Сын еврейского кучера Петр Шафиров сохранил для России Петербург, Прибалтику и Псков, спасая Петра Первого от поражения в очередной русско-турецкой войне. Вице-канцлер, тайный советник, кавалер ордена Андрея Первозванного – о такой карьере еврею нельзя было и мечтать. Но вскоре по надуманному обвинению его приговорили к смертной казни. Он был помилован императором лишь в ту секунду, когда топор был уже занесен на его головой. Что узнал о своем еврейском вице-канцлере Петр Первый, разбирался корреспондент Jewish.ru
[показать]
«...По суду на Генеральном дворе имеет быть экзекуция над некоторою знатною персоною в Кремле на площади близ Сенатской палаты сего февраля 15 дня…» 14 февраля 1723 года начинавшееся этими словами объявление развесили по Москве, и назавтра народ потянулся к Кремлю: когда еще увидишь, как рубят голову вице-канцлеру, действительному тайному советнику и кавалеру ордена Андрея Первозванного? Петра Шафирова подвели к плахе под руки: он был так толст, что и в cпокойные-то времена ходил с трудом, а сегодня у него подкашивались ноги. Бывший вице-канцлер перекрестился и встал на колени, палач занес топор, но лезвие врезалось не в шею, а в плаху, в нескольких пальцах от головы. Шафирова подняли на ноги и объявили ему помилование «за оказанные государству услуги». У него отобрали чины и ордена, поместья и петербургский дом, после чего отправили вместе с семьей в Сибирь, на Лену – но он туда не доехал.
«Приказывал я тебе, чтобы Шафирова послал в Ярославль, но понеже по письмам я чаю быть розыску скорому, того ради лутше в Новгород привезть для близости…» Это известные нам строки из письма императора своему кабинет-секретарю, но больше никаких деталей. Загадочен и сам приговор: одного из первых вельмож страны, верного и давнего сподвижника государя обвиняли в неуважении к Сенату, покровительстве родственнику и хищениях. Такие грехи имелись у всей российской элиты, и казнить ее в этом случае надо было бы чохом. Почему император запретил сосланному Шафирову входить в церковь? Быть может, ему была известна тайна бывшего вице-канцлера, крещеного еврея, не отказавшегося от обычаев своего народа? Однако вера волновала Петра в последнюю очередь, он ценил компетентность и верность. Так не намекал ли император на иной, непростительный грех?
[показать]Шафировы, как и вошедшие в русскую историю Копьевы, Веселовские, Евреиновы, появились на Москве после взятия Смоленска, во время русско-польской войны 1654–1667 годов. Война эта велась со страшными жестокостями, особенно доставалось евреям, которых на Руси в то время знали, в основном, по Священному Писанию да понаслышке, но заочно ненавидели. Смоленским евреям повезло, их судьбу решило соглашение о капитуляции города: они могли принять православие и перебраться в Москву со своим добром или уйти в Польшу, потеряв все. Файвел Шафир крестился и стал Павлом Шафировым. Была и другая версия: говорили, что отец Шафирова стал крепостным человеком боярина Хитрово. Но уже при сыне царя Алексея Михайловича, Федоре, Павел Шафиров стал дворянином и, не оставляя службы в Посольском приказе, занялся торговлей – с чего бы он ни начал в Москве, это была впечатляющая карьера.
Его сына царь Петр знал с молодости. Если верить легенде, их знакомство состоялось около лавки, где Шафиров-младший служил сидельцем у родственника, купца Евреинова, предка знаменитого театрального режиссера. Петр разговорился с бойким продавцом, то, что Шафиров владел французским, латинским, немецким, голландским и польским языками, его поразило:
– Кто тебя выучил?
– Мой отец, переводчик Посольского приказа Павел Шафиров.
– Ты мне надобен.
[показать]Он велел Шафирову прийти к нему завтра поутру, захватив аттестат от хозяина – в итоге юношу определили в переводчики Посольского приказа. Здесь Петр Шафиров прилежно служил и вскоре отправился вместе с Петром в «Великое посольство» на Запад. Когда Петр, узнав о стрелецком мятеже, помчался обратно в Москву, Шафиров оказался одним из его спутников. Так молодой человек стал делать карьеру, а о среде, в которой ему пришлось пробиваться наверх, мы можем судить по мемуарам оказавшегося в Москве конца XVII века «попаданца», прототипа главного героя акунинского «Алтын Толобаса» и персонажа романа Алексея Толстого «Петр I», шотландского наемника Патрика Гордона. Бравый вояка соблазнился высоким жалованьем и перешел из польской службы в русскую. Царские эмиссары сулили ему золотые горы, но, как только он пересек границу, ему стало нехорошо: всюду грязь, неустройство, люди неприветливы и недоброжелательны, никто не улыбается. Добравшись до Москвы, Гордон от огорчения заболел, город показался ему ужасным, да и с жалованьем его обманули. Но он честно служил и сделал карьеру, стал генералом, получил большие имения. Царский указ требовал «сукиных детей немцев на воеводства не посылать», и все же знания, рвение и ум перевешивали. Так было и при отце Петра, а уж при нем самом все происходило еще быстрее и легче, хотя и поразившего Гордона бытового безобразия стало намного больше. В Англии Петр I с товарищами, среди которых был и Шафиров, начисто разгромили отведенный посольству дом адмирала Бенбоу, сломав и испортив все – от мебели, обоев, печей и печных труб, ограды и домика садовника до садовых деревьев. Пьянство было любимой царской привычкой, уклониться от него было нельзя. К выпивке пристрастился и сын Шафирова, Исай, кончилось это плохо.
Поначалу Шафиров не слишком выделялся из числа ближайших сподвижников Петра – он был блестяще одарен, но бездарей и не держали. Шафиров вел переговоры с польским королем и семиградским князем, стал вторым человеком российской дипломатии, а после смерти князя Головина и ее неформальным главой, «серым кардиналом» при неумном канцлере Головкине. Шафиров показывал себя как великий знаток человеческих слабостей, всегда точно знал, кому надо дать взятку и какую, был блестящим переговорщиком, трудоголиком, незаурядным публицистом. Его трактат «Рассуждение, какие законные причины его царское величество Петр Первый к начатию войны против короля Карола XII шведского имел…» дважды издавался огромным для того времени тиражом, был переведен на немецкий и английский.
[показать]Так, потихоньку Шафиров сколотил большое состояние: у него была ткацкая мануфактура в Москве и совместный бизнес с могущественным царским фаворитом Меншиковым, с которым они организовали китобойный промысел на Белом море. А в июле 1711 года Шафиров оказался спасителем Отечества. После Полтавы Петр I переоценил свои силы, ввязался в войну с союзником Швеции, Турцией, и 190-тысячная армия великого визиря прижала к реке Прут царя вместе с 39 тысячами усталых солдат, царицей и придворными, среди которых был и Шафиров. Заканчивались порох и вода, турки простреливали подходы к реке. Петр I подготовил послание в Россию: в нем царь велел сенаторам не исполнять его приказания, если он попадет в плен, а в случае его гибели избрать из своей среды достойнейшего. На переговоры царь отправил Шафирова, Петр был готов пожертвовать всем: отдать шведам завоевания в Прибалтике, Псков, срыть Петербург… Но янычары устали от боев и не хотели сражаться, а Шафиров дал великому визирю огромную взятку, и дело ограничилось малым: турки получили Азов, пришлось срыть укрепления Таганрога. Русская армия вышла из окружения с барабанным боем и развернутыми знаменами, но Шафирову пришлось отправиться в Стамбул заложником и переговорщиком. Там он провел два года, ведя переговоры, интригуя, раздавая взятки и время от времени оказываясь в заключении – такова была турецкая манера вести дела. В конце концов султан послушался совета подкупленного Шафировым верховного муфтия и подтвердил условия мира. Шафирова отпустили в Россию, возвращение в Петербург стало его триумфом: он получил орден Андрея Первозванного, через три года – высший статский чин, стал действительным тайным советником. А всего через шесть лет его приговорили к смерти и помиловали, инсценировав казнь.
[показать]Петровские любимцы враждовали со старой знатью, и Шафиров, имевший в зятьях Долгорукого, Салтыкова, Гагарина, Хованского и Головина, рассорился с олицетворявшим всех петровских «новых людей» Меншиковым (у них имелись и денежные счеты: бывшие компаньоны не поделили беломорский бизнес). Ближайшие приближенные царя тонули в дрязгах, причины которых трудноуловимы, а проявления дики: злейший гонитель Шафирова обер-прокурор Скорняков-Писарев слезно жаловался Петру, что во время пирушки вице-канцлер собирался заколоть его, мертвецки пьяного, шпагой (абсурдно хотя бы потому, что Шафиров в это время был толст, как бегемот, и с трудом ходил). Поссорившись во время заседания Сената, Меншиков, Шафиров и Скорняков-Писарев поносили друг друга на чем свет стоит: «…Шафирову отдали почту, где он безбожно завышает таксы и кладет все к себе в карман», «А Меншиков захватывает чужие земли, его сообщник – брат обер-прокурора», «Шафиров – сын кучера-еврея, боярского холопа», «Дядю Скорнякова-Писарева повесили за воровство» – и так далее…
Петр в это время был в персидском походе. Когда он вернулся, каждый из участников ссоры получил свое: Скорняков-Писарев отправился в ссылку, Меншиков утратил его доверие, Шафирова приговорили к казни. Писавший «Историю Петра I» Пушкин изумлялся: «За то, что Шафиров при всем Сенате ругал поматерну обер-прокурора Скорнякова-Писарева, кажется, на смерть осудить нельзя».
[показать]Тайну этого приговора, наверное, надо искать в судьбе шафировского родственника и воспитанника Авраама Веселовского, полиглота и карьерного дипломата, мастера тайных дел, большого специалиста по шифрам. Веселовский был русским резидентом в Вене и возглавлял охоту за бежавшим от отца царевичем Алексеем, нелюбимым сыном Петра от брошенной и заточенной в монастырь жены. Авраам Веселовский сказался больным и увильнул от розыска царевича, Петр приказал ему вернуться в Россию, а он вместо этого стал первым на Руси дипломатом-невозвращенцем. Некоторые считают, что Веселовский советовал Алексею Петровичу не возвращаться в Россию, а за ним-де стоял Шафиров. В 1724 году, когда Шафирова приговорили к смерти, его родственник находился в Англии и просил британское гражданство.
Шафирова могли погубить и могущественные враги, обвинения в казнокрадстве были опасны, но последним камнем могло стать подозрение в неблагонадежности – этого Петр не прощал. Судьба бывшего вице-канцлера была бы печальна, но последние два года жизни и так были нелегкими для царя: он заподозрил в измене вторую жену, единственного человека на свете, умевшего усмирять его гнев. Камергера царицы, ее любимца Виллима Монса, Петр казнил, самой Екатерине просто перестал доверять. Разговоры с женой давались ему с трудом. Однажды посреди фразы он взял в руки дорогую китайскую вазу:
– Вот прекраснейшее украшение моего дворца… – тут ваза полетела на пол. – …Захочу – и разобью его вдребезги!
Царю стало не до Шафирова. А после смерти Петра так и вовсе все резко изменилось. Гвардия посадила на трон его вдову, Екатерина I вернула Шафирова из ссылки, возвратила ему ордена, пожаловала чином – всего на два ранга меньше, чем у него был до приговора, подарила золотую шпагу покойного императора. Он смиренно благодарил ее, говорил, что недостоин таких милостей, помянул свою вину… Императрица его прервала:
– Я помню ваши заслуги.
[показать]Петр Шафиров прожил еще 14 лет. Со временем он выслужил свой бывший чин, занимал важные посты, но прежним влиянием уже не пользовался. Эти годы он провел так же, как и всю жизнь – в трудах и хлопотах на службе государству, разъездах от Персии до Архангельска и попытках восстановить состояние: Шафирова по-прежнему упрекали в казнокрадстве. Впрок нажитое не пошло: его сын Исай, с детства приученный к вину, спился, проиграл все унаследованное от отца имущество и умер в бедности.
А вот их родственник Авраам Веселовский, бежавший от царского гнева на Запад, прожил долгую, мирную и счастливую жизнь. Он обосновался в Швейцарии, принял протестантство, занимался коммерцией и разбогател. Веселовский состоял в переписке с Вольтером, рекомендовавшим своего корреспондента Екатерине Великой. Царица звала его в Россию, но Веселовский не вернулся, ему хватало воспоминаний. В его женевском доме висел портрет Петра I, подаренный ему самим царем. Уверяли, что в старости, проходя мимо него, он вздрагивал. Это, быть может, и апокриф, но точно известен его ответ графу Орлову-Чесменскому, спросившему Веселовского, почему он не возвращается: «На родину я вернусь, когда в ней утратят силу три пословицы: “Без вины, а виноват”, “Хоть не рад, да готов”, “Божье, да государево”…»
