Михаэль Шерб

URBI ET ORBI

Мир – это очень уж сложный знак.
Если бы я этот знак повторить смог, –
Прорвал бы натянутый саван пространства, как обойный нож – целлофан,
За непрозрачной плёнкой увидел бы вечер, порт,
Лоснится дождь затяжной, качаются фонари,
Баржи, баркасы, у пристани – корабли –
Перевёрнутые дома (крыши их – под водой), полые изнутри,
Полные света, не занимающие ни пяди земли,
Величественные – вблизи, жалкие, словно опавшие листья, вдали,
Серые, несмотря на тонны белил.

А дождь бы всё лил и лил, а ветер качал бы свет фонарей...

Дорога взбирается вверх. На склоне крутом меж камней –
Седые оливы, в их древесине сухой – тысячи знойных дней...
Вервия их корней
Напоминают мне
Окаменевших змей
Или шеи и головы черепах,
От скользких потоков дождей
Зарывшихся в тёплый прах.

Жаль, что земле нет дела до кораблей...

* * *

Эта тропа, и гора, что склонилась над ней,
И порт, и залив, и светлячки кораблей,
Морская поверхность, толща вод, и даже морское дно –
Всё уместилось с лихвой на одной лишь ладони моей,

Другою – защищено.

с тех пор, как ты уехала из Д...

И если мне захочется любить,
придумаю тебя с ножом в арбузе...
Wasserman

С тех пор, как ты уехала из Д.,
Из К., из П., и далее везде,
Вонзая шпаги молний в брюхо моря,
Гроза прогрохотала на арбе,
Соорудив (Мираллес? Корбюзье?)
Прозрачный куб из ветра и историй.

А я пытаюсь встать из-за стола:
В единый ком слипаются слова,
И цепью: за лавиною – лавина, –
Без паузы, без перерыва, длинно,
Медовая жевательная вязь,
Попса, джинса, пыльца аквамарина.

Навстречу плыл печальный карнавал.
Я кланялся, я руку подавал
Тореадорам в платье скоморохов.
Мой город выл, мой город падал ниц,
Сбегал к воде, цеплялся за карниз
И рассыпался мраморным горохом.

Но за спиной дышал сосновый лес,
И камешек-янтарь, как леденец,
Лежал у ног, обсосанный волною,
И лопались цветные пузыри,
И тыкалось в ширинку изнутри
Упрямой, умной мордою коровьей
Желание – любовь на безлюбовьи.

Бывало, вспыхнет яблоня в дыму,
Или миндаль на родине, в Крыму,
Вдруг расцветёт, – неробко, негасимо,
И в воздухе дрожит, как Хиросима, –
Сверкать и спать, – в густую пелену...
Ну как тут не прочувствовать: в плену
Кровавой глины, пыльного кармина,

Танцует жизнь, бесцветная Кармен,
Иродиада, наволочка, чайка,
Отскочит взгляд – бессмысленный всезнайка –
Хохочущий над Деей Гуинплен, –
От полушарий матовых колен, –
И брызнет слёз серебряная стайка.

И брызнет серебристая икра,
Условность, иерархия, игра –
Скукожились до рамы, до оправы
Шагальего гостиного двора,
Шагальего павлиньего пера, –
Дубового дупла Гранд-Опера,
Алхимии, целительства, отравы.

Танцуй, Кармен, на плоскости стола,
Пока тебя не вздернёт каббала
Качаться на путях спиральных странствий,
На нитках неэвклидова пространства
Качайся, закусивши удила,
Замешивай невидимую глину,
Покуда ангел скальпелем крыла
Не рассечёт тугую пуповину.

Танцуй, Кармен, пока не родила!