Антология восьмистиший
Сто восьмистиший ста поэтов

93. Осип Эмильевич Мандельштам
(1891—1938)


Осип Эмильевич Мандельштам
Фото 1914 года.

* * * Образ твой, мучительный и зыбкий, Я не мог в тумане осязать. «Господи!» — сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди! Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади… Апрель 1912, опубл. 1912

Осип Эмильевич Мандельштам создал в жанре восьмистиший ряд подлинных шедевров, непревзойдённых образцов глубочайшей философской лирики. Самые прекрасные из них объединены в цикл «Восьмистишия», 1933—1935 годы, Москва — Воронеж.

Однако и среди ранних его стихов, опубликованных ещё до октябрьского переворота, есть прекрасные примеры этого жанра. И среди них особо выделяется «Образ твой, мучительный и зыбкий…» — стихотворение, сочинённое в апреле 1912 и опубликованное тогда же в журнале «Гиперборей», 1912, № 1 (октябрь), с. 21.

Восьмистишие вошло во все издания сборника «Камень», в коллекцию «88 современных стихотворений, избранных 3. Н. Гиппиус». Пг., 1917, с. 13, а также другие собрания начала 1920-х годов.

В этом стихотворении поэт, отказывавший себе в праве вслух произносить имя того, чей мучительный и зыбкий образ он «не мог в тумане осязать», вдруг проговаривается, и по ошибке произносит его.

И тут проиходит что-то необыкновенное — большая птица вылетает из его груди, оставляя позади себя пустую клетку — понятно, что грудную клетку, но поэт этого не уточняет, создавая тем самым некую двусмысленность.

А впереди — «густой туман клубится»… Вот такая необычная история, есть о чём поразмыслить. И не случайно, эти восемь строк послужили предметом многочисленных комментариев, диссертаций и научных статей. Сергей Сергеевич Аверинцев, например, называет это стихотворение «странным». И пишет дальше:

«Перед нами не „религиозное“ стихотворение — ни по традиционной мерке, ни по расширительным критериям символистской поры. В нём нет ни мифологических образов, ни метафизических абстракций.

У него есть сюжет, и сюжет этот очень прост. Обстановка — одинокая прогулка (годом раньше: „Лёгкий крест одиноких прогулок…“). Зачин описывает негативно характеризуемое психологическое состояние, какие так часто служат у раннего Мандельштама исходной точкой: неназванный образ мучает своим отсутствием, своей неосязаемостью, он забыт, утрачен.

„Образ твой“ — такие слова могли бы составлять обычное до банальности, как в романсе, начало стихотворения о любви; но нас ждет совсем иное. Вполне возможно, хотя совершенно не важно, что образ — женский.

Во всяком случае, в нём самом не предполагается ничего сакрального, иначе „твой“ имело бы написание с большой буквы. Но по решающему негативному признаку — по признаку недоступности для воображения — он сопоставим с образом Бога; это как бы образ образа Бога.

Одна неназванность — зеркало другой неназванности; и соответствие тому и другому — „туман“, симметрически упоминаемый во 2-й строке от начала и во 2-й строке от конца: характерная тусклость мандельштамовского ландшафта. Но вот происходит катастрофа: в напряжении поисков утраченного образа, в оторопи, „по ошибке“ человек восклицает: „Господи!“ В русском разговорном обиходе это слово — не больше чем междометие.

Но одновременно именно оно — субститут самого главного, неизрекаемого библейского имени Бога, так называемого Тетраграмматона. „Господи!“ — сказал я по ошибке, // Сам того не думая сказать», — это две строки, легко приближающиеся в читательском восприятии к грани комического: тем резче действует неожиданная серьёзность, к которой принуждает читателя поэт.

Имя Божие оказывается реальным, живым, как птица, — именно в своей вещественности, в соединении с дыханием говорящего. Но это причина не для умиления и не для эйфории, а для страха: неизреченного не надо было изрекать. Бездумным, случайным выговариванием Имени человек наносит себе урон и убыль:

Имя вылетает, улетает, опыт его реальности — одновременно опыт безвозвратного прощания с ним. Этот вывод подсказан и скреплён последней строкой, тяжкая плотность которой возникает из характерного для техники Мандельштама наложения двух семантических характеристик на одно слово — метафорическая „клетка“, из которой вылетает „птица“, и „клетка“ из словосочетания „грудная клетка“».
(С. Аверинцев. Судьба и весть Осипа Мандельштама.