Помню, в 1955 году мама повела меня домой к легендарному пианисту Софроницкому. Для мамы он был Вовой, они были дружны чуть не сорок лет, разговаривали запросто.

Дед Пётр Петрович в 30-е написал знаменитый (и, кажется, единственный) портрет Софроницкого. Мама знала пианиста еще в те времена, когда он играл в мастерской Петра Петровича. Софроницкий был женат на старшей дочери Александра Скрябина Елене, приходил с женой и новорожденной дочкой, клал младенца на рояль и играл.

Потомок Скрябина мирно посапывал под рокочущие аккорды. Скрябина Софроницкий знал лучше, чем кто-либо из когда-либо живших на свете музыкантов. Хотя сейчас появилось достаточно интеллигентных музыкантов, прекрасно его понимающих и чувствующих.

В тот вечер 1955 года Софроницкий был подшофе. Попросил меня сыграть - я сыграл, если память не изменяет, Листа. Он вяло, рассеянно похвалил.
Потом сам сел за рояль. Инструмент был расстроенный, но играл он божественно. Играл какие-то кусочки, отрывки, импровизации.

Помню странное ощущение тишины. Я сидел придавленный. Он был небом, солнцем музыки. Да, мама звала его Вова, но мы-то знали, что он символ русской музыки, выше него никого нет, он недо­сягаем…

 

***
Генрих Нейгауз: «Его игра вызывала какое-то особое, обостренное чувство красоты, сравнимое с красотой и запахом первых весенних цветов — ландыша или сирени, которые трогают не только сами по себе, но и как ожившее воспоминание о столько раз и всегда заново, всегда в первый раз пережитом и испытанном…

Иногда эта красота приобретает у Софроницкого причудливые очертания орхидей, морозных узоров на окне в январскую стужу, сказочность северного сияния…

Печать чего-то необыкновенного, иногда почти сверхъестественного, таинственного, необъяснимого и властно влекущего к себе всегда лежит на его игре...

Его изощренность, не терпящая ничего грубого, крикливого, назойливого, слишком чувственного, слишком прямолинейного, слишком общедоступного и «обязательного» (пусть даже в лучшем смысле), не имела и не имеет ничего общего с болезненной утонченностью художника, отворачивающегося от жизни и ее правды.

Эта изощренность приводит мне на ум скорее знаменитое изречение Альберта Эйнштейна: «Gott ist raffiniert, aber nicht bosarting» — «Бог изощрен, но не зловреден», чем мысли об «уходе из жизни», пессимистическом неприятии её и т.д.

Нет, эта «изощренность» есть один из прекраснейших цветов жизни, духовной культуры, одно из прекраснейших проявлений искусства, без которых оно никогда не достигает своих вершин.

Красота Моцарта, Шопена, стихов раннего да и позднего Блока, изощренная красота Скрябина (и раннего, и позднего), Дебюсси — я бы мог привести еще много примеров из истории искусства — вот чему, мне кажется, родственно, близко искусство Софроницкого… (…)

Когда вспоминаешь славный жизненный путь Софроницкого, вспоминаешь десятки, сотни его чудесных концертов, хочется поговорить о столь многом, о столь разнообразном, что поневоле «глаза разбегаются», чувствуешь полную невозможность выразить это словами и опять и опять вспоминаешь Гамлета — слова, слова, слова…

Не лучше ли замолчать. Скажу лишь, если мне дозволено выразить одно сугубо личное впечатление, что из всего огромного количества слышанных мною в исполнении Софроницкого произведений мне как-то особенно, действительно на всю жизнь запомнились следующие сочинения:

Десятая соната Скрябина, 24 прелюдии Шопена ор. 28 (это было давно-давно, вероятно, лет 25 тому назад), «Sposalizio» Листа, Восьмая (fis-moll) новеллетта Шумана, «Сарказмы» Прокофьева, Ноктюрн F-dur Шопена, «Сатаническая поэма» Скрябина.

С этими сочинениями для меня навсегда связалось незыблемое, прочное и незабываемое ощущение: мир совершенен, мечта стала действительностью и хотелось вместе с Фаустом воскликнуть: «Остановись, мгновение» — пусть даже с риском разделять судьбу Фауста...

Я не преувеличиваю — такие моменты, такие встречи с искусством, с «гением красоты» принадлежат к самому редкому, самому прекрасному, что можно испытать в жизни…

Многие считают, да и я сам иногда думал, что Софроницкому лучше «удаются» (какое несимпатичное выражение!) пьесы небольшие, чем большие, «длинные», особенно если они написаны в сонатной, циклической форме. Может быть...

Но вспомним те ослепительные «протуберанцы красоты», которые поминутно выбрасывает солнце Софроницкого, — с чем еще можно их сравнить!

И разве не заставляют они забывать о всяких кругозорах, формах циклических и нециклических... 
Ведь бывают же мгновения, которые ценнее и прекраснее многих лет жизни... Итак — за красоту, за искусство Софроницкого!

Слава ему, бесподобному поэту фортепиано!»

 

(Из воспоминаний пианиста и педагога Генриха Густавовича Нейгауза (1888-1964).

***

Мария Юдина: «Мне думается, образ Софроницкого ближе всего к Шопену: сила, яркость, правда, задушевность, элегичность, но и элегантность — всё это как бы общие Искусству качества.

Но и у Шопена, и у Софроницкого помещены они в некоем предельно-напряженном разрезе, «не на жизнь, а на смерть», всерьез, в слезах, заливающих лицо, руки, жизнь, или аскетически проглоченных — уже и не до них, не до слез, всему сейчас конец — скорее, скорее!! — или все сияет в чистоте духовного взора, обращенного к солнечному Источнику Правды.

Софроницкий именно чистейший романтик; он весь — в стремлении к бесконечному и в полном равнодушии к житейскому морю и полнейшей беспомощности в таковом…»

 

(Из воспоминаний пианистки Марии Вениаминовна Юдиной (1899-1970).

***

«Вечером, за час до концерта, я по его просьбе часто заезжал за ним на такси. Дорога от дома до концертного зала была обычно очень трудной...

Запрещалось говорить о музыке, о предстоящем концерте, конечно, о посторонних прозаических вещах, задавать всякие вопросы.

Запрещалось быть чрезмерно экзальтированным или молчаливым, отвлекать от предконцертной атмосферы или, наоборот, акцентировать на ней внимание.

Его нервность, внутренний магнетизм, тревожная впечатлительность, конфликтность с окружающими достигали в эти минуты апогея…»

 

(Из воспоминаний пианиста Игоря Никоновича).

***

В мае - день рождения легендарного русского пианиста, профессора Ленинградской и Московской консерваторий Владимира Владимировича Софроницкого (8 мая 1901 — 29 августа 1961гг.)

***

На фото – «Портрет пианиста Владимира Владимировича Софроницкого за роялем» (1932) кисти Петра Петровича Кончаловского.