Графиня Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова (1818-1856)
В 1840 г. известная петербургская красавица графиня Александра Кирилловна ВОРОНЦОВА-ДАШКОВА, урождённая Нарышкина (1817—1856) получила из Парижа свой портрет, литографированный Греведоном. Лермонтов, по-дружески расположенный к графине и часто бывавший в её доме, тогда же (до отъезда на Кавказ) посвятил ей стихотворение, создав тонкий психологический портрет.
"Как мальчик кудрявый резва,
Нарядна, как бабочка летом;
Значенья пустого слова
В устах её полны приветом.
Ей нравиться долго нельзя:
Как цепь ей несносна привычка,
Она ускользнёт, как змея,
Порхнёт и умчится, как птичка.
Таит молодое чело
По воле — и радость и горе.
В глазах — как на небе светло,
В душе её темно, как в море!
То истиной дышит в ней всё,
То всё в ней притворно и ложно!
Понять невозможно её,
Зато не любить невозможно."
М.Ю. ЛЕРМОНТОВ «К ПОРТРЕТУ». 1840

Воронцова-Дашкова Александра Кирилловна Светская знакомая А.С.Пушкина. Он упоминает о ней в переписке с женой Натальей Николаевной: «...есть ещё славная свадьба: Воронцов женится на дочери Нарышкина, которая и в свет ещё не выезжает...»
44-х летний граф Воронцов-Дашков Иван Илларионович, царедворец Николая I, женился на 17-летней Александре Нарышкиной, которая быстро стала одной из заметных фигур в столичном обществе.
Муж Александры Кирилловны, богатейший вельможа граф Иван Илларионович Воронцов-Дашков (1790—1854) — русский дипломат, действительный тайный советник. Он был старше юной супруги на 27 лет.
Владимир Александрович Соллогуб (1813-1882) вспоминал: «Самым блестящим, самым модным и привлекательным домом в Петербурге был в то время дом графа Ивана Воронцова-Дашкова благодаря очаровательности его молодой жены прелестной графини Александры Кирилловны... Много случалось встречать мне на своём веку женщин гораздо более красивых, может быть, даже более умных, хотя графиня Воронцова-Дашкова отличалась необыкновенным остроумием, но никогда не встречал я ни в одной из них такого соединения самого тонкого вкуса, изящества, грации с такой неподдельной весёлостью, живостью, почти мальчишеской проказливостью. Живым ключом била в ней жизнь и оживляла, скрашивала всё её окружающее. Много женщин впоследствии пытались ей подражать, но ни одна из них не могла казаться тем, чем та была в действительности».
Графиня Воронцова-Дашкова была среднего роста, брюнетка, с выразительными тёмными глазами овально-продолговатой формы немного монгольского типа, как и весь склад лица. Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882) отметила в своих воспоминаниях, что графиня «окружённая роскошью, не забывала никогда бедных и способна была на самоотвержение…»
Каждую зиму, по словам В. А. Соллогуба, «Воронцовы давали бал, который двор удостаивал своим посещением. Весь цвет петербургского света приглашался на этот бал, составлявший всегда, так сказать, происшествие светской жизни столицы».
Два таких бала оказались наиболее памятны современникам. 23 января 1837 года на бале у Воронцовых-Дашковых «раздражение Пушкина дошло до предела, когда он увидел, что его жена беседовала, смеялась и вальсировала с Дантесом» (С. Н. Карамзина).
27 января Александра Кирилловна встретила Пушкина с Данзасом, а вслед за ними Дантеса с д'Аршиаком, ехавших на острова. «Приехав домой, она в отчаянии говорила, что с Пушкиным непременно произошло несчастие», - рассказывал М. Н. Лонгинов.
9 февраля 1841 года на бал к Воронцовым-Дашковым был приглашён накануне вернувшийся с Кавказа Лермонтов. И хотя на бале присутствовало около 600 человек, появление поэта в армейском мундире не осталось незамеченным императорской фамилией. В. А. Соллогуб вспоминал об этом: «Я несколько удивился, застав его (Лермонтова) таким беззаботно весёлым..., вся его будущность поколебалась от этой ссылки, а он как ни в чём не бывало крутился в вальсе. Раздосадованный, я подошёл к нему: «Да что ты тут делаешь! - закричал я на него. - Убирайся ты отсюда, Лермонтов, того и гляди тебя арестуют! Посмотри, как грозно глядит на тебя великий князь Михаил Павлович!» - «Не арестуют у меня!» - щурясь сквозь свой лорнет, вскользь проговорил князь Иван Илларионович, проходя мимо нас».
По свидетельству очевидцев, великий князь несколько раз пытался подойти к Лермонтову, но тот нёсся с кем-либо из дам по зале, словно избегая грозного объяснения. Наконец, графине указали на недовольный вид высокого гостя, и она увела Лермонтова во внутренние покои, а оттуда задним ходом проводила его из дома. «В этот вечер поэт не подвергся замечанию, - писал П. А. Висковатов. - Хозяйка энергично заступалась за него перед великим князем, принимая всю ответственность на себя, говорила, что она зазвала поэта, что он не знал ничего о бале, и, наконец, апеллировала к правам хозяйки, стоящей на страже неприкосновенности гостей своих».
Источник:
https://vk.com/wall-68664163_3602
Портрет Александры Кирилловны Воронцовой-Дашковой (1818-1856). 1840-е годы.
Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова (1818-1856), урождённая Нарышкина. Уже по праву рождения Александра Кирилловна принадлежала к самым верхам общества. Её отец - Кирилл Александрович Нарышкин (1786-1838) - обер-гофмаршал, действительный камергер, член Госсовета... Мать, Мария Яковлевна, урождённая княжна Лобанова-Ростовская (1789-1854).
Она была потомком брата матери Петра Великого Льва Кирилловича (которого царь шутя называл «Кот Кирилыч»). Выросла в роскоши.
Страстно влюблён в Воронцову-Дашкову был А. СТОЛЫПИН-МОНГО, родственник Лермонтова. Князь П.А. Вяземский писал, что их взаимоотношения превратились «в долгую, поработительную и тревожную связь». От этой мучительной любви к графине Алексей Столыпин, как отмечали современники, не излечился до конца жизни. Их историю отразил И. С. Тургенев в романе «Отцы и дети» (княгиня Р. и П.П. Кирсанов).
Брак Воронцовых-Дашковых продолжался 20 лет, но прервался летом 1854 года, когда граф Иван Илларионович скоропостижно скончался от холеры.
Воронцова-Дашкова после смерти мужа ко всеобщему изумлению через год стала женой француза, доктора барона де Пуальи, но умерла через полгода после этой свадьбы. Дошли какие-то неясные слухи, что она скончалась в больнице для бедных.
Николай Некрасов воплотил эту историю в стихотворение «Княгиня»:
Дом - дворец роскошный, длинный, двухэтажный,
С садом и с решёткой; муж - сановник важный.
Красота, богатство, знатность и свобода -
Всё ей даровали случай и природа.
Только показалась - и над светским миром
Солнцем засияла, вознеслась кумиром!
Воин, царедворец, дипломат, посланник -
Красоты волшебной раболепный данник;
Свет ей рукоплещет, свет ей подражает.
Властвует княгиня, цепи налагает,
Но цепей не носит, прихоти послушна,
Ни за что полюбит, бросит равнодушно:
Ей чужое счастье ничего не стоит -
Если и погибнет, торжество удвоит!
Сердце ли в ней билось чересчур спокойно,
Иль кругом всё было страсти недостойно,
Только ни однажды в молодые лета
Грудь её любовью не была согрета.
Годы пролетали. В вихре жизни бальной
До поры осенней - пышной и печальной -
Дожила княгиня... Тут супруг скончался. . .
Труден был ей траур, - доктор догадался
И нашёл, чтоб воды были б ей полезны
(Доктора в столицах вообще любезны).
Если только русский едет за границу,
Посылай в Палермо, в Пизу или Ниццу,
Быть ему в Париже - так судьбам угодно!
Год в столице моды шумно и спокойно
Прожила княгиня; на второй влюбилась
В доктора-француза - и сама дивилась!
Не был он красавец, но ей было ново
Страстно и свободно льющееся слово,
Смелое, живое... Свергнуть иго страсти
Нет и помышленья... да уж нет и власти!
Решено! В Россию тотчас написали;
Немец-управитель без большой печали
Продал за бесценок в силу повеленья,
Английские парки, русские селенья,
Земли, лес и воды, дачу и усадьбу. . .
Получили деньги - и сыграли свадьбу. . .
Тут пришла развязка. Круто изменился
Доктор-спекулятор; деспотом явился!
Деньги, бриллианты - всё пустил в аферы,
А жену тиранил, ревновал без меры,
А когда бедняжка с горя захворала,
Свез её в больницу... Навещал сначала,
А потом уехал - словно канул в воду!
Скорбная, больная, гасла больше году
В нищете княгиня... и тот год тяжёлый
Был ей долгим годом думы невесёлой!
Смерть её в Париже не была заметна:
Бедно нарядили, схоронили бедно...
А в отчизне дальной словно были рады:
Целый год судили - резко, без пощады,
Наконец устали... И одна осталась
Память: что с отличным вкусом одевалась!
Да ещё остался дом с её гербами,
Доверху набитый бедными жильцами,
Да в строфах небрежных русского поэта
Вдохновлённых ею чудных два куплета,
Да голяк-потомок отрасли старинной,
Светом позабытый и ни в чём невинный.
Известно, что барон де Пуальи, прочитав французский перевод поэмы Некрасова и прибыв в Петербург по своим делам, вызвал поэта на дуэль. Вмешался А.Дюма, который утверждал, что «Воронцова-Дашкова умерла среди роскоши, в одном из лучших домов Парижа..." Дуэль не состоялась… Однако осведомлённый В.А. Инсарский писал в своих мемуарах: «...Она была предметом всеобщего обожания для всех петербургских франтов высшего полёта, а потом, разорённая и обезображенная, кончила своё существование в одной из парижских больниц…»
Источник:
https://vk.com/@lerma_26-voroncova-dashkova-aleksandra-kirillovna
https://ngasanova.livejournal.com/1986917.html

Источник:
https://alesha.bbok.ru/viewtopic.php?id=340&p=5