Незнакомые люди подходили к ней на улице
и говорили:
— Какая Вы милая!
Тогда я любил её
и она меня-тоже.
Потом она меня разлюбила
а я её ещё нет.
Спустя два года
я встретил её.
Она так подурнела,
что её трудно было узнать.
— Милая, — сказал я ей, —
ты очень подурнела!
Наверное, это оттого,
что ты меня разлюбила.
Полюби меня снова!
— Попытаюсь! — сказала она,
но так и не попыталась —
ей было некогда.
А я ещё долго любил её
зачем-то.
Зачем, думаю,
мне любить-то тебя,
далекую —
ты где-то там,
а я тут.
Зачем, думаю,
мне сохнуть по тебе —
ты там с кем-то,
а я тут без тебя.
К чему, думаю,
мне мучиться —
разлюблю-ка я тебя,
и дело с концом.
И я тебя разлюбил.
Целый день
я не любил тебя ни капельки.
Целый день
я ходил мрачный и свободный,
свободный и несчастный,
несчастный и опустошенный,
опустошенный и озлобленный,
на кого — неизвестно.
Целый день
я ходил страшно гордый
тем, что тебя разлюбил,
разлюбил так храбро,
так храбро и решительно,
так решительно и бесповоротно.
Целый день я ходил
и чуть не плакал —
все-таки жалко было,
что я тебя разлюбил,
что ни говори, а жалко.
Но вечером я снова влюбился в тебя,
влюбился до беспамятства.
И теперь я люблю тебя свежей,
острой, совершенно новой любовью.
Разлюбить тебя больше не пытаюсь — бесполезно.
Геннадий Алексеев
* * *
Берут, все что-то берут у жизни.
Но я
еще ничего не взял.
Мне кричат:
Бери!
Бери скорее!
Бери что попало!
Бери, пока не поздно!
После будет нечего брать -
все разберут!
Но я не спешу.
Пусть берут,
я возьму последним.
Я возьму
самый жаркий летний день,
самое морозное зимнее утро
и самую темную осеннюю полнось.
Я возьму
лучший апрельский вечер
с долгим-долгим закатом.
***
В один печальный туманный вечер
до меня дошло,
что я не бессмертен, что я непременно умру
в одно прекрасное ясное утро.
От этой мысли
не подскочил,
как ужаленный злющей осой,
не вскрикнул,
как укушенный бешеным псом,
не взвыл,
как ошпаренный крутым кипятком,
но, признаться, я отчаянно загрустил
от этой
внезапно пронзившей меня мысли
в тот
невыносимо печальный
и на редкость туманный вечер.
Погрустив,
я лег спать
и проснулся прекрасным ясным утром.
Летали галки,
дымили трубы,
грохотали грузовики.
«Может быть, я все же бессмертен? —
подумал я. —
Всякое бывает».
БЕЗ ВРАГОВ
Жизнь - это борьба а мне не с кем бороться
решил нажить себе врагов
одному незнакомцу
наступил в автобусе на ногу думал, что он даст мне по морде
а он обругал меня и успокоился
одной знакомой
ни с того ни с сего сказал: дура!
думал, она выцарапает мне глаза
а она сказала: сам дурак!
и засмеялась
одному военному
вылил стакан кефира на брюки
думал, что он застрелит меня
а он чуть не расплакался
пришлось вытереть ему брюки салфеткой
так и живу без врагов
а у других их тысячи
и все смертельные!
ВЫХОД
Во дворе меня убивают грабители, на сцене меня протыкает шпагой Лаэрт
в Китае мне ломают ребра революционеры
в кино мне стреляет в затылок эсесовец
а по улицам бродят наглые молодые люди
и пристают к скромным девицам
к тому же весенние платья женщин очень яркие и режут глаза
и когда едешь на вокзал с чемоданом
то кажется
что все на тебя смотрят
а когда входишь в купе
то боишься
что соседи окажутся слишком общительными
но мы выйдем все вместе на последней станции
и они тоже выйдут -
тот идиот в Вильнюсе у костела святой Анны
(мял в руках кепку
взгляд был просящий и выжидательный)
тот слепой с транзистором у Казанского собора
(дышал свежим воздухом
и слушал баркаролу Шуберта)
тот парень с рюкзаком на вершине Кара-Дага
(подошел и спрашивает как пройти к морю
а море было на виду - огромное)
тот человек стоявший в открытом окне на шестом этаже
(он был голый до пояса и мыл стекла)
о мир!
о мальчик мой!
не плачь!
мы выйдем вместе!
26.06.67
ВИЛЕНСКИЕ СТИХИ
НА УЛИЦЕ МУЗЕЙНОЙ
Сижу в кафе на улице музейной
и пью кофе с коньяком.
Вокруг меня говорят по-литовски,
и я ничего не понимаю.
Официантку зовут Ванда,
она говорит по-польски,
и я тоже ничего не понимаю.
Ко мне подсаживается пьяный литовец
и что-то бормочет по-русски.
У него заплетается язык,
и я ничего не понимаю.
Все вы русские - сволочи! -
кричит мне пьяный литовец, -
все, все вы сволочи!
Теперь ты понимаешь?
Не обижайся на него! -
просит Ванда, -
он же совсем пьяный
и ничего не понимает!
Я и не обижаюсь, - говорю я, -
я русский,
но я же все понимаю.
18.05.67
***
Плавая у подножья величавых скал и глядя снизу на тела пролетающих чаек,
Трудно удержаться от соблазна и не вообразить себя чуть-чуть счастливым.
Я и не удержался.
Потом я осмелел и даже вообразил себя вполне счастливым.
Мне это удалось.
А после я совсем обнаглел и попытался представить себе,
что я безмерно, безумно, безоглядно счастлив.
И у меня это тоже получилось неплохо.
Ошеломляюще, оглушающе, обезаруживающе счастливый,
долго я плавал около скал.
И чайки, завидя, меня вскрикивали от изумления.