 [780x]
«То, что я видел, - человеку не надо видеть и даже не надо знать.
Я поразился страшной силе человека - желанию и умению забывать.
Мне хотелось быть одному. Я не боялся воспоминаний».
Варлам Шаламов. «Колымские рассказы»
Имя Варлама Тихоновича Шаламова стало известно сравнительно
недавно. Тогда, когда утратившая бдительность власть позволила
людям узнать всю страшную правду о сталинских преступлениях.
В. Шаламов родился 18 июня 1907 года в Вологде. Его отец
был священником. Правда, со своим отцом Варлам духовной
близости не чувствовал. Он вообще не был религиозен. Его
привлекала другая сторона духовной жизни - книги.
[780x]
Варлам Шаламов в детстве и студент
В 1924 году 17-летний Шаламов покинул родной город.
В 1926 году поступил на факультет советского права в МГУ.
Жажда деятельности переполняла его, Шаламов вел
активную студенческую жизнь, участвовал в митингах,
дискуссиях, демонстрациях.
[780x]
Но тут произошло роковое событие, предопределившее
всю его последующую судьбу. В 1929 году Шаламов был
арестован по обвинению в распространении якобы
фальшивого политического завещания Ленина. Это
было знаменитое «Письмо съезду». Трехлетнее заключение
Шаламов отбывал в одном из лагерей Северного Урала,
где зеки строили громадный химкомбинат. В 1932 году,
выпущенный на волю, Шаламов возвратился в Москву.
[780x]
Преподаватели и выпускники вологодской Единой трудовой школы № 6.
Варлам Шаламов (внизу) в белой рубашке. 1923 г.
Главным делом его жизни стали литература и журналистика.
Многочисленные очерки и статьи, фельетоны Шаламова
печатались в журналах «Вокруг света», «Литературный
современник», и др. Наконец, в первом номере журнала
«Октябрь» за 1936 год был опубликован его рассказ
«Три смерти доктора Аустино».
[780x]
Но в 1937 году не только литературные, но и жизненные планы
писателя были разрушены. Шаламова ждет почти 15 лет жизни
на грани умирания в сталинских лагерях. Сначала он был
осужден - как бывший заключенный - на 5 лет, потом еще на
10 - за антисоветскую агитацию. Свой срок Шаламов получил
за то, что назвал эмигранта Ивана Бунина русским классиком.
[780x]
Писателя направили в самое пекло «архипелага ГУЛАГ»
- на Колыму. Там добывали золото для страны десятки тысяч
ни в чем не повинных людей. В этом аду Шаламову помогли
выжить фельдшерские курсы, которые он окончил в 1945
году, за 6 лет до освобождения.
[780x]
В своих воспоминаниях Варлам Тихонович не раз повторял:
«Колыму же я никогда не забуду». А «Синяя тетрадь»,
сделавшая его знаменитым, родилась в Оймяконе.
Так вот и хожу - на вершок от смерти.
Жизнь свою ношу в синеньком конверте.
То письмо давно, с осени, готово.
В нём всегда одно маленькое слово.
Может, потому и не умираю,
Что тому письму адреса не знаю.
«Колымские рассказы», «Колымские тетради», «Левый берег»
- по существу документальные произведения. Все они целиком
и каждое в отдельности есть страстное повествование о
разрушении человека, о превращении его в думающее
только о еде животное.
[780x]
Эти шедевры Варлам Тихонович писал на «обороте старых
рецептурных книг, на полосках оберточной бумаги, на
каких-то кульках». Он не раз уточняет в своих записях:
«Я работал фельдшером близ Оймякона в
Куйдусуне, на полюсе холода, и писал день и ночь
на самодельных тетрадях».
[780x]
Варлам Тихонович Шаламов. Колыма, пос. Кюбюма, ноябрь 1952
Но все же северный край превратил его жизнь в осколки,
он же сделал его своим летописцем. Посмотрите пронзительный
фильм Варлам Шаламов. «Колымские рассказы».
Даже Томторская школа была воспета Шаламовым
(Томтор и по сегодняшний день называется II–м Борогонским
наслегом Оймяконского улуса). Стихотворение так
и называется...
Школа в Барагоне
Из лиственниц жестких и голых, блистательных мерзлых кустов
Выходим к бревенчатой школе окошками на восток.
Внутри - застекленные двери, уроков идет тишина.
Слышны лишь скрипящие перья, и тишина слышна.
..........
Вертится новешенький глобус, пробирки в штативе блестят...
Ребята, глядящие в оба, учительница на ребят...
Классный журнал для отметок, бумаги целая десть...
Школа как школа. И в этом - самое чудо и есть.
[780x]
Томтор в начале 50-х годов - это всего несколько юрт. И, к
счастью, была одна избушка, представляющая собой почтовое
отделение. Этот домик и был «светом в окошке» и «лучиком
надежды» для заключенного Шаламова. «Милое почтовое
отделение» не раз упоминается в произведениях поэта, где
Шаламов «столько писем отправил и столько писем получил».
[780x]
Находясь в Томторе, Варлам Шаламов переписывался с Борисом
Пастернаком, который отправлял в дальнее якутское село
рукописи своего бессмертного творения «Доктор Живаго».
Именно за это произведение будет присвоено Пастернаку
звание лауреата Нобелевской премии.
[780x]
О жизни писателя в лагере узнаем и через его письма к
Пастернаку. Однообразный пейзаж: тайга, снега, мороз,
лагерные бараки, вышки с часовыми… Писать здесь было
равносильно подвигу, ибо все это было рискованно и
вызывало подозрение у лагерного начальства.
[780x]
Выпущенный на свободу в 1951 году, длительное время
выехать с Колымы Шаламов не мог. Он работал фельдшером
в маленьком якутском поселке. С 1949 года Шаламов писал
стихи, которые в 1952 году ему посчастливилось переслать
на большую землю. Это были знаменитые «Колымские тетради».
Мужественная женщина, врач Е.А. Мамучашвили, которая
доставила две тетрадки колымских стихов Шаламова Галине
Игнатьевне Гудзь. И она с помощью дочери композитора
А.Д. Кастальского - Наталии Александровны Кастальской
встретилась с Борисом Пастернаком и передала ему эти тетради.
[780x]
В больнице для заключенных, 1948 год: Второй справа в
верхнем ряду - В.Т.Шаламов, в то время старший фельдшер
хирургического отделения центральной больницы для
заключенных и сам заключенный. В нижнем ряду вторая
слева - хирург-ординатор вольнонаемная Е.А. Мамучашвили.
[780x]
Варлам Шаламов с сестрой жены - Марией Гудзь (слева) и женой - Галиной Гудзь (справа)
Пастернак высоко оценил стихи, причем отозвался о них без
скидок на тяжелую судьбу автора. Впоследствии стихи эти
вошли в «Колымские тетради» как и стихи из «Синей тетради».
Часть этих стихов была опубликована в пяти сборниках,
выпущенных издательством «Советский писатель».
Я видел все: песок и снег, пургу и зной.
Что может вынесть человек - все пережито мной.
И кости мне ломал приклад, чужой сапог.
И я побился об заклад, что не поможет Бог.
Ведь Богу, Богу-то зачем галерный раб?
И не помочь ему ничем, он истощен и слаб.
Я проиграл свое пари, рискуя головой.
Сегодня - что ни говори, я с вами - и живой.
[780x]
Из девятнадцати лет, проведенных на Севере, Шаламов
«4 года не держал в руках книги, газеты», ибо условия жизни
на Колыме исключали вовсе возможность писать и хранить
рассказы и стихи. Лагерь для Шаламова - отрицательный опыт
для человека. Это убеждение он пронес через себя, потому
каждое его слово бьет по сердцу и совести читателя.
Не суди нас слишком строго. Лучше милостивым будь.
Мы найдем свою дорогу, нашу узкую тропу.
По скалам за кабаргою выйдем выше облаков.
Облака - подать рукою, нужен мостик из стихов.
Мы стихи построим эти и надежны, и крепки.
Их раскачивает ветер, до того они легки.
И, шагнув на шаткий мостик, поклянемся только в том,
Что ни зависти, ни злости мы на небо не возьмем.
В 1956 году Шаламов был полностью реабилитирован.
[780x]
Первые сборники стихотворений, опубликованные в 60-е годы,
удовлетворения Шаламову не принесли, так как были
изуродованы редакторами, выпускавшими их в свет. Кроме
того, колымские стихи, которые поэт считал наиболее важными,
не были пропущены цензурой.
[780x]
Одновременно с созданием стихов Шаламов писал и прозу -
коротенькие рассказы на лагерную тематику. Эстетическое
кредо автора этих рассказов - правда жизни. Все до единого
они отвечают этому высокому критерию. Рассказы Шаламова
в 60-е годы начали публиковать за границей. Это еще
больше отодвинуло перспективу встречи с читателем на родине.
[780x]
Последние три года жизни тяжелобольной Шаламов провёл
в Доме инвалидов и престарелых Литфонда (в Тушине).
О том, что представлял из себя дом инвалидов, можно судить
по воспоминаниям Елены Варламовны Захаровой, находившейся
рядом с Шаламовым в последние полгода его жизни:
«Такого рода заведения - это самое страшное и самое
несомненное свидетельство деформации человеческого
сознания, которое произошло в нашей стране в XX веке.
Человек оказывается лишенным не только права на
достойную жизнь, но и на достойную смерть».
Е. Захарова. Из выступления на Шаламовских чтениях 2002 г.
[780x]
Шаламов в доме престарелых
Уделом Шаламова стали одиночество и болезнь. Он потерял
зрение, слух и медленно угасал в доме престарелых. Больше
всего его тревожило стремление общества забыть
о сталинских преступлениях.
«На свете нет ничего более низкого, чем
намерение забыть эти преступления».
[780x]
Эрнст Неизвестный. «Маска Скорби» - мемориал в Магадане,
посвящённый памяти жертв политических репрессий.
«Великий писатель умирал. Умирал уже три дня, с тех пор
как его, сопротивляющегося из последних сил, уверенного,
что его опять погонят на Колыму, избитого и растерзанного,
со связанными за спиной руками, перевезли из дома престарелых
и инвалидов в психиатрическую лечебницу под Москвой.
[780x]
На исходе белых ночей. Портрет В.Шаламова. Корбаков В. 1989
Умирал уже три дня, не понимая, что умирает. Жизнь
медленно покидала его, только покидала, не возвращаясь
ни на мгновение, даже на те краткие мгновения, которые
позволяют умирающему осознать умирание. Сразу после
того, как его перевезли в лечебницу, у него наступила
потеря памяти. Потеря полная, если не считать
одного-единственного образа. Этот образ был когда-то
стержнем его рассказа о «прибытии на причал ада».
[780x]
Наконец он понял, что умирает, наконец воскресли и
ненадолго обступили его воспоминания, наконец
восторжествовала несломленная память. Он улыбнулся,
в его слабой, едва заметной улыбке тень страдания
слилась с тенью победного торжества. И он умер, как
засыпают после изнурительно долгой и тяжелой дороги,
легко опускаясь в чистую и черную глубину. Будущий
биограф Великого писателя, наверное, попытается
установить, на чьих руках он умер.
[780x]
И вот он лежит в гробу, усыпанный цветами, а над ним,
с возвышения, священник совершает обряд. Палата,
превращенная в часовню, небольшая и темная, тридцать
человек с тонкими, ярко горящими в руках свечами
тесным кольцом окружают гроб. В тот январский день
выпал обильный снег и одновременно потеплело. От
сверкающей белизны за окном побледнели в полумраке
часовни звездчатые огоньки свечей, побледнели и лица
стоящих кольцом людей. Хотелось бы прочесть хоть
что-нибудь в их глазах, но все взгляды обращены
были к лицу умершего».
Из рассказа выдающегося польского писателя Густава
Герлинга-Грудзинского «Клеймо». Написан вскоре после смерти В.Т. Шаламова
и опубликован в польской газете «Культура» (Париж) в апреле 1982 г.
Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя.
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя.
Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.
Варлам Шаламов
Источник: сайт, посвященный писателю (здесь) + интернет
Мемориальная доска Варламу Шаламову на доме
номер 8 в Чистом переулке. Москва
[780x] | 
|
|
|
