Антология восьмистиший
Сто восьмистиший ста поэтов

89. Игорь Северянин
(1887—1941)


Игорь Северянин,
Москва, фотоателье Елены Лукиничны Мрозовской, 1915.

НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ СОН Мне удивительный вчера приснился сон: Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока. Лошадка тихо шла. Шуршало колесо. И слёзы капали. И вился русый локон. И больше ничего мой сон не содержал... Но, потрясённый им, взволнованный глубоко, Весь день я думаю, встревоженно дрожа, О странной девушке, не позабывшей Блока... 1927

Это восьмистишие Игоря Северянина из цикла «Девятое октября» в сборнике «Классические розы» (1930) принадлежит к подлинным шедеврам. Простое повествование: спокойное описание сна в трёх строках и краткий комментарий к нему — вот и всё.

Но стихотворение не оставляет читателя равнодушным. По воспоминаниям Юрия Дмитриевича Шумакова: «На вечерах Игоря Северянина в Эстонии, Болгарии, Сербии и Франции собиралась многочисленная аудитория.

Многие из тех, кто знал поэта по дореволюционным временам, рассчитывали услышать из уст Северянина стихи прежнего толка, типа «Ананасов в шампанском», но Игорь Северянин читал свои новые стихотворения, созданные в Эстонии, стихи о морском побережье, о суровых лесах, о быстрых реках. Много новых почитателей завоевал себе поэт стихами «Не более чем сон…»
(Юрий Шумаков. «Из воспоминаний об Игоре Северянине». Звезда. Л., 1965. № 3.)

Творчество поэта, когда-то сказавшего о себе без обиняков:

«Я, гений Игорь-Северянин, Своей победой упоён: Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утверждён!..»

всегда вызывает споры, в которых сталкиваются два взаимоисключающих мнения. Так, по определению Михаила Леоновича Гаспарова, Игорь Северянин — «...поэт с замечательным слухом и замечательным отсутствием вкуса.

Продолжатель и вульгаризатор К. Бальмонта, вслед за ним широко разрабатывал сверхдлинные размеры, а также твёрдые формы, часто изобретенные им самим». (М. Л. Гаспаров: «Русские стихи 1890-х-1925-го годов в комментариях» Москва: Высшая школа, 1993). Но это всё не так просто.

Чтобы показать, что Северянин действительно «поэт с замечательным слухом», достаточно привести такое, например, стихотворение:

Сонмы весенние Сонные сонмы сомнамбул весны Санно манят в осиянные сны. Четко ночами рокочут ручьи. Звучные речи ручья горячи. Плачут сирени под лунный рефрен. Очи хохочут песчаных сирен. Лунные плечи былинной волны. Сонные сонмы весенней луны. 1909

Другие особые качества его поэзии это удивительная лёгкость стиля, яркость, изобретательность, оригинальность и даже остроумие. Николай Степанович Гумилёв писал в 1911 году:

«Из всех дерзающих, книги которых лежат теперь передо мной, интереснее всех, пожалуй, Игорь Северянин: он больше всех дерзает. Конечно, девять десятых его творчества нельзя воспринять иначе, как желание скандала, или как ни с чем несравнимую жалкую наивность. <...>

Но зато его стих свободен и крылат, его образы подлинно, а иногда и радующе, неожиданны, у него есть уже свой поэтический облик. Я приведу одно стихотворение, показывающее его острую фантазию, привычку к иронии и какую-то холодную интимность:

Юг на севере Я оставила у эскимосской юрты Пегого оленя, — он поглядел умно, А я достала фрукты И стала пить вино. И в тундре — вы понимаете? — стало южно… В щелчках мороза — дробь кастаньет… И захохотала я жемчужно, Наведя на эскимоса свой лорнет! [1910]

Трудно, да и не хочется, судить теперь о том, хорошо это или плохо. Это ново — спасибо и за то». (Н. Гумилёв. Статьи и заметки о русской поэзии — Вып. XVII Опубл.: «Аполлон», 1911, № 4, 83—84, и № 5, 76—78).

Три года спустя Гумилёв писал о Северянине уже более определённо: «Уже давно русское общество разбилось на людей книги и людей газеты, не имевших между собой почти никаких точек соприкосновения <...> отношения были те же, как между римлянами и германцами накануне великого переселения народов.

И вдруг — о, это «вдруг» здесь действительно необходимо — новые римляне, люди книги, услышали юношески-звонкий и могучий голос настоящего поэта, на волапюке людей газеты говорящего доселе неведомые «основы» их странного бытия.

Игорь Северянин — действительно поэт и к тому же поэт новый. Что он поэт — доказывает богатство его ритмов, обилие образов, устойчивость композиции, свои и остро-пережитые темы.

Нов он тем, что первый из всех поэтов настоял на праве поэта быть искренним до вульгарности. Спешу оговориться. Его вульгарность является таковою только для людей книги».
(Н. Гумилёв . Статьи и заметки о русской поэзии — Вып. XXXI «Аполлон», 1914, № 1—2, 122—130).

Поэт невероятно плодовитый и с необычайно виртуозной техникой, изобретательный в своих рифмах, Игорь Северянин продемонстрировал подлинное владение простыми и сложными размерами и ритмами, а также практически всеми поэтическими формами и жанрами.

Так в жанре восьмистиший он часто использует твёрдые формы классической «тосканской октавы» и почти забытой «сицилианы» (или «сицилианской октавы»), «триолета», а также формы собственного изобретения, одной из которых является «миньонет» — оригинальная разновидность триолета на 2 или 3 рифмы, где 1-й и 2-й стихи повторяются как 7-й и 8-й; графически обычно делится на два четверостишия.

Таково восьмистишие на тему о самой крупной в мире кувшинке «Виктория Регия», которая зацвела в новой оранжерее в Москве в 1908 году:
Виктория Регия

Наша встреча — Виктория Регия: Редко, редко в цвету… До и после неё жизнь — элегия И надежда в мечту. Ты придёшь — изнываю от неги я, Трепещу на лету. Наша встреча — Виктория Регия: Редко, редко в цвету… 1909

.