ОККУЛЬТНЫЙ МИР Е.П.БЛАВАТСКОЙ. (ПРОДОЛЖЕНИЕ 7 ...)

ВОСПОМИНАНИЯ И ВПЕЧАТЛЕНИЯ ТЕХ, КТО ЕЁ ЗНАЛ.

ЛОРА С. ХОЛЛОУЭЙ [72]
Август-октябрь 1884, Эльберфельд, Германия

Госпожа Блаватская имела способность производить звук, похожий на звон колокола, низкий и приятный, обладавший совершенной чистотой; все мы слышали его при различных обстоятельствах. Она всегда знала о том, что происходит в других частях дома, и однажды укорила одного человека из нашей компании за то, что было произнесено в парке, на расстоянии примерно в милю от замка. Ее хозяйка сказала, что госпожа Блаватская не выходила из комнаты в течение всего дня. Я помню также случай, как однажды я удалилась к себе в комнату, сказав, что мне надо кое-что написать. Вечером, когда все мы собрались в гостиной, она удивила меня, сказав: ";Ты сегодня ничего не писала. Я видела, как ты праздно проводила время";. Совершенно верно то, что я просидела весь день на подоконнике большого окна, глядя вдаль, на холмы, наблюдая за облаками и размышляя над множеством вещей. Госпожа Блаватская присутствовала в большой части моих мыслей, поскольку я решала вопрос – для меня он был очень серьезен, – остаться ли еще на некоторое время с компанией или вернуться назад, в Англию. Она каким-то образом узнала о том, что беспокоило мой ум, и когда мы проходили по лестнице, сказала мне: ";Ты поедешь назад вместе со мной";. Я подумала про себя, что нет, но обстоятельства сложились таким образом, что я действительно ехала назад в Лондон в компании с ней.

Видимо, она могла множеством способов предсказывать будущее, и иногда, когда она произносила такие пророчества, было довольно жутко слышать ее голос, настолько неистовой и эмоциональной она становилась. Она была незаурядной личностью и совершала незаурядные вещи. Она обладала феноменальными способностями и проявляла их безо всякой предварительной подготовки. Не имея корыстных стремлений, своего дома, родственных уз, сильных привязанностей, она казалась в мире совершенно одинокой и во многих отношениях была совершенно безразличной к чему-либо. Беспощадная в своих суждениях, бесстрашная и непокорная в своих действиях, она бездумно наживала себе врагов и ранила тех, кто любил ее, – и все это с совершеннейшим безразличием. Иногда, как я тайно про себя думаю, она при надобности гипнотизировала тех, кто находился рядом с ней, но доказать это невозможно.

Ее сердце вовсе не было похоже на камень, но она очень мало беспокоилась о внешних проявлениях любви. Она одиноко пребывала в каком-то своем личном космосе, и никто не мог близко узнать ее. Я находилась рядом с ней в комнате, когда вдруг почувствовала, что ее настоящее ";Я"; было очень-очень далеко отсюда, и видела, как, бросив один взгляд на незнакомого ей человека, она начинала рассказывать о нем так, будто вся его прошлая жизнь лежала прямо перед ее глазами.

Однажды я без предупреждения вошла в ее комнату, где она работала над рукописью, и, сделав серьезное выражение лица, направилась прямо к ней, держа в руке запечатанное письмо, которое я написала Гуру, или Учителю, пересылавшему мне письма через нее. ";Я хочу получить ответ на это письмо, и я пришла попросить вас, госпожа, чтобы вы отправили его";. Она рассердилась на меня, пришла в ярость и потребовала объяснить ей, по какому праву я врываюсь к ней и отдаю ей приказы отправлять письма Махатмам.

Когда она ";выпустила пар";, я тихо попросила ее отправить это письмо, добавив при этом, что оно очень важное. ";Ничто из того, что относится к человеческим эмоциям, не может быть важным, – возразила она. – Вы все полагаете, что если вы помолитесь, то должен быть немедленно получен личный отклик от Иеговы. Я устала от всей этой чепухи";. Я безмолвно положила письмо на стол, села за него лицом к ней и стала смотреть на мое письмо. Она выдвинула ящик письменного стола, который был пуст, и велела мне положить его туда. Я сбросила письмо со стола в этот ящик и сама его закрыла. Она откинулась в своем кресле назад, посмотрела на меня с некоторым интересом и заметила, что моя воля начинает развиваться.

Я сказала ей, что написать это письмо стоило мне большого труда, и что от ответа на него во многом зависит мое будущее. Вдруг под воздействием внезапного чувства я спросила ее, не ушло ли уже письмо, и не дожидаясь ее ответа, я выдвинула ящик и не нашла его там. Я тщательно посмотрела, нет ли его где-нибудь... Днем позже я повстречала госпожу Блаватскую, когда она собиралась отправиться в поездку с одним из гостей, и она подала мне руку, чтобы я помогла ей спуститься вниз по лестнице. Взяв ее руку, я спросила с улыбкой: ";Ну, как там мое письмо?"; Она на мгновение пристально посмотрела на меня, и вдруг у меня появилось чувство, я не знаю отчего, что на письмо ответили. Я засунула руку в карман своего платья и нашла там письмо, сложенное и запечатанное в китайский конверт...

Мир незаслуженно облил ее грязью, более чем кого-либо другого в те времена. Она стала объектом для подозрений не только со стороны отдельных людей, но и правительств, и на ее защиту вставали те, кто считал за особое счастье погибнуть за нее. Человеку, который однажды спросил ее, кто она, она дала исключительно простой ответ: ";Я старый буддийский пилигрим, что путешествует по миру для того, чтобы преподавать истинную религию, которой является Истина";.

Ч.У. ЛЕДБИТЕР [73]
31 октября 1884, Лондон, Англия

...Я отправил письмо Махатме Кут Хуми... Наконец я получил ответ... Но я не знал другого способа отправить еще одно письмо, кроме как отнести его госпоже Блаватской, и поскольку она собиралась на следующий день отбыть из Англии в Индию, то я поспешил в Лондон, чтобы увидеть ее.

Я с большим трудом уговорил ее прочитать письмо от Махатмы К.Х., потому что она решительно заявила, что все подобные послания предназначены только для получателя. Мне пришлось настоять на своем, в конце концов она его прочитала и спросила меня, что я хотел бы на это ответить. Я сказал... и спросил ее, как мне переправить эту информацию Учителю.

Она ответила, что он это уже знает, имея в виду, конечно же, очень тесную связь, в которой она с ним состояла... Затем она велела мне ждать около нее и не отходить ни в коем случае. Сама она следовала этому требованию абсолютно, заставив меня даже пойти с ней в ее спальню, когда ей нужно было надеть шляпу, а когда потребовался кеб, она отказалась позволить мне покинуть комнату и выйти на улицу, чтобы подозвать его. Я в то время совершенно не понимал, ради чего это все делалось, но впоследствии я осознал, что она хотела, чтобы я мог уверенно заявить о том, что она ни на мгновение не пропадала у меня из виду, начиная с того момента, как прочитала письмо Учителя и заканчивая получением мной ответа на него. Я помню так же хорошо, как если бы это произошло вчера, как мы с ней ехали в этом двухколесном кебе и то странное недоумение, которое я тогда испытывал, отчасти по причине той чести, которая мне была оказана, отчасти из-за страха за то, что, должно быть, я причинял ей жуткие неудобства, ибо я сидел боком на краешке сиденья, в то время как ее огромное тело перевешивало ее сторону этой повозки, так что пружины в течение всей этой поездки страшно скрипели.

В поездке в Индию ее должны были сопровождать мистер и миссис Оукли, и именно у них в доме я оказался в тот день вместе с ней поздно вечером... И даже в такой поздний час несколько верных друзей собрались в гостиной миссис Оукли, чтобы попрощаться с госпожой Блаватской, которая сидела в легком кресле у камина. Она вела блестящую беседу с присутствовавшими, сворачивая одну из своих неизменных сигарет, как вдруг ее правая рука как-то необычно дернулась в направлении камина, повернувшись ладонью вверх. Она с удивлением посмотрела на нее, как и я, поскольку я стоял рядом с ней, облокотившись на каминную полку, и некоторые из нас довольно ясно заметили что-то вроде белой туманной формы в ее ладони. Затем она сгустилась и приняла вид сложенного листа бумаги, который она сразу же отдала мне, сказав при этом: ";Вот ваш ответ";. Конечно, все присутствовавшие в комнате тут же собрались вокруг нас, но она отослала меня наружу, чтобы я прочел его, сказав, что я не должен давать кому-либо видеть то, что там написано. Это была очень короткая записка...

ИЗАБЕЛЬ КУПЕР-ОУКЛИ [74]
Ноябрь 1884, Египет

Е.П.Б. присоединилась к нам с мистером Оукли в середине октября и оставалась с нами до самого нашего отъезда в Индию вместе с ней. Компания, находившаяся в доме, состояла из Е.П.Б., моей сестры Лоры Купер, доктора Арчибальда Кейтли, мистера Оукли и меня. Было самое начало ноября 1884 года, когда мы отправились из Ливерпуля в Порт-Саид по пути в Мадрас. Было условленно, что сначала мы направимся в Каир, чтобы получить определенную информацию о предпосылках деятельности Куломбов, которые были хорошо известны там, поскольку новости об их предательстве, совершённом против Е.П.Б., уже достигли нас несколько месяцев назад...

Мы прибыли в Порт-Саид 17 ноября 1884 года и оставались там в течение нескольких дней для того, чтобы к нам успел присоединиться мистер Ледбитер. Когда он прибыл, мы сели на почтовое судно, которое шло по Суэцкому каналу до Исмаилии, а затем – на поезд до Каира... Е.П.Б. оказалась интереснейшим попутчиком, она обладала самыми разнообразными знаниями о каждой части Египта, которые были и обширны, и неординарны. Если бы у меня была возможность, я бы подробно описала наше пребывание в Каире, наши поездки по живописным и необычным базарам и то, как она рассказывала о людях и их жизни. Особенно интересным был один долгий день, который мы провели в Музее Булак на берегу Нила, где Е.П.Б. поразила своими познаниями Гастона Масперо, хорошо известного египтолога, и когда мы проходили по музею, она рассказывала ему о степенях посвящения фараонов и о том, что это означало для них с эзотерической точки зрения... Выехав из Каира, мы с Е.П.Б. отправились прямо в Суэц. Мистер Оукли остался в Каире, чтобы получить из полиции документы о Куломбах; мистер Ледбитер присоединился к нам в Суэце...

Ч.У. ЛЕДБИТЕР [75]
Ноябрь 1884, Египет

В те времена еще не была проложена железная дорога из Порт-Саида, и единственный способ, которым мы могли добраться до Каира, – это ехать вниз по Суэцкому каналу до Исмаилии и там сесть на поезд до столицы. Путешествие по каналу мы проделали на маленьком пароходике типа буксира... Каждый вечер он отправлялся из Порт-Саида в полночь и прибывал в Исмаилию ранним утром...

...В золотой дымке египетского утра мы сошли на пристани Исмаилии. У нас было несколько часов до отхода поезда, поэтому нам показалось разумным отправиться в отель и позавтракать... Потом без особых происшествий мы заняли места в поезде. В этом путешествии госпожа Блаватская... одарила нас самыми мрачными прогнозами о нашей будущей судьбе. ";Э-э, вы, европейцы, – сказала она, – полагаете, что вступите на тропу оккультизма и с триумфом пройдете через все ее опасности; вы мало представляете себе то, что вам предстоит; вы не сосчитали, как это сделала я, количества скелетов по сторонам этой тропы. Индийцы знают, чего там можно ждать, и они уже прошли все проверки и испытания, подобные которым вам не снились даже в самых жутких ваших кошмарах; но вы, бедные, слабенькие существа, что можете сделать вы?"; Она продолжала, как Кассандра, изрекать пророчества со сводящей с ума монотонностью, но ее слушатели относились к ней слишком уважительно, чтобы попытаться переменить тему. Мы располагались в четырех углах купе, госпожа Блаватская – лицом по ходу поезда, и мистер Оукли сидел напротив нее с отрешенным видом раннехристианского мученика; в то время как миссис Оукли, обильно уливаясь слезами и сохраняя на лице выражение постоянно растущего ужаса, сидела напротив меня...

В те дни... поезда обычно освещались чадящими масляными лампами, и в крыше каждого купе имелась большая круглая дыра, в которую носильщики вставляли эти лампы, пробегая по крышам вагонов. Это, однако, был дневной поезд, там не было лампы, и сквозь эту дыру можно было видеть синее небо. Случилось так, что я и мистер Оукли сидели, откинувшись назад, каждый в своем углу, так что мы оба... увидели нечто вроде шара из белого тумана, который образовывался в этой дыре, и через мгновение он сгустился, и превратился в сложенный листок бумаги, который упал на пол купе. Я вскочил, подобрал его и отдал госпоже Блаватской, считая само собой разумеющимся, что любое подобное сообщение должно предназначаться ей. Она развернула его и прочла, и я заметил, как она вдруг покраснела. ";Уф, – произнесла она, – вот что я вынуждена терпеть за свои старания предупредить людей о тех неприятностях, которые им предстоит испытать";, – и швырнула эту бумажку мне. ";Могу я это прочитать?"; – спросил я, и она тогда сказала: ";А как вы полагаете, зачем я вам это отдала?"; Я прочитал ее и обнаружил, что это записка, подписанная Учителем Кут Хуми, в которой очень тактично, но, тем не менее, достаточно решительно говорилось о том, что она совершенно напрасно, имея рядом столь оптимистичных и готовых трудиться кандидатов, преподносит им такую непроницаемо мрачную картину того пути, который, каким бы трудным он ни был, в конце концов, приведет их к неописуемому блаженству. В конце этого послания приводилось несколько слов похвалы каждому из нас, причем мы были названы по именам...

Едва ли мне стоит говорить, что все мы почувствовали большую радость, подъем духа и наполнились благодарностью; но, несмотря на то, что вряд ли порицание в данном случае можно было выразить более тактично, было ясно, что госпожа Блаватская не вполне оценила его положительность. До начала нашего разговора она читала какую-то книгу, обзор которой она намеревалась поместить в ";The Theosophist";, и она все еще сидела с открытой книгой на коленях и ножом для разрезания бумаги в руке. Теперь она возобновила свое чтение, стряхивая пустынную пыль (которая влетала потоками в открытое окно) со страниц своей книги с помощью ножа. Когда в окно ворвался особенно сильный порыв, мистер Оукли вскочил и хотел было закрыть окно, но госпожа Блаватская недружелюбно взглянула на него и произнесла с непередаваемой язвительностью: ";Неужели вас так раздражает эта пыль?"; Бедный мистер Оукли отпрянул назад в свой угол, как улитка в свой домик, и до самого прибытия в Каир наша руководительница не произнесла больше ни слова. Пыль на самом деле довольно сильно раздражала, но после этой ее выходки мы решили, что лучше перетерпеть все это молча...

ИЗАБЕЛЬ КУПЕР-ОУКЛИ [76]
Декабрь 1884 – март 1885, Адьяр, Мадрас, Индия

Покинув Каир, мы с Е.П.Б. направились прямо в Суэц... Потратив два дня на ожидание парохода, мы отправились в Мадрас... Полковник Олькотт и несколько членов ТО встретили нас в Коломбо [Цейлон], и мы провели там почти два дня, посетив интереснейшие буддийские храмы и сделав один совершенно чудесный визит – к Сумангале, верховному священнослужителю, который, очевидно, очень сильно уважал Е.П.Б... Затем мы проследовали в Мадрас.

Я никогда не забуду необыкновенную живописность нашего прибытия в Мадрас 21 декабря. Навстречу нам на лодках двигалась делегация в сопровождении духового оркестра. Правда, эффект от этой музыки был несколько смазан из-за того, что волны были слишком высоки, и поэтому оркестр то оказывался на пенистом гребне, то вдруг пропадал между двумя огромными волнами. Сходя на мол, мы увидели сотни людей, которые пришли встретить Е.П.Б., и, полные энтузиазма, люди буквально несли нас на руках до грузовика, щедро украшенного бумажными розами и окруженного массой улыбающихся лиц. Нас отвезли в Пачьяппа Холл, где на нас надели венки из роз и обильно обрызгали розовой водой. Затем раджа провел Е.П.Б. и меня в свою карету, и мы поехали в Адьяр. Здесь ее ожидал самый теплый прием. Со всей Индии собрались члены Общества в ожидании приближающейся конвенции теософов. Мы вошли в большой зал и сразу приступили к обсуждению занимавшего все наши мысли дела Куломбов.

Потом полковник Олькотт сообщил нам, что Лондонское Общество психических исследований собирается послать своего сотрудника для исследования этого дела, в связи с чем через несколько дней из Кембриджа прибыл этот пресловутый Ричард Ходжсон... По рождению мистер Ходжсон был австралийцем... Я совершенно уверена, что если бы приехал человек старшего возраста, с большим опытом и более зрелой способностью выносить суждения, то дело Куломбов предстало бы перед миром в совершенно ином свете...

Исследования мистера Ходжсона не были произведены с беспристрастностью; слыша со всех сторон, что госпожа Блаватская – мошенница, он и сам начал верить в это. Мы заметили, как после нескольких интервью с миссис Куломб и с миссионерами его взгляды обратились против меньшинства. Кроме того, доклад Ходжсона ни в коем случае нельзя считать точным, ибо он опустил некоторые весьма ценные доказательства феноменов, которые были предоставлены ему мистером Оукли и мной. Полковник Олькотт и Е.П.Б. обращались с мистером Ходжсоном очень вежливо и дружелюбно, и ему были предоставлены все возможности для исследования каждой щели и угла в Адьяре; и, тем не менее, он предпочел воспользоваться показаниями уволенной прислуги, чей склочный характер был к тому времени известен всем и каждому, и больше доверял им, чем показаниям Е.П.Б. и ее друзей, у которых не было материальной заинтересованности в предоставлении своих доказательств. Двери-ловушки и сдвигающиеся панели – все это было установлено Алексом Куломбом в отсутствие Е.П.Б., а его жена просто ";продала"; миссионерам госпожу Блаватскую, спасшую ее когда-то от голодной смерти, подделав ее письма и показав им их в таком виде.

Любой человек, обладавший нормальными умственными способностями и здравым смыслом, мог убедиться, что двери-ловушки и сдвигающиеся панели были установлены совсем недавно, настолько недавно, что они даже не двигались, поскольку желобки были не раскатаны и вообще не имели на себе следов какого-либо использования, как выяснили мы с мистером Оукли, попытавшись сдвинуть самую большую скользящую дверь. Если уж мы оказались неспособны проделать это с помощью наших объединенных усилий, то совершенно немыслимой предстанет перед вами идея о том, что госпожа Блаватская могла использовать их при проведении своих волшебных трюков, – все эти приготовления имели такой убогий вид, что любой трюк был бы неизбежно разоблачен. Однако мистер Ходжсон был настолько пристрастен и так увлечен своим ";успехом";, что эти простые и взывающие к здравому смыслу факты были им попросту отброшены в сторону. После завершения конвенции он немедленно покинул штаб-квартиру в Адьяре и отправился до окончания расследования жить в Мадрас...

...Следствием всех этих волнений стало то, что Е.П.Б. серьезно заболела. Полковник Олькотт отбыл в Бирму, и мы с мистером Оукли остались с ней в относительном уединении. Очень беспокойными были те часы и дни, когда мне в течение трех недель пришлось ухаживать за ней, потому что ей становилось все хуже и хуже. Больна ли была Е.П.Б. или здорова, я всегда чувствовала на себе ее чудесное оберегающее влияние и была спокойна. И, несмотря на то, что мы с ней были полностью изолированы от внешнего мира в этом доме, я бродила ночи напролет, чтобы получить глоток свежего воздуха, под этой плоской крышей, не видя рядом ни души, и однажды под утро, глядя на загорающуюся полоску восхода над Бенгальским заливом, я размышляла над этим и удивлялась, почему я совершенно спокойна, когда она лежит неподвижно, практически умирая, и поняла, что рядом с Е.П.Б. не может быть страшно. В конце концов, пришла та ночь, когда доктора отказались от нее и сказали, что уже ничего нельзя сделать. Уже несколько часов она находилась в коме. Доктора сказали, что она так и уйдет от нас в этом состоянии, и я знала, что это мое ночное бдение возле нее должно стать последним.

Я не могу описать, что затем произошло, – это было незабываемое переживание. Около восьми утра Е.П.Б. вдруг открыла глаза и попросила принести ей завтрак. Это был первый случай за последние два дня, когда она говорила совершенно нормально. Я позвала доктора, который был чрезвычайно поражен произошедшей переменой. Е.П.Б. произнесла: ";Ах да, доктор, вы ведь не верите в наших великих Махатм";. С этого момента ей постепенно становилось лучше. Доктор настоял на том, чтобы она как можно быстрее возвращалась в Европу...

РИЧАРД ХОДЖСОН [77а]
Декабрь 1884 – январь 1885, Адьяр, Мадрас, Индия

В ноябре 1884 года я отправился в Индию с целью расследовать на месте доказательства тех феноменов, которые были связаны с Теософским обществом...

...Для начала можно взять в качестве темы для рассмотрения стуки..., которые мистер А.П.Синнетт считает столь важными проверочными феноменами... Стуки, которые возникают тогда, когда госпожа Блаватская держит свои руки на голове пациента. Госпожа Блаватская сидела позади меня, положив руки на мой затылок, так что я не мог наблюдать за ее пальцами. Она не сообщила мне, что намеревается проделать, и я предполагаю, что она пыталась ";месмеризировать"; меня; так называемые ";ударчики";, которые я ощущал, произвели на меня впечатление такое, что это было похоже просто на нетерпеливые движения госпожи Блаватской. Затем на них обратили мое внимание как на феномен; это было повторено, но я вовсе не нашел никакого сходства между этими ";ударчиками"; и искрами, которые можно получить с помощью электрического конденсатора, как это описывает мистер Синнетт. Ощущение острого подергивания или постукивания совершенно отсутствовало. К сожалению, я не умею тихонько пощелкивать суставами пальцев, но я могу неуклюже и открыто щелкать одним из суставов своего большого пальца, и притом я прихожу к тому мнению, что качественно то ощущение, когда я таким вот способом щелкаю суставом своего большого пальца около своей головы, точно воспроизводит то, что я чувствовал под гибкими руками госпожи Блаватской...

...Что касается проблемы ее мотивов – когда я уже был вынужден прийти к тому заключению, что все ее притязания и все ее феномены были мошенничеством, – то ее разрешение стоило мне немалых трудов... В конце концов, совершенно случайный разговор открыл мне глаза. Мне... сначала пришлось отбросить как несостоятельную ту идею, что... цели Теософского общества были политическими, и что госпожа Блаватская являлась русской шпионкой. Но один разговор с госпожой Блаватской, возникший из-за ее внезапного интереса и странного волнения по поводу русских маневров у афганской границы, вызвал у меня серьезный вопрос: так ли уж мала вероятность того, что ее задачей в Индии было подогревание и как можно более широкое распространение среди местного населения враждебности к британским властям... После моего личного знакомства с госпожой Блаватской я не могу не чувствовать больших сомнений в связи с тем, не является ли ее истинной целью поддержка здесь интересов России...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [77б]
7 и 8 февраля 1885, Адьяр, Мадрас, Индия

И снова Махатма Мория выдернул Е.П.Б. из пасти смерти. Несколько дней назад она лежала при смерти, и меня вызвали телеграммой из Бирмы – не было уже практически никакой вероятности, что я смогу ее застать в живых. Но когда три врача предсказали, что она впадет в кому и уйдет из жизни в бессознательном состоянии, пришел Он, наложил на нее свои руки, и ход болезни изменился...

..В течение всего предыдущего дня все казалось настолько плохо, что Субба Роу и Дамодар потеряли самообладание, впали в совершеннейшую панику и сказали, что теперь ТО полетит ко всем чертям... И вот вчера пришел некий индийский йог, одетый в обычное оранжевое одеяние, в сопровождении женщины-аскета – видимо, его ученицы. Позвали меня, я пришел, сел, и мы стали молча смотреть друг на друга. Затем он закрыл глаза, сконцентрировался и – передал мне психически свое послание. Он был послан Махатмой Нараяной из Тиривеллума (тем самым, который продиктовал Е.П.Б. ";Ответы Британскому ФТО";), чтобы убедить меня в том, что я не останусь в одиночестве. Он напомнил мне о моем разговоре с Дамодаром и Субба Роу... 7-го числа. И он спросил меня (мысленно), мог ли я хотя бы на мгновение поверить в то, что он, тот, кто был всегда мне верен, бросит меня одного безо всякой помощи? Затем он и чела – женщина направились в комнату, где болела Е.П.Б. Вопреки индийскому обычаю поведения подобных ей, чела прошла прямо к Старой леди, проделала над ней пассы и по команде Гуру начала произносить мантрамы. Затем Гуру извлек из своей одежды шар размером с апельсин, сделанный из нирукти, священного пепла, который используется в индийских храмах для умащения тела после омовений, и приказал челе поместить его в небольшой шкафчик, что висел в изголовье кровати Е.П.Б. Он сказал Е.П.Б., что когда он ей понадобится, то она должна просто представить его в настоящей видимой форме и мысленно трижды повторить его имя. Потом еще были какие-то разговоры, и затем они удалились...

Глава 6.
ИТАЛИЯ, ГЕРМАНИЯ И БЕЛЬГИЯ, 1885–1887
 

ЧАРЛЬЗ ДЖОНСТОН [78]
Июнь 1885, Лондон, Англия

В 1884 году Общество психических исследований проявило сильный интерес к тем феноменам, которые были описаны в ";Оккультном мире"; А.П. Синнетта и в журнале госпожи Блаватской ";The Theosophist";, и был назначен комитет для проведения расследования этих феноменов. Выпустили очень положительный предварительный отзыв... Было принято решение сопроводить эту предварительную работу дальнейшими расследованиями в Индии, и для их выполнения по поручению Общества направился молодой исследователь психических феноменов мистер Ричард Ходжсон.

В это время происходили описываемые события в Адьяре, пригороде Мадраса, в штаб-квартире Теософского общества. Пока госпожа Блаватская и полковник Олькотт находились в Европе, двух членов Общества – Алекса и... Эмму Куломбов, которые в течение многих лет проживали в штаб-квартирах в Бомбее и Мадрасе, попросили покинуть это место. Их обвиняли в незаконном присвоении денег, клевете и проведении трюков, что сделало нецелесообразным их пребывание в центральном офисе Общества на ответственных постах. Эти два человека вскоре принялись мстить, нападая на госпожу Блаватскую, и эти нападки получили освещение в мадрасском христианском миссионерском [печатном] органе, в котором утверждалось, что предполагаемые феномены, описанные в ";Оккультном мире"; и в других работах, были не чем иным, как трюками, и что многие из них были проделаны этими двумя людьми [Куломбами], которые теперь прониклись раскаянием за совершённые проступки. Ими были опубликованы письма, которые, как они заявили, были написаны госпожой Блаватской, якобы подтверждавшие это мошенничество; но оригиналы этих писем так никогда и не были подвергнуты беспристрастному рассмотрению, а предложенные копии были полны ошибок, вульгарности и глупостей, и они мало напоминали подлинные письма великой теософской писательницы.

Мистер Ходжсон прибыл в Индию вскоре после того, как начались эти нападки. Он почувствовал какую-то симпатию и сочувствие по отношению к образу мыслей и методам действий этих двух уволенных сотрудников, обвинивших самих себя в подлоге, и он практически полностью перенял их взгляды и притязания по отношению ко всем тем феноменам, для расследования которых был послан. Он пробыл в Индии недолго и вернулся в Англию в начале 1885 года. В конце июня 1885 года он прочел часть своего доклада о феноменах на собрании Общества психических исследований.

В результате этого собрания резко изменилось общественное мнение о теософском движении: это мнение и без того никогда не было симпатизирующим, а теперь стало открыто враждебным. К госпоже Блаватской стали относиться как к мошеннице, а к ее сторонникам – как к глупцам. Публика приняла доводы мистера Ходжсона без всяких вопросов и размышлений...

Среди других на том роковом собрании присутствовал и я.

После того как мистер Ходжсон прочитал свой доклад, члены комитета обратились к аудитории, чтобы обсудить его. Одним из них был мистер Ф.У.Х.Маерс. Когда он спросил, какое впечатление на меня произвело это собрание, я ответил, насколько помню, что оно настолько скандально нечестно, что не будь я членом Теософского общества, я бы немедленно вступил в него под впечатлением от этого шоу, устроенного мистером Ходжсоном...

А.П. СИННЕТТ [79]
Август-октябрь 1885, Вюрцбург, Германия

Покинув Индию, госпожа Блаватская прибыла в Неаполь [Италия] в апреле 1885 года и поселилась в отеле Торре де Греко... Здесь госпожа Блаватская провела несколько месяцев, а затем отправилась в Вюрцбург [Германия]... Мы с женой заехали навестить ее в Вюрцбурге, совершая наше осеннее путешествие в 1885 году. Она остановилась на Людвигштрассе, 6...

Когда мы с женой виделись с ней в сентябре 1885 года, ";Тайная Доктрина"; еще оставалась нетронутой... Е.П.Б. устроилась довольно скромно, она пребывала в уюте и тишине, которые нарушались лишь ее тетей, госпожой Фадеевой... Естественно, она рвала и метала, негодуя по поводу той несправедливости, которую ей пришлось испытать от комитета ОПИ... В целом, однако, состояние ее здоровья и духа было лучше, чем можно было ожидать, и некоторые предварительные признаки свидетельствовали о том, что работа над ";Тайной Доктриной"; вскоре войдет в свою колею.

Примерно через месяц после нашего возвращения в Лондон, в октябре, я получил от госпожи Блаватской записку, где среди прочего она писала:

";Я сейчас очень плотно работаю над ";Тайной Доктриной";. То, что было в Нью-Йорке [имеются в виду те обстоятельства, при которых была написана ";Разоблаченная Изида";], повторяется снова, только лучше и яснее. Я начинаю думать, что это сможет возместить нанесенный нам ущерб. О, какие картины, панорамы, сцены, доисторические драмы, и все такое! Никогда не видела и не слышала лучше";.

КОНСТАНЦИЯ ВАХТМАЙСТЕР [80]
Декабрь 1885 – май 1886, Вюрцбург, Германия

Осенью 1885 года я готовилась оставить свой дом в Швеции... намереваясь провести зиму у моих друзей в Италии и по случаю навестить по пути фрау Гебхард в ее имении в Эльберфельде [Германия], которой я обещала нанести визит.

По причине моего предстоящего отсутствия я была занята приведением в порядок всевозможных дел, и именно тогда произошел один случай, естественно, не единственный в моей жизни, но этот выходил за рамки обычного. Я разбиралась и откладывала в сторону статьи, которые намеревалась взять с собой в Италию, когда услышала голос, сказавший: ";Возьми эту книгу, она принесет тебе пользу в твоем путешествии";. Тут я должна заметить, что я обладаю способностями ясновидения и яснослышания, которые у меня развиты довольно сильно. Я бросила взгляд на рукописный том, лежавший на верху горы вещей, которые я собиралась упрятать под замок до своего возвращения. Определенно, эта вещь была довольно странным vade mecum25 для отдыха, поскольку это был сборник статей о Таро и выдержек из Каббалы, который составил для меня один мой друг. Тем не менее, я решила все-таки взять его с собой, и положила книгу на дно одного из моих дорожных чемоданов.

Наступил последний день моего пребывания в Швеции, в октябре 1885 года, и я отправилась в Эльберфельд, где меня ожидал сердечный и радостный прием со стороны фрау Гебхард... Однако приближалось время моего отъезда в Италию. Мои друзья не переставали настаивать на том, чтобы я присоединилась к ним, и, в конце концов, окончательная дата моего отъезда была определена.

Когда я сказала фрау Гебхард, что собираюсь покинуть ее через несколько дней, она заговорила со мной о письме, полученном ею от Е.П.Б. ... Она была больна и испытывала душевную депрессию. Ее единственными компаньонами были ее слуга и индийский джентльмен... ";Съездите к ней, – сказала фрау Гебхард, – она нуждается в сочувствии, и вы смогли бы взбодрить ее... «Я стала раздумывать над этим... Фрау Гебхард была искренне польщена, когда я сообщила ей о своем решении и показала ей письмо, которое я написала Старой леди в Вюрцбург с предложением провести с ней несколько недель, если она того пожелает... Письмо было отправлено, и мы с нетерпением принялись ждать ответа. Когда, наконец, это письмо легло на стол, мы очень волновались при мысли о том, что там может быть написано, но опасение вскоре превратилось в отчаяние со стороны фрау Гебхард и в разочарование с моей, когда мы обнаружили там не что иное, как простой вежливый отказ... Госпожа Блаватская сожалела, но у нее не было для меня комнаты; кроме того, она была настолько занята работой над ";Тайной Доктриной";, что у нее не было времени развлекать посетителей, но она выражала надежду, что мы можем устроить встречу, когда я буду возвращаться из Италии обратно... Когда первоначальное разочарование прошло, я с надеждой устремила свои мысли на юг.

Мой багаж вскоре был приготовлен и у двери меня уже ждал кэб, как вдруг мне подали телеграмму, в которой говорилось вот что: ";Немедленно приезжайте в Вюрцбург, как можно скорее. – Блаватская";. Нетрудно себе вообразить, в какое изумление повергло меня это послание... Ничего против я не имела... и вместо билета в Рим взяла билет в Вюрцбург...

Вечером, когда я добралась до места пребывания госпожи Блаватской и стала подниматься по лестнице, мое сердце забилось учащенно, и я думала о том, какой прием меня здесь ожидает...

Госпожа Блаватская тепло приветствовала меня и, выразив гостеприимство, произнесла: ";Я должна извиниться перед вами за столь странное поведение. Я честно скажу, что у меня не было желания видеть вас. У меня здесь только одна спальня, и я подумала, что вы, должно быть, утонченная дама и не станете делить со мной одну комнату. Вероятно, мой привычный образ жизни отличается от вашего. Раз вы приехали ко мне, то вам придется, как я понимаю, смириться со многими вещами, которые покажутся вам невыносимыми неудобствами. Именно поэтому я приняла решение отклонить ваше предложение и написала вам письмо в этом духе; но уже после того как я отправила это письмо, со мной говорил Учитель, и он сказал мне, что я должна была попросить вас приехать. Я никогда не противоречу ни единому слову Учителя, и поэтому сразу отослала телеграмму. С того момента я постаралась сделать эту спальню более уютной. Я приобрела большую перегородку, которой комнату можно разделить так, чтобы вы жили в одной половине, а я – в другой, и я очень надеюсь на то, что это не причинит вам слишком больших неудобств";. Я ответила, что к каким бы условиям мне ни пришлось приспосабливаться, я с большой охотой пойду на эти жертвы ради того, чтобы испытать удовольствие от пребывания рядом с ней. Хорошо помню, что когда мы вместе отправились в столовую, чтобы выпить чаю, она вдруг резко сказала мне, как о чем-то, что уже давно волнует ее ум:

– Учитель говорит, что у вас есть для меня книга, которая мне очень нужна.

– Нет, не может быть, – отвечала я, – у меня нет с собой книг.

– Вспомните-ка получше, – сказала она. – Учитель говорит, что он в Швеции сказал вам взять с собой книгу о Таро и Каббале";. Тогда я припомнила те обстоятельства, о которых упомянула ранее. С того момента как я положила этот томик на дно чемодана, он ни разу не попался мне на глаза, и я совершенно о нем забыла. Я поспешила в спальню, открыла чемодан, докопалась до самого дна и отыскала его в том же самом углу, куда я его сунула, складывая вещи в Швеции, – он так и лежал там нетронутый. Но это было не всё. Когда я вернулась в столовую, держа книгу в руке, госпожа Блаватская сделала мне знак и воскликнула: ";Подождите, не открывайте ее пока! Теперь откройте на странице десятой и в шестой строке найдите следующие слова..."; – И она процитировала абзац. Я открыла книгу, которая, если вы помните, не была напечатанной, так что у Е.П.Б. не могло быть ее экземпляра, это была просто толстая написанная от руки тетрадь, в которой... содержались выписки и выдержки, сделанные одним моим другом лично для меня, но как бы там ни было, на той странице и в той строке, которые она указала, я обнаружила те самые слова, какие она произнесла. Подавая ей книгу, я рискнула спросить, зачем она ей понадобилась.

";А, – ответила она, – для ";Тайной Доктрины";. Эта моя новая работа, которой я так занята. Учитель собирает для меня материал. Он знал, что у вас есть эта книга, и велел вам привезти, чтобы я могла иметь ее под рукой в качестве справочного материала";.

В тот первый вечер работа стояла, но на следующий день я начала осознавать, каким был образ жизни Е.П.Б. и каким, вероятно, станет и мой на то время, пока я буду оставаться с ней. Описание одного отдельного дня может дать представление о том, как обычно протекала ее жизнь в тот период.

В 6 часов я проснулась оттого, что слуга принес чашечку кофе для госпожи Блаватской, которая после этого небольшого подкрепления поднималась, одевалась и к 7 часам уже садилась за письменный стол в своем кабинете. Она сказала мне, что такова ее неизменная привычка и что завтрак будет подан в восемь. После завтрака она опять усаживалась за письменный стол, и рабочий день начинался всерьез. В час дня подавался обед, при начале которого я звонила в небольшой ручной колокольчик, чтобы позвать Е.П.Б. Иногда она приходила сразу, но бывало ее дверь оставалась закрытой час за часом, до тех пор, пока наша прислуга-шведка не приходила ко мне чуть ли не со слезами на глазах, спрашивая, что теперь делать с обедом госпожи, который остывал, высыхал, подгорал и вообще портился. Наконец, появлялась Е.П.Б., измотанная многочасовым, столь утомительным трудом и спешкой, и тогда ей готовили еще один обед или я посылала в отель для того, чтобы ей принесли какой-нибудь еды. В 7 часов она откладывала рукопись в сторону и шла пить чай, а затем мы приятно коротали вечер вместе.

Удобно устроившись в своем большом кресле, Е.П.Б. обычно доставала карты и принималась раскладывать пасьянс, – как она говорила, для того, чтобы ее ум отдыхал. Казалось, что механическая процедура перекладывания карт позволяла ее уму освободиться от напряжения сосредоточенного труда, накопившегося за рабочий день. Вечерами она никогда не говорила о теософии. Умственная концентрация в течение дня была настолько сильной, что более всего остального она нуждалась в отдыхе, поэтому я приносила ей как можно больше журналов и газет, какие только могла достать, и из них зачитывала ей вслух те статьи и выдержки, которые, как я полагала, могут представить для нее наибольший интерес или позабавить ее. В 9 часов она отправлялась в кровать, где со всех сторон окружала себя своими русскими газетами и читала их до поздней ночи.

Вот так однообразно и проходили наши дни; единственным изменением, которое стоит отметить, являлось то, что иногда она оставляла открытой дверь между кабинетом, где она работала, и столовой, где сидела я, и тогда время от времени мы затевали с ней беседы, или я писала для нее письма, или мы обсуждали содержание тех писем, которые получили...

Тихая кабинетная жизнь продолжалась некоторое время, и работа постепенно продвигалась, пока вдруг однажды утром на нас не обрушился ";удар грома";... Безо всякого предупреждения Е.П.Б. получила экземпляр хорошо известного доклада Общества психических исследований... Я никогда не забуду ни этот день, ни тот наполненный слепым и безнадежным отчаянием взгляд, который она обратила ко мне, когда я вошла в ее кабинет и обнаружила ее сидящей за столом с открытой книгой в руках. ";Это, – воскликнула она, – карма Теософского общества, и все это валится на меня! Я – козел отпущения! Мне приходится нести на себе все грехи этого Общества, а теперь, когда ко мне прилепили ярлык величайшего обманщика века и русской шпионки, кто же теперь станет читать ";Тайную Доктрину";? Как я смогу продолжать работу Учителей? Ох, эти проклятые феномены, которые я проводила лишь для того, чтобы доставить удовольствие моим друзьям и наставить на путь тех, кто был вокруг меня. Какая чудовищная карма! Как же я переживу это? Если я погибну, вся работа Учителей полетит в тартарары, а Общество просто развалится!";

В первом порыве своего неистовства она даже не прислушивалась к доводам разума. Она повернулась ко мне, говоря при этом: ";А вы почему не уходите? Почему не покидаете меня? Вы ведь графиня, вы не можете оставаться здесь с такой персоной, как я, с той, которую выставили на посмешище перед всем миром, на которую все, кто ни попадя, будут тыкать пальцами как на самую изощренную трюкачку и мошенницу. Исчезните, пока и вас заодно тоже не запачкали всей этой постыдной грязью";.

";Е.П.Б., – сказала я, когда мои глаза встретили ее пристальный взгляд, – вы знаете, что ваш Учитель жив, и что он – ваш Учитель, и что Теософское общество было основано Им. Так как же оно может исчезнуть? И поскольку я это знаю так же, как и вы, поскольку для меня эта истина остается вне всяких сомнений, как вы могли хотя бы на секунду допустить ту мысль, что я отрекусь от вас и от того дела, которому все мы поклялись верно служить? Даже если все члены Теософского общества окажутся предателями по отношению к этому делу, вы и я – мы останемся ему верны, будем работать, и ждать, пока снова не наступят лучшие времена";.

...Мало приходится удивляться тому, что в эти неспокойные дни продвижение работы над ";Тайной Доктриной"; совершенно прекратилось и что когда, в конце концов, работа возобновилась, то оказалось весьма трудным достичь той отрешенности и спокойствия ума, которые для нее были необходимы...

Однажды в один из этих дней, войдя в кабинет Е.П.Б., я обнаружила, что весь пол забросан листами забракованной рукописи. Я поинтересовалась причиной этого беспорядка, и она ответила: ";Да, я уже двенадцать раз пыталась написать эту одну страницу правильно, но каждый раз Учитель говорил, что это неверно. Думаю, я сойду с ума от такого количества вариантов, однако оставьте меня в покое, я не могу прерваться, пока не решу эту задачу, даже если мне придется работать всю ночь напролет";. Я принесла ей чашку кофе, чтобы освежить и поддержать ее, а потом оставила ее один на один в ее утомительной борьбе с этой проблемой. Через час я услышала ее голос, она звала меня, и, войдя, я обнаружила, что наконец-то этот пассаж был, к ее полному удовлетворению, завершен, но этот труд был совершенно ужасен, а результаты в тот период часто были незначительными и неопределенными. Когда она откинулась на спинку кресла, наслаждаясь сигаретой и отдыхом после трудового подвига, я присела на поручень, и спросила ее, как получается, что она допускает ошибки при записи того, что ей дается? Она ответила: ";Понимаете, я делаю все возможное, чтобы описать то, что наблюдаю перед собой в пространстве; я фиксирую на этом свой взгляд и свою волю, и вскоре картина за картиной начинают проходить передо мной, подобно сценам в диораме. Или, если мне нужно справиться и получить сведения из какой-нибудь книги, я концентрирую свой ум, и тогда возникает астральная копия той книги, откуда я беру все, что мне нужно. Чем полнее мой ум освобождается от всех отвлекающих и мешающих мыслей, чем большей энергией и намерением он обладает и тем легче мне достичь цели; но сегодня, после всех неприятностей, которые достались на мою долю... я не могла добиться требуемой концентрации, и при каждой очередной попытке я неправильно воспроизводила нужные цитаты... Учитель сказал, что теперь все в порядке, так что давайте-ка пойдем выпьем немного чаю...";

...Имея настолько близкие, почти семейные отношения с Е.П.Б., какие были у меня в то время, я становилась свидетелем множества феноменов, происходивших вокруг нее. Одно происшествие, повторявшееся в течение долгого времени, убедило меня в том, что невидимые стражи охраняли ее и заботились о ней. Начиная с первой ночи, которую я провела в ее комнате, и до отъезда из Вюрцбурга я слышала регулярно повторявшиеся серии стуков на столе около ее кровати. Они начинались каждый вечер в 10 часов и продолжались с интервалом в 10 минут до 6 часов утра. Это были четкие, ясные стуки, подобных которым я больше не слышала нигде и никогда. Иногда я брала в руки часы и на протяжении часа слушала, и каждый раз, как только проходило 10 минут, с абсолютной регулярностью раздавались эти стуки. При этом было неважно, спит Е.П.Б. или бодрствует, – это не оказывало влияния ни на сам феномен, ни на его неизменную постоянность. Когда я попросила ее объяснить мне, что это за стуки, то она сказала, что это – побочный эффект того, что можно назвать психическим телеграфом, с помощью которого поддерживается ее связь с Учителями, чтобы челы могли наблюдать за ее физическим телом, в то время как ее астрал покидает его.

...Другой случай... доказал мне, что около нее присутствовали силы, чью природу и чьи действия нельзя объяснить общепринятыми теориями о содержании и состоянии материи. Как я уже говорила, у госпожи Блаватской было обыкновение по вечерам читать в постели русские газеты, и ее лампа крайне редко гасилась раньше полуночи. Между моей кроватью и этой лампой имелась перегородка, но ее яркий свет, отражаясь от потолка и стен, довольно часто тревожил мой сон. Однажды эта лампа все еще горела, когда пробило час ночи. Я никак не могла заснуть, и, слыша ровное дыхание Е.П.Б. за перегородкой, я поднялась, тихонько прокралась на ее сторону, подошла к лампе и погасила ее. В спальне постоянно присутствовал тусклый свет, который проникал сюда от ночника, горевшего в кабинете, поскольку дверь между кабинетом и спальней оставляли открытой. Я погасила лампу и направлялась обратно, когда она вдруг снова разгорелась, ярко осветив комнату. Я про себя подумала: что за странная лампа, насос в ней не работает, что ли? Я снова положила руку на насос и внимательно наблюдала, как исчезает огонь, и даже после этого еще минуту подержала руку на лампе. Затем я отпустила насос и постояла еще с минуту, наблюдая, и вдруг, к моему удивлению, снова появилось пламя, и лампа засветилась чуть ли не еще ярче. Это меня совершенно озадачило, и я решила стоять возле этой лампы хоть всю ночь, если придется, и гасить ее до тех пор, пока не пойму причины этих странностей. В третий раз я нажала на насос и закручивала его до тех пор, пока лампа не погасла окончательно, потом отпустила его, внимательно наблюдая за тем, что теперь произойдет. И в третий раз лампа загорелась, и на этот раз я рассмотрела коричневую руку, которая медленно и тихо поворачивала ручку лампы. Поскольку я была в некоторой степени знакома с астральными силами и астральными сущностями на физическом плане, я без всяких затруднений пришла к выводу, что это была рука челы, и, подумав, что есть какая-то реальная причина для того, чтобы лампа осталась горящей, я вернулась в свою постель. Однако в ту ночь меня не оставляло в покое чувство любопытства и упрямства. Я хотела узнать больше, и поэтому я позвала: ";Госпожа Блаватская!"; потом громче: ";Госпожа Блаватская!";, и потом еще раз: ";Госпожа Блаватская!"; Внезапно в ответ я услышала восклицания: ";О, мое сердце, мое сердце! Графиня, вы меня чуть не прикончили, – и потом снова: – О, мое сердце, мое сердце!"; Я рванулась к постели госпожи Блаватской. ";Я была с Учителем, – прошептала она, – зачем вы позвали меня?"; Я очень перепугалась, потому что ее сердце билось под моими ладонями в совершенно бешеном ритме.

Я дала ей дозу дигиталиса и сидела возле нее до тех пор, пока симптомы не прошли, и она более-менее не успокоилась. Потом она рассказала мне, как однажды полковник Олькотт чуть не убил ее тем же самым способом, внезапно позвав ее в тот момент, когда ее астральная форма отсутствовала в теле. Она заставила меня пообещать ей, что я больше не буду проводить с ней подобных экспериментов, и я с готовностью обещала ей это, переполняясь горем и состраданием оттого, что подвергла ее таким мучениям...

В Вюрцбурге у нас была небольшая, но очень уютная квартира; комнаты были просторные, с высокими потолками и располагались на первом этаже, так что Е.П.Б. могла легко и удобно передвигаться. Но за все то время, что я с ней провела, я лишь трижды смогла убедить ее выйти на свежий воздух. Похоже, она получала удовольствие от этих прогулок, но приготовления к ним и всякие усилия, которые приходилось при этом совершать, ее утомляли, и она считала их просто глупой тратой времени. У меня было обыкновение ежедневно... выходить на получасовую прогулку, поскольку я полагала, что свежий воздух и движение способствуют хорошему здоровью.

Я припоминаю один любопытный инцидент, связанный с одной из таких прогулок... Проходя мимо парфюмерного магазина, я увидела в витрине в стеклянной чаше мыло. Я вспомнила, что мне как раз было нужно купить мыло, я зашла в магазин, и выбрала кусок из этой чаши. Я видела, как продавец завернул его в бумагу, взяла сверток из его рук, положила его к себе в карман и продолжила прогулку. Вернувшись в наши апартаменты, я прошла прямо в свою комнату, не заходя к Е.П.Б., и сняла шляпу и плащ. Вынув из кармана сверток, я развязала бечевку, начала разворачивать обертку и вдруг нащупала внутри небольшой сложенный листок бумаги. Тут я подумала, как люди любят повсюду всовывать рекламу, даже к куску мыла и то положили! Но потом я внезапно вспомнила, что видела сама, как человек завязывал этот сверток и совершенно точно, что ничего он туда не засовывал. Это показалось мне странным, и когда эта бумажка выпала на пол, я наклонилась, подняла ее, развернула и обнаружила там несколько замечаний, посланных мне Учителем Е.П.Б., которые были написаны его собственным почерком, – я часто видела его прежде. Это было объяснение нескольких феноменов, которые привели меня в состояние недоумения несколько дней назад, и еще кое-какие указания относительно того, что мне следует предпринять в будущем. Это происшествие было для меня особенно интересным, поскольку оно произошло без ведома Е.П.Б. и независимо от нее, ибо сама она в это время с отрешенным видом сидела в своей комнате, работая над рукописью...

Я здесь подробно описываю многие факты, которые не связаны напрямую с работой над ";Тайной Доктриной";, но мне кажется, что, узнавая некоторые подробности жизни Е.П.Б. в то время, читатель сможет получить лучшее представление о той женщине, которая является автором этого грандиозного труда.

В течение многих дней она сидела там, работая в течение долгих часов, и мало что могло сравниться по монотонности и утомительности с ее жизнью, если посмотреть на нее с точки зрения постороннего человека. Но, я думаю, что в то время она в большей степени жила во внутреннем мире, и там ей представлялись видения и картины, которые компенсировали ей мрачность повседневной жизни. Однако у нее имелась одна довольно чудная вещица, которая развлекала ее. Перед ее письменным столом на стене висели часы с кукушкой, и эти часы временами вели себя совершенно необыкновенным образом. Иногда они громко звонили, как колокол, а потом вздыхали и стонали, как одержимые, и куковали самыми неожиданными способами. Наша служанка Луиза... очень сильно их боялась и однажды с благоговейным ужасом сообщила нам, что она считает, будто там живет дьявол. ";Не то чтобы я верила в существование дьявола, – сказала она, – но эта кукушка иногда почти разговаривает со мной";.

Это так и было. Однажды утром я вошла в комнату и увидела то, что показалось мне похожим на лучи электрического света, которые выходили из часов во всех направлениях. Когда я сообщила об этом Е.П.Б., она сказала в ответ: ";А, это всего лишь психический телеграф, они его просто усиливают сегодня вечером, это для завтрашней работы";. Проживая в такой обстановке и находясь в постоянном контакте с этими обычно невидимыми силами, я начинала чувствовать, что все это представляется мне истинной реальностью, а внешний мир кажется смутным и безрадостным...

Зима пронеслась, наступила весна, и вот однажды утром Е.П.Б. получила письмо от подруги, с которой она была знакома уже несколько лет... мисс Эмили Кислингбери. Та писала, что собирается приехать и навестить нас... Также в тот момент у нас гостили герр и фрау Гебхарды... Поскольку весна была в разгаре, наступало время подумать о наших летних планах, и Е.П.Б. решила провести летние месяцы в Остенде со своей сестрой и племянницей.

Фрау Гебхард волновалась в связи с тем, что ей нужно нанести короткий визит в Австрию, и она уговорила меня поехать вместе с ней до Кемптена... Мы согласовали наши планы и приступили к решению трудной задачи – надо было упаковать вещи. Через несколько дней все коробки Е.П.Б. были завязаны и запечатаны, и мы были готовы отправиться в столь многообещающее путешествие. Мисс Кислингбери возвращалась в Лондон и любезно согласилась проводить Е.П.Б. до Остенде...

Переезды для Е.П.Б. всегда представляли огромную трудность, и я с отчаянием смотрела на ее девять коробок, которые нужно было погрузить в железнодорожный вагон. Мы поехали на вокзал очень рано, и там мы усадили Е.П.Б. [в зале ожидания], окружив ее многочисленными пожитками, а сами отправились договариваться с проводником, чтобы он посадил ее, мисс Кислингбери и служанку Луизу в отдельное купе... Затем нам предстояла серьезная задача по погрузке всего багажа, который включал в себя подушки, покрывала, саквояжи и еще драгоценную коробку с рукописью ";Тайной Доктрины";... Ну а бедной Е.П.Б., которая в течение многих недель не покидала своей комнаты, пришлось пройти по всей платформе, и ей это удалось с большим трудом. Мы удобно устроили ее и уже хотели порадоваться, что вся эта утомительная суматоха удачно завершилась, как вдруг к нашей двери пробрался какой-то чиновник и начал страшно возмущаться, что вагон загромоздили этими коробками. Он говорил по-немецки, Е.П.Б. отвечала по-французски, и я уже начала впадать в панику по поводу того, чем все это может завершиться, когда, наконец, к счастью, раздался свисток, и поезд тронулся...

ДЖУЛИЯ В. КЕЙТЛИ [81] (супруга Арчибальда Кейтли)
1886–1891, Пенсильвания, США

Проживая за несколько тысяч миль от Англии, я никогда не встречала госпожу Блаватскую... Как и другие мои знакомые, я в первый раз услышала о Е.П.Б., наткнувшись на памфлет ОПИ, который объявлял ее мошенницей, и выдавал клевету, сочиненную мистером Ходжсоном и Куломбами, за истинные факты...

Однако вскоре я начала осознавать через свой собственный опыт, что она была совсем не такой, какой ее представляли... Те доказательства, которыми я обладала, послужили причиной того, что я попросила Е.П.Б. стать моим учителем; и тот факт, что я полностью доверяла ей и верила в нее, привел к тому, что я добилась исполнения своего желания. Состояние ума, возникающее при наличии веры, создает благоприятные для восприятия магнетические условия в ауре и тонких телах, совершенно не похожие на те замкнутость и стесненность, что присущи уму, наполненному критикой и сомнениями. Моя аура и внутренние тела активизировались... На ту ограниченность, в которой заставляет себя жить множество людей, обращается слишком мало внимания. Чтобы это стало заметно, сначала надо обрести веру и преданность...

После того как Е.П.Б. согласилась взять меня своей ученицей, она не излагала мне никаких правил и не формулировала никаких планов. Дни проходили у меня как обычно, а ночью, когда я погружалась в глубокий сон, начиналась новая жизнь. Выходя по утрам из сна настолько глубокого, что при пробуждении все еще сохранялись впечатления прошедшей ночи, я ясно помнила, что побывала, как это обычно случалось, у Е.П.Б. Меня принимали в комнатах, которые я могла описать и действительно описывала тем, кто жил с ней, – описывала со всеми подробностями, вплоть до потертых мест и дырок в коврах. При первом таком случае она сказала мне, что принимает меня в ученицы... Впоследствии она демонстрировала мне картины, которые проходили, как панорамы, вдоль стены комнаты...

...В других случаях, гораздо более редких, я просыпалась и обнаруживала, что она стоит около моей кровати. И когда я приподнималась, опираясь на локоть, она начинала свое символическое повествование – гармония природы наполняла залитую лунным светом комнату, а по стене в это время скользили чудесные живые картины. Все это было для меня совершенно объективным. Я находилась в полном сознании по отношению к окружающим вещам, ко всем естественным ночным звукам и даже брала на руки мою любимую собачку, потому что она дрожала и поскуливала при виде Е.П.Б. Все выражения, которые принимало лицо Е.П.Б., стали для меня знакомыми. Я представляю ее перед собой в старой мантии, – какая еще старая, изношенная мантия вызывала столько эмоций? – в которую она была облачена, когда распахивала передо мной пространство, и тогда я тоже растворялась в ее собственном реальном бытии.

Я получила от нее не более полудюжины писем, и в этих письмах не содержится никакого учения; в них говорится о теософских делах и что является их особенностью. По ночам она велела мне передать какие-либо ее советы определенным людям. Я подчинялась и делала это, ссылаясь на ее авторитет, а спустя несколько дней от нее приходило письмо с инструкциями, которые я уже слышала до того ночью. Таким образом, у меня появлялась возможность доказать, что я действительно слышала ее желание через огромный океан, ибо она зачастую высказывала в них просьбу, касавшуюся какого-то очень важного дела, необходимость заняться которым возникала за день, максимум за два дня до этого. У меня была возможность таким способом проверить свои переживания и опыт, так как иногда у меня также имелась возможность говорить о чем-то еще до того, как оно случилось...

 (ПРОДОЛЖЕНИЕ 8 следует ...)