Москва в живописи
1

[показать]
Неизвестный художник.
«Московский дворик близ Волхонки».
Конец 1830-х.

Холера расплывалась по России, с Волги перекинулась на Москву, где въезд и выезд были запрещены. Эпидемия была сильная, напугавшая население и правительство. Вяземский писал из Остафьева Жуковскому:

«Я живу под давлением единой, душной неразбиваемой мысли – холера у нас в Москве» (26 сентября 1830 г.).

В народе пошло брожение, местами переходившее в бунт. Врачей и начальство обвиняли в том, что они умышленно морят народ.

Правительство стало издавать в Москве особую ведомость, «для сообщения верных сведений, необходимых в настоящее время для пресечения ложных и неосновательных слухов, кои производят безвременный страх и уныние».

Редактировать эти ведомости было поручено Погодину. Это было ответственное поручение. Молодой поэт, А. С. Хомяков, писал Погодину: «Даже в 12-ом году не с большим нетерпением ждали газет, чем мы Ваших бюллетеней».

Чтобы поддержать спокойствие и поднять дух населения, Царь 29 сентября неожиданно приехал в Москву. Появление Царя в городе, где свирепствовала эпидемия, с которой тогда совершенно не умели бороться, произвело огромное впечатление.

Народ окружал коляску Царя, становился на его пути на колени. Смелость Николая вызвала всеобщее восхищение. Насмешливый Вяземский, далеко не принадлежавший к его поклонникам, записал в дневнике:

«Приезд Николая Павловича в Москву точно прекраснейшая черта. Тут есть не только небоязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность, и какое-то христианское и царское рыцарство.

Мы видали царей в сражении. – Это хорошо, – но тут есть военная слава, есть point d'honneur (*Дело чести (фр.).), нося военный мундир и не скидывая его показать себя иногда военным лицом.

Здесь нет никакого упоения, нет славолюбия, нет обязанности. Выезд Царя из города, объятого заразою, был бы, напротив, естественным и не подлежал бы осуждению, следовательно приезд Царя в такой город есть точно подвиг героический. Тут уж не близь Царя – близь смерти, а близь народа – близь смерти».

Ариадна Тыркова-Вильямс. «Жизнь Пушкина».

* * *

[показать]
Иван Константинович Айвазовский.
«Вид на Москву с Воробьевых гор».
1848.
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург.

Однако смерть не останавливалась и неслась к Москве, где уже в жаркие августовские дни появились смешивавшиеся с поднимаемой ветром пылью тучи необыкновенных мошек, предвестников, по словам живших здесь армян, морового поветрия.

И действительно, в сентябре холера распространила свою власть и на древнюю столицу. Два раза в день печатались неутешительные бюллетени об усилении эпидемии, все чаще мелькали на улицах в сопровождении полицейских кареты с больными, черные фуры с покойниками, погребаемыми на специально отведенных кладбищах.

Город оцепили, как в военное время. Смерть уносила и уносила на кладбища новые жертвы, но москвичи упорно сопротивлялись ей.

Позднее А. И. Герцен наблюдал холеру 1849 года в Париже, когда правительство не принимало деятельных мер для борьбы с ней, пожертвования оказывались ничтожными, в больницах не хватало кроватей, а из-за недостатка гробов умерших долго не хоронили.

«В Москве, - вспоминал он в «Былом и думах», - было не так. Составился комитет из почетных жителей – богатых помещиков и купцов. Каждый член взял себе одну из частей Москвы.

В несколько дней было открыто двадцать больниц, они не стоили правительству ни копейки, все было сделано на пожертвованные деньги. Купцы давали даром все, что нужно для больниц, - одеяла, белье и теплую одежду, которую оставляли выздоравливающим…

Университет не отстал. Весь медицинский факультет, студенты и лекаря еn masse [в полном составе (франц.)] привели себя в распоряжение холерного комитета, их разослали по больницам, и они остались там безвыходно до конца заразы.

Так три или четыре месяца эта чудная молодежь прожила в больницах ординаторами, фельдшерами, сиделками, письмоводителями – и все это без всякого вознаграждения…

Москва, по-видимому сонная и вялая, занимающаяся сплетнями и богомольем, свадьбами и ничем, просыпается всякий раз, когда надобно, и становится в уровень с обстоятельствами, когда над Русью гремит гроза».

Борис Тарасов. «Чаадаев». Москва, «Молодая гвардия». 1986 год.

* * *

Это неправда, что Москва стоит на семи холмах. В столице нет холмов, а те возвышенности, которые называют холмами, - остатки равнины, которую изрезали долины рек и ручьев, впадающих в Москву-реку.

«Маленькие мифы большого века». «Комсомольская правда» 6 января 2000 года.

[показать]
Алексей Кондратьевич Саврасов.
«Вид в селе Кунцеве под Москвой».
1855.

[показать]
«Москва. Вид Театральной площади и Большого театра».
1856.