События на Украине, где местные ультранационалисты ставят вопрос об ограничении применения русского языка и украинизации юго-востока страны, заострили внимание многих исследователей на вопросе об истории происхождения украинского языка. В связи с этим особый интерес представляет мнение самих украинских экспертов. Примечательно, что немало из них придерживаются мнения, что Украина – это часть Русского мира, а украинцы (малороссы) – это, по сути, те же русские.

Известный украинский историк и публицист Александр Каревин в своём исследовании «Русь нерусская» проливает свет на ряд неизвестных широкой общественности фактов из истории братской нам Украины, ещё недавно входившей в братскую семью республик великого государства (публикуется с сокращениями).

В МАЕ 2000 года известный украинский писатель и общественный деятель Владимир Яворивский жаловался в своей авторской радиопрограмме, что на всю многомиллионную Украину лишь несколько десятков тысяч человек по-настоящему владеют украинским языком. Действительно, язык, объявленный у нас «родным языком украинцев» (и на этом основании получивший статус единственного государственного), не очень-то популярен в народе. Люди общаются преимущественно на русском языке или на так называемом суржике.

Почему? Украинцы отреклись от родного языка? Предали его? Или, может быть, этот язык оказался слишком уж оторванным от народной почвы, а значит, для большинства не родным? Об этом и пойдёт речь.

Как известно, все населявшие Киевскую Русь восточнославянские племена пользовались одним русским языком, и приехавший в Суздаль, Смоленск или Новгород галичанин в переводчике не нуждался. «Летопись приводит множество примеров, когда на вечевых собраниях Новгорода и его пригородов выступали киевские послы и князья, а к киевлянам обращались с речью представители Новгорода, Суздаля, Смоленска», - констатирует украинский учёный П.П. Толочко.

Начало языковому расколу положило разделение политическое. Польско-литовское господство, установившееся в Юго-Западной Руси с ХIV века, способствовало постепенному ополячиванию населения. Местные говоры всё более пополнялись польскими словами.

«Как поляки в свой язык намешали слов латинских, которые тоже и простые люди по привычке употребляют, так же и Русь в свой язык намешали слов польских и оные употребляют», - свидетельствовал анонимный автор «Перестороги», антиуниатского полемического произведения, написанного на Украине и датируемого 1605—1606 годами. Так возникли отличные от разговорного языка обитателей Северо-Восточной Руси западнорусские наречия – белорусское и малорусское.

Нужно сказать, что названия «Малая Русь», «Малороссия» не являются чем-то оскорбительным, как это утверждает современная пропаганда. Употреблявшиеся сначала константинопольскими патриархами, а затем и в официальных актах галицко-волынских князей, казацких гетманов, вошедшие в научную литературу названия эти обозначали территорию первоначального обитания русских племён. По аналогии с названиями: «Малая Греция» – место зарождения греческой цивилизации и «Великая Греция» – острова, на которые греки расселились позднее; «Малая Польша» - родина польской нации и «Великая Польша» – места дальнейшего расселения поляков…

Но и оформившись в отдельные диалектные группы, говоры Малороссии, Великороссии и Белоруссии оставались разновидностями одного языка. Посетивший в 1523–1524 годах великие княжества Литовское и Московское посол римского папы Климента VII Альберт Кампензе писал в Рим, что жители Руси – как Литовской, так и Московской – считаются одним народом, поскольку «говорят одним языком и исповедуют одну веру».

На засилье «московского языка» в Литве жаловался литовский писатель XVI века Михалон Литвин, а польский король Ян Казимир (вошедший в нашу историю как противник Богдана Хмельницкого), выступая в сейме, указывал, что главная угроза для Речи Посполитой заключается в тяготении населения малорусских и белорусских земель к Москве, «связанной с ними языком и верой».

ЯЗЫКОВАЯ близость Великой и Малой Руси ярко проявилась после их воссоединения. Многие украинские писатели, переселившись в столицу, приняли деятельное участие в литературной жизни Русского государства. Они существенно обогатили московский говор, внеся в него немало южнорусских особенностей. В результате, как отмечал П.А. Кулиш, на основе малорусского и великорусского наречий выработался общерусский литературный язык, «составляющий между ними средину и равнопонятный обоим русским племенам».

Столь мощное (на первом этапе даже преобладающее) влияние малороссов на формирование русского литературного языка впоследствии дало повод некоторым ненькопатриотам обвинять великороссов в том, что они чуть ли не украли этот язык у украинцев. «Богатые запасы языка малорусской нации в течение двух последних столетий были систематически эксплуатируемы в пользу московского наречия». Так, к примеру, утверждал в 1880 году ярый украинофил Омелян Огоновский.

Поскольку главные культурные центры Российской империи (Петербург, Москва) располагались на территории Великороссии, то естественно, что в процессе дальнейшего развития литературного языка усиливалось влияние на него великорусской языковой среды. Примерно в середине XVIII века преобладающим стало уже оно. Однако и тогда малорусское влияние оставалось значительным.

«Для развития литературной речи «малорус» Григорий Сковорода сделал не меньше «великоросса» Михаила Ломоносова, - замечал выдающийся русский историк Н.И. Ульянов. - А потом следуют поэты – Богданович, Капнист, Гнедич, вписавшие вместе с Державиным, Херасковым, Карамзиным новую страницу в русскую литературу. И так вплоть до Гоголя».

«Великорусская литература (Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Державин) сама тогда омалорусилась, - писал Иван Нечуй-Левицкий Михаилу Грушевскому. - …Эти великорусские писатели пошли на Украину почти как свои по языку: их понимали». И даже оголтелый русофоб М. Антонович (внук известного историка) в своей «Истории Украины» (изданной в 1941–1942 гг. в оккупированной гитлеровцами Праге), объясняя причины распространения на Украине русского литературного языка, вынужден был признать: «Созданный в значительной мере самим украинским образованным слоем – тем духовенством, что массово отправлялось на службу в Россию, – воспринимался этот язык как свой, и им пользовались будто родным».

Как видим, малороссы (украинцы), как и великороссы, имели все основания считать русский литературный язык родным. Таковым он и был. И не только для образованной части украинского общества, но и для простого народа. Говорившие «по-благородному» помещики, в том числе и великороссы, в глазах украинских крестьян не являлись иноземцами - в отличие от панов польского или немецкого происхождения.

Сами же крестьяне и в Великороссии, и в Малороссии говорили «по-простому», но и свои сельские говоры, и господскую речь считали разновидностями одного русского языка. «У нас, как это бывает и во всех почти странах, одна часть народонаселения говорит на своём образованном языке, а другая употребляет только своё местное просторечие», – отмечал профессор Киевского университета Сильвестр Гогоцкий и подчёркивал: — Ежедневно мы говорим в деревне с простым народом по-русски без всяких переводчиков, и не только примера не было, чтобы нас не понимали, но даже сами же эти простые люди рассмеялись бы, если бы мы, говоря с ними, стали их уверять, что они нас не понимают, и приводили бы к нашему разговору переводчика».

Крупный учёный, выдающийся педагог, малоросс по происхождению, Гогоцкий авторитетно свидетельствовал: «Русский язык – наш язык; а потому мы учимся и учим на нём, как на своём языке», «это наш язык, выраставший вместе с нами, вместе с историческою нашею жизнью и её развитием, язык вырабатывавшийся общими и долговременными трудами деятелей Великой и Малой (преимущественно – юго-западной) России».

Русскоязычными были и украинские писатели – И.П. Котляревский, Е.П. Гребёнка, Г.Ф. Квитка-Основьяненко, П.П. Гулак-Артемовский. «Недостаток национальной сознательности» и «пренебрежение к родному языку» тут, конечно, ни при чём. Следует помнить, что в то время малороссы вместе с великороссами и белорусами составляли одну русскую нацию, подобно тому, как великополяне, малополяне и мазуры составляли нацию польскую, пруссаки, баварцы, саксонцы – нацию германскую.

ТЕОРИЯ о «трёх братских народах», якобы возникших из «древнерусской народности» после распада Киевской Руси, вошла в обиход позднее. Некоторое время именно эта теория господствовала в отечественной историографии. Однако сегодня большинство исследователей склоняется к мысли о её несостоятельности. Действительно, нации (народности) не распадаются вслед за государствами. История народов Европы – наглядное тому подтверждение.

Северные области Италии долгое время находились под немецким владычеством, южные – под испанским, а в центре Аппенинского полуострова существовала под управлением римских пап самостоятельная Папская область. Веками эти территории были отделены друг от друга государственными границами, жили каждая своей политической и культурной жизнью, их население говорило на разных наречиях. Но сегодня итальянцы – единая нация, а не три братских народа.

Веками и Германия была расколота на множество государств, а разные её части входили в состав испанских, датских, шведских владений. Но и немцы сохранили национальное единство. Раздел Польши между Россией, Пруссией и Австрией не привёл к распаду польской нации на три братских народа. Греки Балканского полуострова, Малой Азии и различных островов, разбросанных в Восточном Средиземноморье, сознавали себя единой нацией, хотя разделялись не только государственными границами, но и морем.

СОЗНАВАЛИ себя единой нацией и все три ветви русского народа – великороссы, малороссы, белорусы. Один народ не значит одинаковый народ.
Различия в обычаях и языке у великороссов, малороссов и белорусов, конечно, имели место. Но различия эти всё-таки были меньшими, чем разница между теми же малополянами, великополянами и мазурами в Польше, пруссаками, саксонцами и баварцами в Германии, пикардийцами, ильдефрансцами и провансальцами во Франции и т.д.

Соответственно, вышеупомянутые Котляревский, Гребёнка, Квитка-Основьяненко считали себя русскими, а русский язык – родным. Создавать ещё один литературный язык, «возрождать украинскую литературу» они не собирались, а простонародные говоры (в данном случае диалекты Полтавской и Харьковской губерний) использовали в своём творчестве для лучшей передачи местного колорита или для комических эффектов…

Таким образом, ещё в ХIX веке русско-украинского двуязычия на Украине не существовало. Литературная речь и народные говоры мирно уживались, будучи лишь разными ступенями развития одного и того же русского языка. «В частных сторонах и явлениях своей жизни, в языке, быте, народном характере и исторической судьбе малорусы представляют немало своеобразных особенностей, но при всём том они всегда были и остаются частью одного целого – русского народа», - отмечал выдающийся учёный, профессор Киевского университета Т.Д. Флоринский (1854–1919).

XIX ВЕК прошёл на Украине под знаком борьбы двух культур – русской и польской. Заветной мечтой польских патриотов было восстановление независимой Речи Посполитой. Новая Польша виделась им не иначе, как «от моря до моря», с включением в её состав Правобережной (а если удастся – то и Левобережной) Украины и Белоруссии. Но сделать это без содействия местного населения было невозможно. И руководители польского движения обратили внимание на малороссов.

Поначалу их просто хотели ополячить. Для этого в панских усадьбах стали открываться специальные училища для крепостных, где крестьянских детей воспитывали на польском языке и в польском духе. В польской литературе возникла так называемая «украинская школа», представители которой воспевали Украину, выдавая при этом её жителей за особую ветвь польской нации. Появился даже специальный термин – «третья уния».
Наша справка. Первая уния 1569 года (государственная Люблинская) соединила Польшу и Литву с включением при этом малорусских земель великого княжества Литовского непосредственно в состав Польши. Вторая уния 1596 года (церковная Брестская) оторвала часть населения Малороссии и Белоруссии от Православной Церкви и поставила её под контроль католичества.

По мысли идеологов польского движения «третья уния» должна была привязать к Польше (естественно, с одновременным отмежеванием от Великороссии) Украину (Малороссию) в сфере культуры. В соответствующем направлении прилагали усилия и чиновники-поляки – их в то время немало служило на Украине, особенно по ведомству министерства просвещения.

КАК ЭТО ни странно, но такой почти неприкрытой подрывной деятельности власти Российской империи препятствий не чинили. Что такое «психологическая война», тогда просто не знали. А поскольку открыто к восстанию до поры до времени поляки не призывали, царя вроде бы не ругали, то и опасности в их деятельности никто не усматривал.

Однако откровенная полонизация не удалась. Слишком живы были ещё в народе воспоминания о былых обидах, нанесённых коренному населению польской властью, слишком многое разделяло крестьян (почти сплошь по происхождению малороссов) и помещиков (которые на Правобережье, за небольшим исключением, были поляками по национальности). На переодетых в народные украинские костюмы польских пропагандистов (а были и такие) в селах смотрели по меньшей мере подозрительно.

С другой стороны, гонористая шляхта совсем не желала брататься с холопами, считать их единокровными и одноплеменными. Малороссы были для них русскими – такими же ненавистными москалями, как и великороссы. Характерен пример с украинским художником И.М Сошенко (бывший друг Т.Г Шевченко). Когда он женился на девушке из бедной, но шляхетной польской семьи, родители его жены долго не могли смириться с тем, что «их Марцеся омоскалилась, вышедши замуж за хлопа-схизматика».

ВСЁ ЭТО вынудило польских вождей сменить тактику. Раз не получилось превратить жителей Украины в поляков, следовало хотя бы добиться того, чтобы они перестали считать себя русскими. «Если Гриць не может быть моим, то пускай, по крайней мере, не будет он ни моим, ни твоим», - так сформулировал эту политику видный польский деятель ксёндз В. Калинка.

Ещё откровеннее был военный лидер польского движения генерал Мирославский: «Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон, в сердце России. Пускай уничтожат её. Раздуем ненависть и споры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть».
Новое идеологическое течение получило наименование украинофильского. Его проповедники особое внимание сосредоточили на малорусской интеллигенции. Малороссам внушали, что они представляют собой национальность, отдельную от великороссов и порабощённую последними, призывали отказаться от русского литературного языка и разрабатывать «свой» особый литературный язык, самостоятельную культуру и т.д.

Нельзя сказать, что пропаганда эта пользовалась успехом. Образованные малороссы всей душой любили народные обычаи, песни, говоры, но при этом, несмотря на усилия украинофилов, оставались русскими. Новыми идеями соблазнились единицы.

«У нас в Киеве только теперь не более пяти упрямых хохломанов из природных малороссов, а то (прочие) все поляки, более всех хлопотавшие о распространении малорусских книжонок, - сообщал видный малорусский общественный деятель К. Говорский галицкому учёному и общественному деятелю Я. Головацкому. - Они сами, переодевшись в свитки, шлялись по деревням и раскидывали эти книжонки; верно, пронырливый лях почуял в этом деле для себя поживу, когда решился на такие подвиги».

То, что потом было названо «украинским национально-освободительным движением», на начальном этапе своего развития состояло преимущественно из поляков (В. Антонович, Т. Рыльский, Б. Познанский, К Михальчук и др.), поддержанных очень немногими малороссами. Среди таких немногих оказался и писатель П.А. Кулиш. Позднее, осознав себя орудием польской интриги, Пантелеймон Александрович разойдётся с бывшими единомышленниками. Он напишет замечательную книгу «История воссоединения Руси», где покажет, что Малая и Великая Русь фактически составляют единый национальный организм, будет отстаивать право малорусских детей обучаться в школах на русском литературном языке, а не на местных наречиях.

«Несмотря на литературное предложение, несмотря на весьма замечательные таланты, предлагавшие свои услуги, народ упорно игнорировал свою народность, - с сожалением писал украинофил Ф.М. Уманец. - Ему твердят о том, что из него может выйти нечто великое, а он упорно держится набитой дороги (т.е. не отделяется в национальном и культурном отношении от великороссов. – Авт.). Даже в Подольской губернии, как известно, всего менее испытавшей великорусское влияние, народ не только не стоял за малорусскую грамотность в народных школах, но, как положительно известно людям непредубеждённым и поставленным в близкие отношения к народу, был почти против неё».

«Многие сознательные украинцы не умели говорить по-украински, и даже вожди украинского движения по-украински только шутили, а в серьёзных общественных делах пользовались московским языком, – писал видный политический деятель, один из организаторов Центральной рады, а позднее историк украинского театра Д. Антонович. – Фактически перед 1876 годом, перед запрещением интеллигентских сюжетов, украинская литература за очень небольшим исключением не выходила за рамки простонародных сюжетов, так как не чувствовала в этом надобности. Украинские писатели, взявшись за сюжеты не сельской жизни, употребляли московский язык».

ТО, ЧТО правительственные «репрессии» не были направлены против украинской культуры, доказывается ещё и тем фактом, что в том же 1863 году, когда был издан валуевский циркуляр, на сцене Мариинского театра в Петербурге впервые была поставлена опера С. Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем», имевшая необычайный успех. Правда, в следующем сезоне оперу сняли с репертуара, но не потому, что кто-то хотел ущемить украинское искусство. Просто выяснилось, что музыку для оперы Гулак-Артемовский большей частью «позаимствовал» у Моцарта (из оперы «Похищение из сераля»), лишь добавив туда несколько народных мелодий и чуть-чуть переработав отдельные места. Разразился скандал. Театральные критики обвиняли композитора в плагиате.

Но, несмотря на конфуз в Петербурге, на Украине опера стала очень популярной. Как отмечал тот же Антонович, фрагменты из этого произведения «часто поют украинские любители пения, не подозревая, что они исполняют музыку Моцарта. Опера Моцарта «Похищение из сераля» на Украине никогда не исполняется, а «Запорожца за Дунаем» хорошо знает каждый украинский театрал».

НУЖНО ОТМЕТИТЬ, что тема плагиата неразрывно связана с «антиукраинскими репрессиями царизма». Во второй половине ХIХ – начале ХХ века главной целью «национально сознательных» писателей являлось доказывание самостоятельности украинской литературы. Лучшим средством для этого, по мнению украинофилов, было «кропание» литературных произведений, которых требовалось создать как можно больше. Работали не на качество, а на количество. А поскольку таланта катастрофически не хватало, сюжеты частенько заимствовались у других авторов (в основном у пишущих на русском), действие переносилось на украинскую почву, литературные герои переименовывались на местный манер, и таким образом создавался очередной «шедевр» «самостоятельной литературы».

Естественно, когда всё раскрывалось, вспыхивали скандалы, доходило даже до судебных процессов. Это вынуждало цензуру более внимательно относиться к сочинениям украинских авторов, что и трактовалось украинофилами как «преследование украинского слова».

Наиболее пышным цветом расцвёл плагиат в драматургии. На этом поприще «трудились» М.П. Старицкий, М.Л. Кропивницкий, И.К. Карпенко-Карый (Тобилевич), Н.К. Садовский (Тобилевич). Все они, кроме Старицкого, по происхождению были польскими шляхтичами.

«Одалживали» сюжеты они у А.Н. Островского, А.Ф. Писемского и других русских писателей. Особенно «прославился» Старицкий. Литературоведы позднее установили, что сюжеты всех его пьес, кроме одной, определённо «позаимствованы» у других (не только у общерусских литераторов, но и у деятелей провинциальной малорусской литературы).

«Многие сознательные украинцы не умели говорить по-украински, и даже вожди украинского движения по-украински только шутили, а в серьёзных общественных делах пользовались московским языком».

Старались не отставать украинофильские деятели и в других отраслях литературы. Так, при рассмотрении цензурой в 1894 году рукописи басен Л. Глибова было установлено, что из 107 помещённых там произведений 87 заимствованы у И.А. Крылова и лишь переведены на малорусское наречие (потом выяснилось, что цензор ещё не все заимствования обнаружил), а остальные взяты у других, менее известных русских авторов! Между тем издатели (сам Глибов к тому времени умер) пытались выдать эти басни за оригинальные сочинения «украинского байкаря».
Цензура книгу запретила, после чего посыпались жалобы на притеснения, и (самое интересное) украинофилы добились-таки разрешения издать сборник басен, хоть и в несколько сокращённом виде.

В 1890-х годах в России действовали уже четыре издательства, специализировавшиеся на выпуске украинских книг. Особенно большой размах приняла издательская деятельность Б. Гринченко в Чернигове. С 1894 по 1901 год он издал более 50 названий книг по 5 - 10 тысяч экземпляров каждого названия. Правда, вся эта печатная продукция не пользовалась спросом.

В том же Чернигове, когда в феврале 1897 года на заседании комиссии по народному образованию губернского земства рассматривался языковой вопрос, симпатизировавший украинофилам председатель комиссии Рудановский признался, что лично «накупил кипу малорусских книг Гринченко и ещё какого-то харьковца и передал в школу. Но, по отзыву учительницы, они мало читаются»…

КАК ВИДИМ, утверждения о притеснении украинского слова преувеличены. Фактически таких притеснений не было. Были преследования политиков, пытавшихся использовать искусственно создаваемый украинский язык для борьбы с государством.

Тех же, кто не занимался революционной пропагандой, репрессии не касались. «Из всех либеральничавших в России кружков и направлений никто менее не был «мучим», как украинофилы, и никто так ловко не устраивался на доходные места, как они», – признавал М.П. Драгоманов. «Из «мучимых» теперь украинофилов, – продолжал он, – я никого не знаю, кроме Ефименко, который сидит в ссылке в Холмогорах Архангельской губернии, но он был выслан за участие в революционном кружке харьковцев, более герценовском, чем украинофильском, и сидит долго в Холмогорах за взятый им псевдоним – Царедавенко».

Очевидно, что распространённость на Украине русского литературного языка и нераспространённость сочинённого по инициативе польских деятелей «украинского литературного языка» объяснялись вполне естественными причинами, а не какими-либо запретами и преследованиями. Малорусскую литературу никто не запрещал. Произведения украинских писателей, не только представителей российской Украины (Тараса Шевченко, Марко Вовчка, Панаса Мирного, Ивана Нечуя-Левицкого и других), но и галичан (Ивана Франко, Юрия Федьковича) печатались и распространялись и в Малороссии, и в Великороссии.

Видный участник украинофильского движения Д. Дорошенко, составивший библиографический указатель произведений «народной украинской литературы», изданных в 1894–1904 годах (когда ещё действовали положения Эмского указа), признавал, что в этот период «вышло довольно значительное количество украинских книг».

При этом авторы таких книг, пропагандируя украинский язык, сами оставались русскоязычными. Невероятно, но факт: русский язык был родным для большинства украинских писателей дореволюционной поры от Ивана Котляревского до Панаса Мирного. Сомневающиеся могут открыть хотя бы собрание сочинений того же Панаса Мирного и посмотреть, на каком языке переписывался он со своими детьми, или почитать опубликованные черновики писателя, чтобы убедиться, на каком языке составлял он планы своих украиноязычных произведений.

Известный украинофил поэт Павло Грабовский признавался в письме Ивану Франко: «У нас по Украине много таких, которые пишут по-украински, а говорят по-московски»…