала участие в том, что происходило, отвечая на вопросы об учении теософии и иногда произнося речи, темы для которых представляли собой весьма широкий диапазон того, что более или менее было связано с главным предметом изучения – теософией.

То, что привлекло мое внимание к этому предмету, – это моя совершеннейшая убежденность в абсолютной искренности основательницы Общества и в ее способности проповедовать истинное учение теософии, а также в том, что она может стать духовным руководителем того, кто вознамерился достичь более высокой жизни. Моя убежденность была основана на моих собственных наблюдениях и суждениях о ее характере и ни в коей мере на мнениях или доказательствах других людей. Так что когда... я слышал такие рассказы, которые не согласовывались с моими собственными наблюдениями и выводами, они не оказывали на меня влияния, а укреплял я свою веру в госпожу Блаватскую как в духовного учителя теми непосредственными доказательствами, которые можно было почерпнуть из ее трудов...

Чем больше я изучал ее работы, тем сильнее становилась моя вера в реальность миссии госпожи Блаватской и в ее способность принести Миру учение, доверенное ей с этой целью. Я считал, что ее преданность делу теософии была абсолютной, и что у нее совершенно не было корыстных интересов.

Я видел, что она очень страдает от той клеветы, которая распространялась относительно ее прошлой жизни, но при этом чувствовал, что никакое количество наветов не способно заставить ее отказаться от того дела, которым она занималась, и которое ей приходилось продолжать, несмотря на ее плохое здоровье, хотя оно, казалось бы, должно было бы сделать невозможным для нее выполнение вообще какой бы то ни было работы.

Было очевидно, что ее самоотверженная преданность делу теософии не принесет ей ничего, кроме проклятий и обвинений в ее адрес с одной стороны и с другой – весьма сомнительной поддержки тех, кто нацелился на получение чего-либо из того огромного запаса знаний, которым она, очевидно, обладала. В то время как небольшая группа ее последователей честно старалась вести жизнь, следуя своему учителю, большинство из тех, кто называл себя ее последователями, на самом деле стремились к этому знанию скорее ради собственного удовлетворения, чем из желания послужить человечеству. Некоторые из них отвергали то, что они презрительно именовали ";попугайным зовом к Братству";, который, как постоянно указывала Старая леди, и послужил причиной основания Теософского общества и который они сами считали ";ПРОСТОЙ этикой";.

Вопреки постоянной неспособности тех, кто объявлял себя ее последователями, понять ее и небрежным и неправильным истолкованиям ее слов и поступков врагами, она никогда не теряла веру в это дело, она не колебалась в своей абсолютной преданности той задаче, за которую взялась. Страдая, как мученица, и душевно, и физически, она трудилась неустанно, и в ее работах не найдешь признаков ее тяжелого физического состояния, что само по себе превращало ее жизнь во что-то невероятное, а ее литературные произведения – в чудо.

Какие еще нужны оправдания ее личности, когда существуют такие памятники благородства ее души и интеллекта, как ";Тайная Доктрина";, ";Голос Безмолвия";, ";Разоблаченная Изида"; и ";Ключ к теософии";?

УИЛЬЯМ Т. СТЕД [91]
1888, Лондон, Англия

...В 1887 году... госпожа Блаватская поселилась в Лондоне. Госпожа Ольга Новикова была совершенно очарована ее мощным интеллектом, который служил достаточным основанием для оказания ей всевозможных почестей, независимо от ее притязаний на то, что она прошла и исследовала внушающие благоговение лабиринты оккультизма. Кроме того, она была великой русской патриоткой.

Однажды госпожа Новикова написала мне следующее: ";Я попросила госпожу Блаватскую перевести вложенное сюда письмо для вас, потому что подумала, что это очень интересно. Как вы считаете? Кстати, ей до смерти хочется увидеть вас; так что если вы еще не решили покончить жизнь самоубийством, то, может быть, все-таки решитесь как-нибудь наведаться ко мне?"; Я не дал ответа на этот призыв. Мой интерес к изучению оккультизма пробудился после того, как на первом своем сеансе, в 1881 году, я услышал одно любопытное предсказание, но с тех пор я погряз в рутине быта и у меня не было времени на это. Госпожа Новикова повторяла свое приглашение более настойчиво, чем прежде. Но даже и в этом случае, наверное, я не согласился бы поехать, не будь госпожа Блаватская русской. Короче говоря, я все-таки отправился туда. Увидев госпожу, я почувствовал восхищение, но в то же время и что-то вроде отвращения. Она была властной, прямолинейной и внушительной, но обладала, скорее, манерами мужчины, притом весьма невоспитанного мужчины, чем манерами леди. Однако наши отношения сложились хорошо, и госпожа Блаватская подарила мне свой портрет, сказав при этом, что я могу называть себя как угодно, но что она знает, что я – хороший теософ. Установленные таким образом приятные взаимоотношения с госпожой Блаватской привели к неожиданным результатам. Когда в офис ";Pall Mall Gazette"; была прислана для рецензии ";Тайная Доктрина";, я в отчаянии хотел отказаться от попытки усвоить ее содержание. Я отвез ее миссис Анни Безант, которая когда-то посещала сеансы и интересовалась иным миром, и попросил ее сделать рецензию. Она взялась за эту задачу, содержание книги ее совершенно околдовало, и когда она прочитала ее, то попросила меня познакомить ее с автором. Я сделал это с удовольствием...

...Есть такие персоны на свете, которые полагают, будто если они способны в шутку изобразить стук на чайной чашке, то тем самым немедленно разоблачают всю теософию... Они говорят, что госпожа Блаватская – ";мошенница и вульгарная трюкачка. Она была разоблачена Куломбами, и это продемонстрировало Общество Психических Исследований...";. Они говорят все это, несомненно, но даже когда произнесено все это и еще более того, все равно индивидуальность этой женщины представляется полной интереса и даже чуда для тех, кто смотрит глубже поверхностных вещей.

Госпожа Блаватская была великим человеком... Она имела внушительное тело, а в ее характере, как в сильных, так и в слабых его сторонах, присутствовало что-то от раблезианского гигантизма. Но если она и была узловатой, как дуб, то вместе с тем она обладала и соответствующей силой, и если ей и были присущи все странности Оракула, то при этом она в какой-то степени унаследовала и его вдохновение.

О госпоже Блаватской – волшебнице я не знаю ничего; я не пошел по ее стопам, да, скорее всего, она и не старалась дать мне знать об этом. Она ни разу не производила копию чашки в моем присутствии... и даже не делала столь знаменитых стуков. Все эти феномены казались, да и были на самом деле простыми мелочами, щепками, что летели в процессе обработки того дерева, которому было суждено стать одной из колонн в Храме Истины. Я не припоминаю, чтобы она вообще когда-либо упоминала о них в беседах, и мне немного непонятно, как это можно придерживаться непоколебимой уверенности в том, что они представляли собой единственный предмет ее притязаний...

То, что делала госпожа Блаватская, было неизмеримо важнее увеличения количества чашек. Она принесла наиболее образованным и скептически настроенным мужчинам и женщинам этого поколения возможность верить – и верить пылко, до такой степени, что они легко выдерживали насмешки, лишения и преследования. Это свидетельствует не только о том, что окружающий нас невидимый мир с его Разумом неизмеримо выше нашего подошел к познанию Истины, но и о том, что человек способен вступить в союз с этим скрытым и безмолвным Разумом и получить от него знания о Божественных мистериях Времени и Вечности... Госпожа Блаватская, которую подозревали в том, что она – русская шпионка, обращала самых известных англо-индийцев в страстную веру в свою теософскую миссию...

Госпожа Блаватская говорила не просто о существовании Махатм, но и о том, что они способны вступать в прямое общение с людьми и стремились к этому. Госпожа Блаватская провозглашала себя непосредственным посланником небесной Иерархии, которая дала ей власть открыть Путь каждому, кто был достоин этого и стремился всеми силами найти способ общения с этим вездесущим Разумом. Я был всего лишь посторонним зрителем на суде непосвященных, пытливым исследователем и никогда не был учеником. Я не могу рассказать о тех внутренних мистериях, к которым допускались только Посвященные...

Но по своему собственному опыту я могу сказать, что в беседе она, несомненно, проявляла себя как очень одаренная и незаурядная женщина... обладавшая яростной, импульсивной, страстной натурой, полной чувств, хотя внешне она была полной противоположностью красоте. Она была необыкновенной и сильной личностью, подобной которой я не встречал нигде – от России до Англии. Она была уникальным, но в то же время абсолютно нормальным человеком...

БЕРТРАМ КЕЙТЛИ [92]
Май-июнь, 1888, Лондон, Англия

Е.П.Б. всегда писала статьи от издателя для [журнала] ";Lucifer"; сама, а также еще множество статей под различными псевдонимами... У нее была одна причуда, состоявшая в том, что она частенько начинала статью с какой-нибудь цитаты и очень редко давала при этом ссылку на источник. Я нередко сталкивался с этой проблемой, и мне приходилось затрачивать немало усилий, иногда даже посещать Британский музей, чтобы сверить эти цитаты и убедиться в их правильности, даже когда мне удавалось после долгих упрашиваний и ее самых откровенных проклятий в мой адрес вытянуть из нее какую-нибудь ссылку.

Однажды она дала мне обычную страничку, рассказ для следующего выпуска, который был начат двумя четверостишиями. Я пошел к ней и стал донимать ее по поводу ссылки, отказываясь удовлетвориться ее отсутствием. Она взяла свою рукопись, и когда я вернулся, то обнаружил, что она только что написала имя ";Альфред Теннисон"; под этими стансами. Увидев это, я пришел в недоумение, ибо я довольно хорошо знал поэзию Теннисона и был уверен в том, что я никогда не встречал этих строк ни в одной из его поэм, а также в том, что данные стихи вообще не в его стиле. Я перечитал всего моего Теннисона, но не нашел их, просмотрел всё, что только нашел, – тщетно. Тогда я пошел обратно к Е.П.Б. и сказал: я уверен в том, что эти строки не могут принадлежать Теннисону, и я не могу осмелиться опубликовать их под этим именем, если у меня не будет точной ссылки. Е.П.Б. просто прокляла меня и велела проваливать ко всем чертям. Сложилось так, что ";Lucifer"; должен был отправляться в печать именно в этот день. Поэтому я сказал ей, уходя, что я вычеркну оттуда имя Теннисона, если она не предоставит мне ссылку до того, как я отправлю журнал. Непосредственно перед самой отправкой я снова подошел к ней, и она подала мне листок бумаги, на котором были написаны слова: ";The Gem";, 1831. ";Ну, Е.П.Б., – сказал я, – это еще хуже, потому что я абсолютно уверен, что Теннисон никогда не писал стихов под названием ";The Gem"; (";Жемчужина";)";. Все, что сказала на это Е.П.Б.: ";Идите вы подальше";.

Я отправился в читальный зал Британского музея и посоветовался с местными завсегдатаями, но те ничем не смогли мне помочь, и в один голос твердили о том, что эти стихи не могли принадлежать и не принадлежали перу Теннисона. Моей последней надеждой был мистер Ричард Гарнетт, который в те дни был знаменитым заведующим этим читальным залом, и меня провели к нему. Я объяснил ему ситуацию, и он также поддержал мою уверенность в том, что данные стихи не принадлежали Теннисону. Однако после довольно продолжительного размышления он спросил меня, смотрел ли я в Каталоге периодических изданий. Я ответил, что нет, и он пояснил мне, как это сделать. ";Да, – сказал мистер Гарнетт, – я смутно припоминаю, что однажды существовал, очень недолго, какой-то журнал под названием ";The Gem";. Может быть, вам стоит его поискать";. Я так и сделал, и в выпуске за тот год, который был обозначен в записке Е.П.Б., я отыскал поэму из нескольких станс, подписанную ";Альфред Теннисон";. В ней и были те две стансы, которые Е.П.Б. воспроизвела дословно. И теперь каждый может прочитать их во втором номере ";Lucifer";28; но я так и не смог отыскать их даже в ";самом полном и совершенном издании"; произведений Теннисона.

УИЛЬЯМ КИНГСЛАНД [93]
2 июня 1888, Лондон, Англия

В первый раз мне посчастливилось встретиться... с госпожой Блаватской 2 июня 1888 года, когда она жила на Лансдоун Роуд, 17, Ноттингем Хилл, собрав вокруг себя довольно значительное количество преданных сотрудников. Этот мой визит, однако, не был моим первым знакомством с теософией, ибо до этого я примерно в течение двух месяцев посещал еженедельные собрания у мистера Синнетта в его собственном доме; я прочел его ";Оккультный мир"; и ";Эзотерический буддизм";, а также ранние выпуски ";The Teosophist";, опубликованные в Индии. Эта литература открыла мне новый мир мышления и стремлений... Теософия затронула струны моей внутренней природы, которые откликнулись немедленно. Она не просто открывала дорогу к знаниям, о которых наука, философия и религия только лишь делали несмелые догадки... но и ко всей космологии и антропологии этой древней Мудрости, которая представлялась мне единственным рациональным объяснением того знания, каким мы на самом деле обладали в науке и истории, о том мире, где мы живем, о нашей собственной природе как человеческих существ и о тех письменных источниках, что достались нам в наследство от далекого прошлого. Под всем этим откликом со стороны моего разума скрывалось необъяснимое чувство – его переживало также множество других людей, – что я не в первый раз столкнулся с этим знанием, что я всего лишь восстанавливаю в своем внешнем сознании то, что уже знакомо моему внутреннему ";Я";... То есть я стремился познакомиться с этой замечательной женщиной, которая являлась великим первопроходцем этого Нового Движения за возрождение древних оккультных учений и традиций, уже неся в своем сердце желание достичь большего озарения. В действительности именно учение, а не сама эта женщина – вот что привлекало меня. Я стремился добраться до источника, но оставлял очень многое невысказанным в ходе формирования своего мнения, к коему мог бы склониться относительно личности этой женщины, которую тогда обвиняли в мошенничестве и шарлатанстве...

...С моей стороны, определенно, отсутствовал эмоциональный подход, и я оставлял при себе многие из личных суждений об ее темпераменте и наиболее резких чертах личности. Я никогда не просил ее, чтобы она выполнила какой-нибудь оккультный феномен, и никогда не видел, чтобы она это проделывала. Эти самые феномены, на которых так много людей обосновывали свои мнения и которые, вероятно, сотворили для нее больше врагов, чем друзей, всегда казались мне чем-то менее важным, второразрядным по отношению к учению, хотя я должен заметить, что они представляются мне не просто доказуемыми, но и абсолютно возможными и неизбежными. С тех времен практические исследования достигли огромного прогресса, и едва ли покажется чрезмерным то утверждение, что их возможность теперь доказана научно...

Самое большее, что можно сказать о тех необыкновенных способностях, которыми, несомненно, обладала Е.П.Блаватская с самого детства и которые она, несомненно, проявляла во множестве случаев, – это то, что они демонстрируют тот факт, что этими способностями можно владеть и разумно управлять, и не каким-то медиумическим образом, а соответствующим применением тренированной воли. В этом нет ничего нового; это знание на Востоке известно многие века под названием ";йога";...

...Я не вижу, как какие-либо из тех феноменов, которые она, говорят, производила, могут послужить в качестве доказательства истинности этого учения, хотя они, возможно, направлены на доказательство существования Махатм, а также того факта, что каждый индивидуум обладает неизвестными и неразвитыми психическими способностями и возможностями... Однако я полагаю, вопреки докладу ОПИ, что ее феноменальные способности полностью подтверждаются громадным количеством заслуживающих доверия очевидцев. Я, естественно, оставляю при себе право иметь множество выводов, которые я сделал при первой нашей встрече и которые касаются ее, но я никогда не видел причины отказываться от своих первых благоприятных впечатлений; и с тех пор я сделал ту философию, которой я учился от нее, основой всей моей собственной литературной работы...

...Е.П.Блаватская, которую я знал лично, определенно не являлась тем изощренным мошенником, каким она представлена нам в докладе ОПИ... Если та личность, которая там представлена... когда-либо и существовала, то она совершенно пропала к тому времени, как я познакомился с автором ";Тайной Доктрины";... Тем не менее, доклад ОПИ... и поныне иногда цитируют, упирая на то, что будто бы он окончательно доказал, что психические феномены, связанные с госпожой Блаватской, были полным обманом, а также то, что те Учителя, или Махатмы, от которых, как она заявляет, было получено это учение, были ее собственным изобретением и что на самом деле они не существуют... В докладе на этот счет нет ни единого доказательства, которое принял бы суд в качестве повода для рассмотрения этих обвинений...

...Очевидно, клеветники полагают, что... если они выльют достаточное количество грязи на эту женщину, которая принесла теософское учение миру, то тем самым они усилят дискредитацию самого учения...

Что касается той великой работы, которую проделала госпожа Блаватская в литературе, дав миру ";Разоблаченную Изиду";, ";Тайную Доктрину";, ";Ключ к теософии"; и ";Голос Безмолвия";... то именно по этим произведениям и их постепенному признанию как свежего притока духовности в то время, когда мир постепенно сползает к материализму, потомки будут судить о Е.П.Блаватской, а вовсе не по докладу ОПИ... Учение и литературные произведения, которые она дала миру... и это совершенно неизбежно, поставят ее имя в один ряд среди имен величайших просветителей мира.

АЛИСА Л. КЛИФЕР [94]
Октябрь-ноябрь 1888, Лондон, Англия

В октябре 1888 года в журнале ";Lucifer"; появилась заметка, в которой говорилось о том, что под руководством Е.П.Б. формируется Эзотерическая секция Теософского общества и что тем, кто желает вступить в нее и подчиняться ее правилам, следует присылать заявки со своими именами. Мы с миссис Чоун, а также, по-моему, полковник Чоун, откликнулись немедленно. Но в течение некоторого времени мы ничего об этом не слышали. Потом однажды миссис Чоун приехала повидаться со мной в Гарроу – я в то время болела – и привезла мне клятву Эзотерической секции от Е.П.Б., чтобы я прочитала ее и подписала. Позже она упомянула, как Е.П.Б. говорила ей, что после того как мы пришлем подписанные клятвы, каждый из нас будет проверен (т.е. исследован на вопрос о пригодности) самим Учителем. Миссис Чоун сказала дословно: ";выбран и проверен";. Должны были быть прослежены наши прошлые жизни, а также то, что можно было найти и узнать о наших истинных ";Я";, и от этого зависело то, примут нас или нет в качестве кандидатов. Впоследствии она мне рассказала, что когда она подавала подписанные клятвы Е.П.Б., то та приняла очень серьезный, почти торжественный вид и произнесла: – Это огромное доверие, которое вы мне оказываете.

И мы стали ждать; шли дни, недели – и ничего не происходило. Я почти забыла о том, что, как предупредила меня миссис Чоун, может что-то произойти, как вдруг однажды вечером, во вторник (я помню, что было полнолуние), у меня было чуть ли не самое чудесное переживание во всей моей жизни из всех, что когда-либо со мной происходили. Я знаю, что это была я сама, я лежала в полусонном, полубодрствующем состоянии в своей комнате дома. При этом я одновременно находилась в необычайно величественном египетском храме, и со мной происходило нечто невыразимое словами и очень торжественное. Это все началось около 10 часов вечера, и почти как раз в тот момент, когда часы на ближайшей церкви прозвонили полночь, я потеряла сознание, погрузившись полностью в огромное и почти ужасающее зарево света.

На следующее утро я записала все, что могла вспомнить, в свой дневник, а в четверг, как обычно, отправилась на собрание Ложи на Лансдоун Роуд. Я приехала немного раньше, чем надо, но, должно быть, Е.П.Б., которая работала у себя в кабинете, знала о моем прибытии, так как вызвала меня и, обернувшись ко мне, очень серьезно произнесла: ";Махатма сообщил мне прошлым вечером, что вы приняты";. Больше ничего. И тогда я со всей ясностью поняла – то мое переживание в ночь прошедшего вторника и было моей ";проверкой";. Я рассказала обо всем Е.П.Б., которая в ответ лишь несколько раз кивнула, но ничего не сказала. Миссис Чоун потом рассказала мне, что у нее самой и у ее мужа были подобные же переживания, добавив к этому, что только некоторые из тех, кто первыми выразили желание, были ";проверены"; таким вот образом и что фактически все это не применялось в широких масштабах...

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ [95]
Декабрь 1888, Лондон, Англия

Госпожа Блаватская... живет вместе с графиней Вахтмайстер... в Холланд-парк, Лондон, посвящая себя упорнейшим трудам во имя теософии. Она чрезвычайно редко выходит из дома и с 6.30 утра до самого вечера непрерывно работает над статьями для своего журнала ";Lucifer"; и для других теософских изданий, отвечая на корреспонденцию и готовя материалы для планирующегося выпуска очередных томов своей гигантской работы – ";Тайной Доктрины";. По вечерам у нее бывает множество посетителей с самыми различными целями: любопытные, критики, скептики, искатели курьезов, друзья – и все они получают настолько милый, дружеский и простой прием, что каждый из них сразу начинает чувствовать себя здесь с ней как со старинной знакомой. Обычно к 10 часам все, кроме самых близких друзей, удаляются, и они остаются вместе еще на час или два.

Несмотря на то, что госпожа Блаватская давно уже прошла цветущий средний возраст, и на то, что уже почти три года она живет вопреки прогнозам ведущих лондонских врачей, давно отказавшихся от нее как от безнадежно больной, она никогда не кажется уставшей, ведя оживленные беседы, одинаково легко говоря на английском, французском, итальянском и русском и переходя на санскрит или хинди, если того требуют обстоятельства. Работая или разговаривая, она постоянно скручивает, зажигает и курит сигареты из турецкого табака. Что касается ее внешности, то она несильно изменилась с того времени, когда жила в Америке несколько лет назад, кроме того, что, может быть, с тех пор слегка поправилась. Ее характер – это в основном смесь равного количества энергичности и великой доброты...

Госпожа Блаватская теперь крайне редко занимается показом своих оккультных способностей, и то только для ближайших друзей; но за то время, пока я был там, я стал свидетелем того, что она может делать некоторые вещи, не объяснимые никакими законами ";точной"; науки. Два года назад я потерял в Нью-Йорке одну бумагу, которая представляла для меня довольно большой интерес. Я не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, знал о ней, и абсолютно точно, что я не говорил никому об этой потере. Однажды вечером, примерно две недели назад, когда я находился в гостиной госпожи Блаватской вместе с мистером Кейтли и с еще несколькими людьми, я вдруг задумался об этой бумаге. Госпожа встала, прошла в соседнюю комнату и почти сразу вернулась оттуда, подавая мне листок бумаги. Я развернул его и обнаружил, что это точная копия той бумаги, что была у меня два года назад. Это действительно была факсимильная копия, как я немедленно убедился. Я поблагодарил ее, а она ответила: ";Ну, я просто заметила в твоей голове, что она нужна тебе";.

...Серебряные звоны астрального потока, которые слышало над ее головой такое множество людей в Нью-Йорке, все еще продолжают следовать за ней, и для тех, кто знаком с ее жизнью и работой, совершенно очевидно, что это – признак непрерывного получения ею мощной помощи от Адептов, особенно от ее Учителя, Махатмы Мории, чей портрет висит у нее в кабинете, – темное и прекрасное индийское лицо, полное доброты, мудрости и царственности. Конечно, кажется невероятным, что он, находясь в Тибете, мгновенно откликается посредством осаждения, или проявления, записок с ответами на те мысленные вопросы, что она отсылает из Лондона, но, тем не менее, факт в том, что так постоянно и происходит.

Наиболее близкие ее друзья в Лондоне – это графиня Вахтмайстер, семья Кейтли, Мейбл Коллинз... и доктор Эштон Эллис. Иногда ее навещает мистер А.П.Синнетт...

ФРЕДЕРИК ДЖ. ДИК [96]
Декабрь 1888, Лондон, Англия

До того как я встретился с госпожой Е.П.Блаватской в Лондоне в 1888 году, я был вместе с другими принят в члены Теософского общества в Дублине Уильямом К. Джаджем, который тогда приезжал в Ирландию. К тому времени мне уже были известны подробности множества бесчестных нападок, которые обрушились на... Е.П.Б. с целью опорочить ее честь и достоинство... Ничтожность и слабость всех этих поползновений особенно ярко предстает в свете контраста между ними и духовным благородством ее произведений – ";Разоблаченной Изиды"; и издаваемых ею журналов. Такие обвинения лишь усиливали энтузиазм стремящихся познать великие принципы, лежавшие в основе идеи о единстве человечества, философским предпосылкам которого, продемонстрированным в ее работах и основанным на священном знании и способностях Учителей, она посвятила всю энергию своей жизни и весь огонь своего сердца.

Подобные нападки приносили ей беспрестанные страдания, поскольку вредили тому делу, ради которого она трудилась. Тем не менее, для нас, новичков в этой Науке Жизни, это хорошо выявляло внутреннюю слабость, присущую нашей сложной природе, и давало нам возможность лучше осознать ту громадную задачу, которую ставила перед собой теософия в отношении нашей расы, – эта весть свыше передавалась Е.П.Блаватской с такой энергией, красноречием и охватом исторических и философских подробностей, равным которым не было в истории. Взрывая на мелкие осколки большинство общепринятых верований и догм, в том числе и научных, в своих писаниях она предстает в виде Мастера-творца, обладающего законченной конструктивной философией, как практической жизни, так и в равной степени космогенезиса и антропогенезиса...

...Ее главной целью было распространение в мире идей и учения древней Религии-Мудрости, исходного источника всех мировых религий. Это совершенно не было связано с пропагандой спиритуализма, поисками чудес или психизма какого-либо рода. Об этом пусть свидетельствуют ее писания.

Она открыла как для Востока, так и для Запада те истины о великих законах кармы, реинкарнации и двойственной природы человека, которые так долго были скрыты, вместе с настолько возвышенной духовной философией, что она стала ключевой нотой для множества последователей, вставших на тот же путь... свершений...

БЕРТРАМ КЕЙТЛИ [97]
1888, Лондон, Англия

...С течением времени каждый начинал осознавать, что все эти... неистовые ";проклятия"; и постоянные скандалы по малейшим пустякам, которые устраивала Е.П.Б., были всего лишь работой по ";подгонке";, и, кроме того, это служило предохранительным выходным клапаном для отвода избытка того давления нервной энергии, что протекала таким мощным потоком во всей ее натуре.

Я хорошо помню один случай, который врезался мне в память, когда я получил незабываемый урок. Работа в течение некоторого времени была тяжелой и беспокойной, сверх того у меня еще было множество трудностей и личных причин для волнения, поэтому мои нервы были совершенно измотаны. Однажды до завтрака Е.П.Б. послала наверх за мной, и когда я пришел к ней, она дала себе полную волю и принялась осыпать меня упреками, оскорблениями и ругательствами, задевая все мои слабые места и чувствительные точки, припоминая все мои слабости и неудачи и вообще отчитывая меня, пока, наконец, она не довела меня окончательно, и тогда я внезапно почувствовал, что начинаю наливаться внутри настоящей и нестерпимой яростью. Я должен заметить, что все это дело, по поводу которого Е.П.Б. так сердито и почти злобно ругала и поносила меня, вообще меня не касалось, и я даже ничего не знал о нем. Но у меня не было возможности вставить ни слова в свое оправдание, даже в промежутках между ее тирадами. И вот я почувствовал, что выхожу из себя, и что мои глаза начинают сверкать. В этот момент Е.П.Б., которая, казалось, чуть ли не пеной исходила от ярости, вдруг остановилась, сделалась совершенно спокойной и тихой. В воздухе не осталось ни малейшего следа, ни одной вибрации гнева Е.П.Б.. Она просто смерила меня взглядом и холодно заметила: ";И при этом вы хотите быть оккультистом";. Тогда я прозрел, и все понял, и ушел глубоко пристыженным, получив немалый урок.

ЭДМУНД РАССЕЛ [98]
1888, Лондон, Англия

...Я хорошо знал Е.П.Б. в течение нескольких последних лет ее жизни и часто бывал в ее доме на Лансдоун Роуд... Весь мир стремился достать ее портрет. Я убедил ее пойти со мной к фотографу. ...Отвыкнув от выходов наружу, она не хотела ехать. ";Вы смерти моей хотите. Я не могу ходить по мокрым камням";. Ее укутали в шали, шарфы и меха. На голову надели нечто вроде тюрбана с вуалью. От двери до кареты расстелили ковры. Их так сильно уносил и трепал ветер, что графине приходилось, при помощи кучера, держать их, в то время как я нес над головой Е.П.Б. зонт и помогал ей сесть...

Процесс ";выгрузки"; был еще более ужасен! На Риджент стрит просто так красные дорожки не стелят! ";Проходите, Ваше Величество";, – сказал я для поддержания впечатления. Наконец, поднявшись по лестнице, она наотрез отказалась фотографироваться. Она не была актрисой. Чего ради я привез ее в это место? В конце концов, она заинтересовалась, как я и ожидал, рассказами Ван дер Вейда о его экспериментах по приспособлению электричества для нужд фотографии... ";Я присяду для вас только разок, быстро снимите меня такой, какая я есть";. Я наклонился к ней и прошептал: ";А теперь сделайте так, чтобы сам дьявол засиял в ваших глазах";. – ";Что ты, детка, во мне нет никакого дьявола";. Она рассмеялась, отчего кадр был испорчен, но затем все пошло хорошо, и мы получили этот знаменитый снимок. Она осталась им довольна. Я – нет. Она была на нем не в полный рост.

Я бы хотел сделать ее фотографию за письменным столом – случайный снимок – в долгих складках ее бесшовного одеяния – и повсюду – световые вибрации. Я полагаю, что она получила настоящее удовольствие от этого приключения, потому что она еще долго рассказывала, как ею ";распоряжались"; и ";носили ее, как тюк";, и особенно о ";проходите, Ваше Величество";.

ВИОЛЕТТА ТВИДЕЙЛ [99]
1888–1889, Лондон, Англия

Я никогда не забуду свою первую беседу с этой женщиной [госпожой Блаватской], которая терпит столько гонений. Я тогда очень быстро и весьма близко сошлась с ней и горячо ее полюбила. Она сидела в большом кресле около стола, на котором лежали табак и сигаретная бумага. Ведя разговор, она автоматически сворачивала сигареты своими изящными, тонкими пальцами. Одета она была в просторное черное платье, а на ее седые кудрявые волосы была накинута шаль. Лицо у нее было чисто калмыцкое, покрытое сеточкой тонких морщин. Глаза, большие и светло-зеленые, были самым притягательным в ее лице – чудесный взгляд, исполненный мечтательным мистицизмом... Я часто слышала, что Блаватскую называли шарлатанкой, и здесь я не могу не признать, что ее буйное поведение часто давало основания для подобного описания. Она проявляла полное неудовольствие, что было глупо, в отношении этих многочисленных назойливых леди из Вест Энда, которые прибывали толпами, требуя показать им призраков, Махатм, элементалов и вообще практически все, что было связано с феноменами.

Госпожа Блаватская была прирожденным фокусником. Ее чудесные пальцы просто были созданы для проделывания трюков, и я частенько наблюдала, как она именно таким образом их использовала. Я хорошо помню свое удивление, когда она в первый раз при мне продемонстрировала свои оккультные способности...

Мы с ней сидели в одиночестве однажды днем, когда ей принесли визитные карточки Джессики, леди Сайкс, позже – герцогини Монро и почтенной миссис С. Она сказала, что готова принять их немедленно, и их пригласили войти. Они объяснили, что слышали о ее новой религии и чудесных оккультных способностях. Они надеялись, что она позволит им увидеть какие-нибудь из своих феноменов.

Госпожа Блаватская не вставала из кресла. Она была сама благожелательность и, беседуя, скручивала сигареты для своих посетителей и предлагала им закурить. Она пришла к выводу, что они не имели особого интереса к той древней вере, которую юный Запад именовал новой; а что их интересовало на самом деле – так это феномены. Это действительно было так, леди согласились с этим, и герцогиня, обладавшая внушительной комплекцией, спросила, давала ли когда-нибудь госпожа советы о скачках или счастливых номерах в Монте-Карло? Госпожа не обнадежила их по этому поводу, но согласилась показать им что-нибудь забавное потехи ради. Не могла бы одна из леди предложить что-нибудь на свой вкус? Леди Сайкс извлекла из кармана колоду карт и протянула ее госпоже Блаватской, которая покачала головой. ";Сначала уберите крапленые карты";, – сказала она. Леди Сайкс засмеялась и спросила: ";Какие?"; Госпожа Блаватская, не смешавшись ни на секунду, назвала их ей. Это очаровало леди. Неплохое начало. ";Пусть эта корзинка с табаком начнет прыгать по комнате";, – предложила одна из них. В следующую секунду корзинка исчезла. Я не знаю, куда она подевалась, я знаю только, что она исчезла каким-то чудом, что леди искали ее повсюду, даже под собственными пышными юбками госпожи Блаватской, и что потом она внезапно появилась на том же самом столике. После этого было проделано еще несколько фокусов и опытов психометрии, что прошло просто замечательно, и затем леди попрощались с нами, очевидно, очень довольные развлечением.

Когда я в другой раз осталась наедине с госпожой Блаватской, она обратилась ко мне с саркастической улыбкой, спросив: ";Вам нравится, как я мечу бисер перед свиньями?"; Я спросила ее, было ли все то, что она проделала, фокусами в чистом виде. ";Не все, но большая часть, – ответила она невозмутимо, – а сейчас я покажу вам кое-что настоящее и прекрасное";. Несколько мгновений она молчала, закрыв глаза рукой, а потом до моего слуха донеслись звуки. То, что я услышала, я могла описать только как прекрасную музыку, изысканно причудливую и неповторимую. Казалось, что она доносится откуда-то из пространства между полом и потолком, перемещаясь из одного угла комнаты в другой. В музыке чувствовалась какая-то хрустальная первозданность, это напоминало танец и игру веселых детей.

";А теперь я покажу тебе музыку жизни";, – произнесла госпожа Блаватская. На несколько мгновений воцарилось подобное трансу безмолвие. В комнату вкрались сумерки, и казалось, что они принесли с собой какое-то тревожное ожидание. Затем мне почудилось, будто пришло нечто ниоткуда и принесло с собой что-то совершенно новое, невероятное и невообразимое, лежащее вне пределов способностей разума. Кто-то пел, и эта далекая мелодия все приближалась и приближалась, и я была уверена в том, что она никогда и не была далекой, она просто становилась все громче и громче. Внезапно я почувствовала страх. Воздух вокруг меня гудел от волн жуткой, неземной музыки, которая теперь находилась не только позади меня и надо мной, но обволакивала меня со всех сторон. Она не имела источника, она раздавалась отовсюду. От этих звуков все мое тело задрожало от неудержимого подъема духа и от предчувствия чего-то невообразимого. Эта музыка обладала ритмом, хотя он и не был похож ни на что из того, что мне доводилось слышать ранее. Она звучала как пастораль, и в ней был некий призыв, на который неистово откликнулось все мое существо.

Кто был музыкантом, и на каком инструменте он играл? Это мог быть флейтист, и он играл с очаровывающей мелодичностью, с той безграничной свободой, в которой проявлялась сама Природа. Я вдруг перенеслась на зеленые сицилийские холмы, где между гор разносилось эхо звуков рожков невидимых музыкантов, как когда-то эхо звуков флейты Пана разносилось над густо поросшими травой равнинами и долами Эллады и Фракии.

И хотя музыка околдовывала и переполняла жаркой страстью жизни, она несла в себе какой-то отзвук ужаса. Ее сладость была избыточной, ее нежность была очень чувственной. По комнате распространился аромат бальзама из дикого чабреца, асфоделей и муската. Он окутал меня, подобно парам благовоний. Звуки стали принимать форму и постепенно превратились в слова. Я поняла, что меня пытаются незаметно увлечь, убедить покинуть дом моей жизни... Казалось, моя душа вся напряглась. Должна ли я делать это? Колдовство окутало меня, как густой дым опиума, однако сквозь эту плотную пелену пробивался настойчивый негромкий голос, который шептал: ";Осторожно! Куда тебя поведут, если отдашься на произвол чужой воли, станешь ли ты потом снова собой?"; И тогда мой мозг охватили паника и слабость. Музыка вдруг показалась наполненной веселой греховностью и настойчивым стремлением пленить. Она нашептывала те секреты, которые мифы природы так часто приоткрывают перед теми, кто обитает посреди великого Безмолвия, посреди тех устрашающих мистерий духа, что так изумительно и торжественно вплетаются в их существование.

Я подскочила от внезапного приступа страха, и как только я это сделала, то всё немедленно исчезло из пределов досягаемости для моих чувств. Я опять очутилась в комнате Блаватской, с крадущимися сумерками, и услышала далекий хриплый гомон Лондона, что находился за открытым окном. Я взглянула на госпожу Блаватскую. Та раскинулась в своем кресле и пребывала в состоянии глубокого транса. Она уплыла вместе с этой музыкой в море земного забвения. Между пальцами она сжимала маленький русский крестик. Я поняла, что она выбросила меня назад в этот мир, который все еще призывал меня, и я тихонько выскользнула из дома на лондонские улицы.

В другом случае, когда мы были вдвоем с госпожой Блаватской, она внезапно прервала нашу беседу, перейдя на другой язык, – я полагаю, что это был хинди. Казалось, что она обращается к кому-то другому, и я, оглянувшись через плечо, обнаружила, что мы уже не одни. Посредине комнаты стоял мужчина. Я была абсолютно уверена, что он не входил через дверь, окно или дымоход, и пока я несколько ошеломленно взирала на него, он поприветствовал госпожу Блаватскую и ответил ей на том же самом языке.

Я немедленно поднялась, чтобы оставить их, и когда я прощалась, она шепнула мне: ";Никому об этом не говорите";. Человек, казалось, не замечал моего присутствия, и когда я выходила из комнаты, он не обратил на меня внимания. Он был очень темного цвета и выглядел печально, одет он был в длинный черный плащ и мягкую шляпу, надвинутую на глаза, которую он не стал снимать. В тот вечер я выяснила, что никто из персонала не знал о его прибытии, и больше я его не видела...

АННИ БЕЗАНТ [100]
Весна 1889, Лондон, Англия

...С 1886 года у меня появилась медленно возраставшая уверенность в том, что моя философия не была удовлетворительной, что жизнь и разум были чем-то иным, чем-то большим, чем мне представлялось. Психология развивалась быстрыми темпами; эксперименты с гипнозом открывали неведомые доселе глубины человеческого сознания...

Я изучала темные стороны сознания, снов, галлюцинаций... Оказалось, что такие явления, как ясновидение, яснослышание, чтение мыслей на расстоянии, являются реальными... В конце концов, я убедилась в том, что существует нечто скрытое, какая-то скрытая сила, и приняла решение искать до тех пор, пока я ее не обнаружу, и в начале весны я дошла до отчаянной решимости преодолеть все те опасности, которые лежали на моем пути.

Наконец однажды, когда я сидела одна, погрузившись в глубокую задумчивость, что было моим обыкновением после того, как заходило солнце, наполненная мощным, но почти безнадежным стремлением разрешить загадку жизни и разума, я услышала Голос, который впоследствии стал для меня самым священным звуком на Земле, который велел мне не терять мужества, ибо свет близок. Прошло две недели, а затем мистер У.Т. Стед принес мне два больших тома. ";Вы не могли бы сделать рецензию на это? Моя молодежь вся в панике отказалась от этого, ну а вы довольно сильно интересуетесь такими вопросами, и у вас получится";. Я взяла эти книги – это был двухтомник ";Тайной Доктрины";, написанной Е.П.Блаватской. Я отнесла свое приобретение домой и принялась за чтение.

По мере того как я переворачивала всё новые и новые страницы, интерес полностью завладел мною; насколько знакомым все это казалось; как легко мой ум заранее предсказывал выводы; насколько это было естественно, гармонично, тонко и при всем том разумно. Я была ошеломлена, ослеплена тем светом, в котором разрозненные факты представали частями одного целого, и казалось, что все мои головоломки, загадки, тайны куда-то исчезли...

Я написала рецензию и попросила мистера Стеда познакомить меня с этой писательницей, а потом отправила ей записку, прося принять меня. Я получила сердечный ответ и приглашение непременно приехать, и однажды мягким весенним вечером мы с Гербертом Берроузом, чьи устремления были не менее сильны, чем мои, отправились в путь от Ноттингем Хилл Стейшн на Лансдоун Роуд, 17, гадая о том, что нас ждет. Заминка, быстро проходим через холл и переднюю комнату через открытые раздвижные двери, и вот – фигура, восседающая в большом кресле, и голос – звучный, властный. ";Моя дорогая миссис Безант, я так давно мечтала увидеть вас";, – и вот я уже стою, ощущая ее крепкое рукопожатие, и, в первый раз в этой жизни, смотрю прямо в глаза Е.П.Б.. Я почувствовала, как внезапно забилось мое сердце, – было ли это узнавание? – и затем, как ни стыдно мне признать это, появилось неодолимое желание убежать, скрыться, как у какого-нибудь дикого животного, которое впервые почувствовало руку хозяина. Я присела, вслушиваясь в какие-то слова вводной беседы, которые ничем во мне не отозвались. Она рассказывала о путешествиях, о разных странах – легкая и умелая беседа – ее глаза затуманились, а пальцы изящной формы непрестанно скручивали сигареты. Ничего особенного она не говорила, ни слова об оккультизме, ничего мистического – обычная женщина, которая решила поболтать со своими вечерними гостями.

Мы поднялись, собираясь уходить, и тогда эта ";вуаль"; в ее глазах мгновенно исчезла, два сверкающих, проницательных глаза пронзительно посмотрели на меня, и она сказала с особой интонацией: ";О, моя дорогая миссис Безант, если бы вы только стали одним из нас!"; Я почувствовала почти непреодолимое желание склониться перед ней и поцеловать ее под влиянием этого сильного голоса, этих повелительных глаз, но я, поддавшись внезапной вспышке своей непреклонной гордости и внутренней злости на свою собственную глупость, произнесла обыкновенные, вежливые, ничего не значащие прощальные фразы и отвернулась. ";Дитя мое, – сказала она мне впоследствии, – твоя гордость ужасна, ты горда, как сам Люцифер...";

Я пришла еще раз, спросить о Теософском обществе – я хотела вступить в него, хотя и ощущала внутренний протест. Ибо я видела, четко и ясно – с действительно болезненной ясностью, – ЧТО будет означать это вступление. Я в большой степени поборола нерасположенность общественного мнения ко мне, работая в лондонском управлении школ... Стоило ли мне бросаться в новый поток скандалов и делать себя мишенью для насмешек, которые хуже, чем ненависть, и снова вступать в войну на стороне столь непопулярной истины? Должна ли я поворачиваться против материализма и сталкиваться со стыдом публичного признания в том, что я была не права, что интеллект увел меня неправильной дорогой, заставив отречься от Духа?.. Каково будет выражение глаз Чарльза Бредли, когда я скажу ему, что я стала теософом? Эта борьба была острой и упорной... В конце концов, все закончилось тем, что я снова поехала на Лансдоун Роуд спросить о Теософском обществе. Е.П.Блаватская мгновение испытующе смотрела на меня. ";Вы читали доклад Общества психических исследований обо мне?"; – ";Нет, насколько я помню, не читала";. – ";Тогда пойдите и прочтите его, и если после этого вы вернетесь, – тогда посмотрим";. Больше она ничего не говорила на эту тему, переменив ее на разговор о своих многочисленных странствиях в разных уголках Земли.

Я достала экземпляр доклада, прочитала и перечитала его еще раз. Я быстро разобралась, что все это огромное строение нагромождено только лишь на основании клеветы. Постоянные недоказуемые предположения, на которых строились заключения, и – наиболее порочащий факт – ненадежный источник, из которого были извлечены все эти доказательства. Все крутилось вокруг свидетельств Куломбов, которые сами же навесили на себя ярлык сообщников мошенничества. Могла ли я совместить это с той откровенной, бесстрашной натурой, с которой я встретилась, гордой и яростной истиной, просиявшей мне из этих чистых голубых глаз, честных и бесстрашных, как у благородного ребенка? Была ли автор ";Тайной Доктрины"; этой гнусной мошенницей, этой сообщницей трюкачей, этой лживой и отвратительной обманщицей, этим фокусником с дверьми-ловушками и скользящими панелями? Я посмеялась над этим абсурдом и отбросила доклад с уверенной усмешкой честной натуры, которая абсолютно доверяет своим друзьям и не может терпеть этой грязной лжи и клеветы. На следующий день я очутилась в офисе теософского издательства на Дьюк стрит, 7, Адельфи, где работала графиня Вахтмайстер – одна из самых близких подруг Е.П.Б., – и подписала заявление на вступление в Теософское общество. Получив диплом, я направилась на Лансдоун Роуд, где обнаружила Е.П.Б. в одиночестве. Я подошла, поклонилась и поцеловала ее, не произнося ни слова. ";Вы вступили в Общество?"; – ";Да";. – ";Вы прочитали доклад?"; – ";Да";. – ";Ну и?"; Я встала перед ней на колени и сжала ее руки в своих, глядя ей в глаза. ";Вот мой ответ: примете ли вы меня как своего ученика и дадите ли мне право на честь провозгласить перед всем миром вас моим учителем?"; Ее массивное напряженное лицо смягчилось, непрошеные слезы сверкнули в уголках глаз, и она с царственным достоинством положила свою руку мне на голову. ";Вы благородный человек. Пусть Учитель благословит вас...";

ГЕРБЕРТ БЕРРОУЗ [101]
Весна 1889, Лондон, Англия

Встав перед проблемами жизни и разума, которые не мог разрешить наш материализм, отдав все силы своего интеллекта тому, что теперь для нас представляется негостеприимным берегом агностицизма, Анни Безант и я постоянно стремились найти больший свет. Мы прочитали ";Оккультный мир"; А.П. Синнетта, и в течение нескольких лет постоянно слышали что-то об этой странной женщине, чья жизнь, казалось, противоречит нашим самым лелеемым мечтаниям, тем более что философия этой книги была для нас не более чем голословным утверждением, жизнью ее автора-носителя, которую у нас не было способов проверить. Мы были настроены скептически, критически, натренированы долгими годами общественных дискуссий и требовали самых твердых научных обоснований тех вещей, что не входили в область нашего опыта; теософия была нам неизвестна и, как в то время казалось, представляла собой нечто маловероятное. Тем не менее, мы восхищались ею, и, по мере того как мы все больше говорили и читали о ней, это восхищение возрастало. Вместе с восхищением также возрастало желание познать, и вот в один из незабываемых вечеров, имея при себе в качестве пропуска рекомендательное письмо от мистера У.Т. Стеда, который тогда был редактором ";Pall Mall Gazette";, мы оказались в гостиной комнате на Лансдоун Роуд, 17, лицом к лицу с той женщиной, которую впоследствии мы узнали очень близко и полюбили как самого чудесного человека своего времени.

Я был достаточно умен и не стремился увидеть чудеса. Я не предвкушал того, что госпожа Блаватская станет плавать по воздуху, я не жаждал увидеть материализацию чашек, но я действительно хотел узнать о теософии, однако многого я не услышал. Она оказалась полной неуклюжей дамой, которая играла в русский пасьянс и поддерживала живую беседу практически на любую тему, кроме той, о которой мы больше всего думали. Никакой попытки обратить нас в свою веру, ";зафиксировать"; нас (мы не были загипнотизированы!), но все это время ее чудесные глаза источали сверкающий свет и, вопреки телесному недомоганию, даже тогда болезненно очевидному, она обладала запасом силы, который создавал такое впечатление, будто мы видим не реального человека, а лишь поверхностное отображение кого-то, кто многое прошел и многое познал.

Я старался сохранить открытое и беспристрастное отношение ко всему и полагаю, что это мне удалось. Я искренне стремился к знанию, но оставался критичен и был начеку, чтобы отметить любую малейшую попытку провести меня. Когда я впоследствии открыл для себя кое-что по поводу необычной способности Е.П.Б. наблюдать, я не был удивлен, обнаружив, что она точно и безошибочно оценила мой умственный настрой в этот первый визит, и этому самому настрою она ни разу не позволила привести меня к действительным сомнениям. Тем, кто столь безрассудно утверждает, что Е.П.Б. ";магнетизирует"; людей, можем сказать: она постоянно повторяла нам о необходимости предоставлять абсолютное доказательство всего нами сделанного и придерживаться только тех вещей, которые хороши!

За первым визитом последовал второй, и после нескольких посещений я прозрел. Я уловил отблески возвышенной морали, самоотверженного порыва, гармоничной философии жизни, ясной и определенной науки о человеке и его отношении к духовной вселенной. Именно эти вещи меня привлекли, а не феномены, ибо я не был свидетелем ни одного. Впервые в истории своего разума я отыскал учителя, который мог собрать отдельные нити моих мыслей и удовлетворительным образом соткать их в единое полотно, причем безупречное мастерство, обширные знания, любовь и терпеливость этого учителя возрастали от часа к часу. Я очень быстро понял, что так называемая шарлатанка и трюкачка на самом деле имела благородную душу, что каждый ее день был посвящен бескорыстному труду, вся ее жизнь была чистой и простой, как жизнь ребенка, и что она никогда не считалась с тем, сколько боли и тяжелого труда необходимо потратить на то, чтобы добиться успеха в том великом деле, на алтарь которого она отдавала всю свою энергию. Открытая, как день, она была воплощением самой доброты; молчаливая, как смерть, если это требовалось, – она становилась воплощением строгости при малейшем признаке неверности той работе, на которую она положила всю свою жизнь. Благодарная, безмерно благодарная в ответ на любое преданное внимание, самоотверженная, безмерно самоотверженная во всем, что касалось ее самой, она привлекла нас к себе не только как мудрый учитель, но и как любящий друг. Однажды я был совершенно разбит долгим телесным и умственным недомоганием, и колеса моей жизни крутились настолько тяжело, что почти остановились. И, может быть, лишь один человек из миллиона мог бы подумать о том, что она оказывала ему неустанное внимание и уход; и еще есть одно особое доказательство, которое она дала, но оно слишком личное, чтобы упоминать его здесь.

Совершенство – нет; недостатки – да; единственная наиболее презираемая ею вещь – это неоправданное восхваление ее собственной личности. Но когда я сказал, что она была иногда неистова, как смерч, просто как циклон, если она действительно расходилась, то это – почти что всё. И я часто размышлял о большой вероятности того, что многие из этих вспышек происходили ради определенной цели. Позже они почти исчезли. Ее враги часто говорили о том, что она груба и невоспитанна. Мы, те, которые знали ее, знали о том, что никогда еще не жил на Земле человек, который столь нетерпимо, в самом реальном смысле этого слова, относился бы ко всем общепринятым условностям. Ее абсолютное безразличие ко всем внешним формальностям представляло собой истинное безразличие, основанное на ее внутреннем духовном знании истин Вселенной.

Находясь рядом с ней в те моменты, когда приходили незнакомые люди, – а они прибывали со всех уголков планеты – я часто с несравнимым удовольствием наблюдал за тем удивлением, какое вызывал у них человек, который всегда говорит то, что думает. Если это был принц, то она, вероятно, шокировала бы его, а если это был бедный человек, то он всегда получил бы от нее самый последний ее шиллинг и самое доброе слово...

АННИ БЕЗАНТ [102]
Июль 1889, Фонтенбло, Франция

...Меня вместе с Гербертом Берроузом пригласили в Париж посетить великий Конгресс труда, который проводился там с 15 по 20 июля. Я провела день или два в Фонтенбло с Е.П.Блаватской, которая на несколько недель отправилась за границу отдохнуть. Там я и нашла ее: она работала над переводом чудесных отрывков из ";Книги Золотых Правил";, теперь так широко известных под названием ";Голос Безмолвия";. Она писала книгу быстро, не имея перед собой какой-либо материальной копии... Пока она занималась этим, я сидела в комнате. Я знаю, что она писала, не обращаясь ни к каким книгам, но работала она непрерывно, час за часом, точно так же, как если бы она делала это по памяти или читая по книге, хотя никакой книги не было... Вечером она заставила меня прочитать все написанное вслух, чтобы убедиться в том, что ";английский был приличным";. Там присутствовали Герберт Берроуз, миссис Кендлер – непоколебимый американский теософ, и все мы сидели вокруг Е.П.Б., когда я читала. Перевод был выполнен совершенным и красивым английским, плавным и музыкальным; мы смогли отыскать лишь одно-два слова, которые нужно было изменить, а она смотрела на нас как встревоженный ребенок, удивляясь нашим похвалам, – похвалам, которые произнес бы каждый человек, разбирающийся в литературе, если бы он прочитал эту изысканную поэму в прозе.

Чуть ранее в тот же самый день я задала ей вопрос относительно сил, посредством которых производятся те стуки, что так часто слышатся на спиритических сеансах. ";Для этих стуков не используются духи, – сказала она, – посмотрите";. Она протянула свою руку над моей головой, не касаясь ее, и я услышала и почувствовала легкие стуки по моему черепу, каждый из которых посылал что-то вроде электрического импульса вниз по позвоночнику. Потом она подробно объяснила, как можно производить подобные стуки в любой точке по желанию оператора и как взаимодействие токов, благодаря которым они возникают, можно вызвать другим способом – без помощи сознательного волеизъявления человека. Именно таким способом она иллюстрировала свои устные учения, экспериментально доказывая те утверждения, которые она выдвигала относительно существования тонких сил, которые можно контролировать посредством тренированного ума. Все феномены относились к научной стороне ее учения, и она никогда не опускалась до такой глупости, чтобы обосновывать авторитет своих философских концепций на фундаменте того, что она была чудотворцем. И она постоянно напоминала нам о том, что нет такой вещи, как ";чудо";; что все проводимые ею феномены производятся благодаря знанию природы, более глубокому, чем у среднего человека, и с использованием силы хорошо тренированных ума и воли; некоторые из них она описывала как ";психологические трюки";, создание образов с помощью силы воображения и отпечатыванием их на других в качестве ";коллективной галлюцинации";; другие, такие как передвигание твердых предметов, – либо проявлением астральной руки, которая подтаскивала их к ней, либо использованием элементала; чтением в астральном свете и так далее...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ 10 следует ...)