К этому прикасаться грязными руками и нечистыми помыслами нельзя - убьёт "током".
Эту историю я написала 3 апреля, отправила знакомому (ныне бывшему другу)
и чуть позже опубликовала в своём ныне замороженном блоге - 11 апреля 2013
по адресу http://blogs.mail.ru/mail/anna-koala/5D45767742075289.html
Пост этот удаляли, потом восстанавливали на mail.ru
Напомню, что я - автор и хозяйка этого блога, сейчас ищу работу в сфере журналистики.
Обо мне и о моих блогах здесь: http://blogs.mail.ru/mail/anna-koala/
http://anna-v-koala.livejournal.com/77456.html
http://www.liveinternet.ru/users/anna_kolesnikova/post304698709/
http://anna-v-koala.ya.ru/replies.xml?item_no=400
---------------------------------------------------
ИСТОРИЯ РАСПЯТИЯ ХРИСТА
Колесникова Анна, 3 апреля 2012
 [306x524] |
ВВИДУ ВНОВЬ ОТКРЫВШИХСЯ НАКАНУНЕ ПАСХИ 2012 ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ТЕКСТ ИСТОРИИ РАСПЯТИЯ ХРИСТА БУДЕТ ПЕРЕПИСАН. В своих рассуждениях я допустила маленькую ошибку. Она оказалась фундаментальной. Тех, кому интересно, что было на самом деле, прошу потерпеть. Тем, кто запрещает себе рассуждать: просьба не обольщаться — переписанный текст вас вообще свалит. Вдруг Христом окажется ЖЕНЩИНА?..... Историю пока оставляю как есть. Когда перепишу - сообщу дополнительно |
Рисунок, кстати, этот в интернете нашла как раз, когда обнаружила ошибку в своём рассказе.
ИСТОРИЯ РАСПЯТИЯ ХРИСТА. Часть 1.
Жил-был воин. Ну, у Пилата служил. И слыхал он о некоем чудотворце и мудреце. И столько слыхал, что решил посмотреть, кто же это такой. И однажды ему удалось увидеть Христа. Правда, не знал он, что это Христос, да и видел издалека. И дивился он чудесам и премудрости его. Проповеди Христа был очень мудрыми и часто непонятными, но в глубине души он чувствовал в них какую-то правду. Однако, поступать, как говорил Христос не стремился - он как в кино ходил посмотреть, что там сегодня Христос начудотворит. Ну, интересно же - вроде цирка.
Воину было неведома цена этого "цирка", он не знал, то весь этот "цирк" стоял на колоссальном усилии этого человека - Христа. Просто сам воин не был способен ни на такое же усилие, ни на миллионную долю сверхусилия Христа. Соответственно, и не верил, что это не "цирк". "Мало ли бродячих комедиантов, - полагал он, становясь свидетелем очередного чуда, - фокусы какие-нибудь, современные римские технологии, наверное". Но подивиться приходил снова и снова.
Со временем удавалось даже поговорить с чудотворцем. Даже подискутировать. Был воин не глуп, по-житейски не глуп. И по-житейски иногда во время чудес или проповедей Христа отвешивал Ему реплики, резавшие Христа болью как от топора, и радовался как ребенок - как удачно у него получилось так умно сказать. Не то чтобы воин не принимал того, что говорил Христос - напротив, он ко Христу очень хорошо относился. Только не знал, какую тяжкую ношу тот нёс на себе каждый миг свей жизни и каждая очередная насмешка сильно отягощала его. Ничего этого воин не знал, уходя по свои делам довольный собой.
И не знал воин, что всё то время, пока воин занимался своими житейскими делами, Христос занимался лишь тем, чтобы восстановить то, что было шутя и походя растоптано тем воином. И не понимал, что это его так часто (по слухам) оставляли Его ученики - апостолы. И удивлялся, а чего это Он так крепко спал в лодке (Пётр рассказывал, что Он дрых как сурок, пока они в страхе тряслись во время бури). Хохотал до слёз, когда слыша от Христа, что его кто-то там хочет убить. А чудо воскресения Лазаря он вообще не видел - он тогда работал, и поэтому верить чьим-то росказням... Но всё равно, хоть и почитал воин Христа как ненормального, но интересовался Им и его чудесами.
Поэтому каждый раз воин приходил снова, радостно хлопая Христа по плечу: «да ладно, дружище, - не сердись за вчерашнее, - Сам же говорил, что прощать надо. Я ничего злого не хотел тебе сделать. Что там было-то? - не помню. Ну так давай забудем, и будем в мире». Своим плоским умом воин не мог схватить сразу одновременно всё то, что Христос говорил о прощении брату своему. Мысли воина проистекали из традиционного восприятия действительности, а потому он быстро забывал, что было сказано Христом накануне. Христос наращивал духовное знание своих учеников, а прилепившийся воин снова и снова приходил как обнулённый - будто не слышал того, что было произнесено Христом вчера. В голове воина ничего не задерживалось, от чего он абсолютно неверное растолковывал себе то, что изрекал Христос о любви, о прощении, о грехах, о покаянии, о милосердии.
Поэтому любовь в уме воина укладывалась как всегда ласково-солнце, покаяние - как наименование своего греха, прощение - прощение всеми меня-любимого, милосердие как необходимость отстегнуть десятину, раздав по возможности её бедным, а понятие греха ограничивалось только тем, что было им названо - лжесвидетельство, убийство, воровство, блуд и т. д. Неведомо было воину, что под лжесвидетельством Христос понимал далеко не только ложь на кого-то на суде, что любовь бывает и жесткой и бьёт больно, что прощение обусловлено чьим-то раскаянием, а милосердие - это совсем не одно и то же, что подаяние милостыни или забота о немощных, и что самое настоящее убийство, оказывается, возможно не только прямым образом, но и на словесном уровне.
Поэтому воин с лёгкостью радостно не скупясь на слова «рубил» топорным словом по живому, так и не поняв или не запомнив накануне из Нагорной проповеди, о чём говорил Христос. Видимо, привычка так поступать с людьми была выработана у воина с детства. Там же - в детстве лежало «ласковое» всепрощение его родителей. Воина не мучила такая привычка - он всегда полагал, что ничего такого он не сделал - подумаешь, какое-то слово сказал. А если и сделал, то его нужно не судить и простить. И, что характерно, искренне полагал, что все так и делали. И сам он, как считал, легко прощал. Прощал, не замечая, что прощает тех, у кого должен бы просить прощение.
Так однажды воин простил одного смертника, который плюнул ему в лицо, когда тот стегал его плетьми. Воин же был на работе, при исполнении. Простил блудницу, которая бросила в него его же камень, брошенный в неё. Прощал жену за то, что она упрекала его в измене. Он мужчина как-никак, и свободен выбирать себе, с кем и как. Прощал Христа за то, что тот гневался на него иногда. За что гневался Христос - этот вопрос, конечно, был второстепенный. Главное - воин Его прощал. Прощал и снова приходил его послушать, довольный своим прощением, - послушать и посмотреть на Его чудеса, зарядившись положительной энергией... для своей работы. А то порой сил не хватало возиться со смертниками - бить, прибивать к крестам, слышать эти вопли...
И вот однажды в смену воин а выпало ему идти на Лысую гору, чтобы приколотить к крестам очередных преступников. В судилищах этот воин участия не принимал - он маленький человек. А потому даже не знал, что в этот день ему предстояло прибивать к дереву того самого чудотворца Христа. По обыкновению плотно позавтракав, воин вышел из дому и направился на работу.
И когда он увидел Христа, то обрадовался ему, даже поздоровался. Очень радостна ему была эта встреча. Ну, как же – чудотворец, и у него на работе... Как-то не сложилось у воина в голове, что Христос вообще-то уже крест тащит на себе, истекая кровью. Смотря на Христа, воин этого не видел. Система визуальных приоритетов воина была сломана, видимо. Что-то не то с головой было у воина, раз он не обнаруживал того, что для всех остальных было очевидно: Христос истекал кровью и тащил на Лысую гору крест. Для воина был главным он сам (воин), а потому все остальные были лишь приложением к его самости. Потому кровь, которой истекал Христос, воину была не заметна. Таковы были «особенности» его психики.
И вот, подойдя ко Христу, истекающему кровью, он по привычке повёл диалог, не замечая, какой болью отзывается в висках Христа каждое слово воина. Каждое предосудительное насмешливое слово. Христос пытался говорить с воином, но его крест тяжелел и тяжелел - тяжести прибавляли самодовольные в своём расслабленном комфорте реплики воина. Даже пустые реплики о погоде, о природе. Тяжести Иисусу прибавляло сознание того, этот человек не понимает, что и его «старания» возвели Христа на крест.
Христос не был мазохистом и хотел бы избежать смерти. Это потом придумали сладенькую сказочку, чтобы закамуфлировать коллективный грех всех тех, кто по-чуть-чуть против него солгал. Это потом кто-то, кому доверяли как ближайшему окружению Христа, повернул мировую мысль в сторону - мол, это Он Сам так хотел умереть на кресте, потому что ради этого пришел. Это потом было рассказано и пересказано евангелистами. Это потом обросло небылицами.
Но Христос не хотел себе смерти. Напротив - Он часто отчаянно боролся за свою жизнь, уходя из разных местностей так, что его не могли тронуть. Именно поэтому однажды Христос изрёк ученикам, что ни один волос с головы не упадёт без воли Бога-Отца. Ибо и Бог-Отец не хотел, чтобы убили Сына. Это потом извратили то, что проповедовал Христос, это потом сказали, что Бог-Отец отдал Сына на смерть из-за любви к человечеству.
Не на смерть Бог-Отец отдал Сына единородного, но на утверждение жизни. И за жизнь Христос постоянно боролся, уходя от преследования иудеев, от занесенного оружия эллинов. Именно ради жизни Христос часто вынужден был говорить о том, что кто-то желает Его смерти. Конечно, Он понимал, что над ним будут смеяться и называть больным, но у Него порой не было выбора - или назовут больным и поднимут на смех, или убьют. Именно из жизнелюбия Христос выбирал жизнь, становясь «иудеям соблазн, эллинам безумие». У Христа была сложнейшая задача: сохраниться в истине, не солгать ни капли и при этом выжить. Жизнь в абсолютной правде, а не жизнь любой ценой - вот на что отдал Бог-Отец Сына Своего единородного. Жизнь и утверждение в жизни всех, кого еще можно спасти.
И Христу это удавалось на протяжении нескольких лет. Но потом случилось... Какая нелепость... И вот Он уже попал в эту «мясорубку»... Христос не хотел говорить с Иродом - Ирод был духовно глуп. Христу нечего было сказать и Пилату в ответе на вопрос «что есть истина?» Пилат был симпатичен Христу хотя бы тем, что не смотря на своё положение как-то пытался отстоять его - Иисуса из Назарета, но сказать Пилату было нечего: Христос говорил лишь к тем, кто был настроен Его слышать. И вот путь на Голгофу...
Христос смотрел на того воина когда тот по обыкновению дружелюбно о чем-то лопотал, не замечая, как мучается от боли Христос, таща на себе крест. Смотрел, молча впав ступор: «неужели этот человек не понимает, что я умираю из-за него - из-за его самодовольных или предосудительных реплик в чей-то адрес - кесаря, первосвященников, кого-то еще, - из-за реплик, которые он и грехом-то не ведает, из-за реплик, которые в добавок были неправильно поняты и истолкованы, приписаны не тому, кем изрекались, будучи произнесенными рядом со мной»? Это уже много позже из предлога «из-за» искусственно и цинично удалили «из», чтобы получилось «за». Он умирал «из-за» них, но в историю вошло как умирал «за» них, то есть вместо них. Всем хотелось в это верить, что нашелся человек, который вместо них умрёт - пострадает один, чтобы ушли от ответственности за свои грехи другие. Какой цинизм - убивать человека и объявлять потом, что он сам хотел быть убитым - миссия у него такая.
Христос смотрел на воина и не боль растекалась по лицу слезами вместе с кровью. Это полноценное вместилище Святого Духа не могло вместить: неужели этот человек - воин - не понимает???? После стольких чудес и проповедей не понимает???? После стольких личных откровений не понимает??? Сквозь кровь, стекающую на глаза Христос смутно пытался различить черты лица этого воина.
Чем жив этот человек? Что им движет? Не может быть, чтобы он не понимал... Не может быть... На остатках сознания Христос силился понять, вместить удары плетьми, перемежающиеся доброжелательной улыбкой с предложением мира... Потом снова удар, и снова «мир». И это не было сознательным садизмом - просто что-то было серьёзно искажено в психике этого воина, раз до него не доходило, что каждый его удар причиняет боль, и говорить после этого о примирении - просто свидетельство глубочайшего нездоровья... Кто же тогда был здоров? Лазарь после воскрешения? А где же он тогда? Где тот, что видел всю подноготную проповедей Христа, - видео будучи в тонком мире в течение четырёх дней? Уж Лазарю было открыто на порядки больше, чем остальным, - он видел, кто и как клевещет на Христа, он видел, как проявляет себя тайна беззакония. Но почему, имея представление о том, какую вселенскую боль постоянно носил Христос в душе, не говоря почти ничего об этом окружающим, почему зная всё это Лазарь сейчас не здесь? Почему он не попытался ничем защитить или хотя бы поднять свой слабый голос в защиту. Христос хотя бы знал, что эта живая душа с ним. Но Лазаря не было. Был неизменный воин - человек с повреждённым рассудком, не замечающий этого.
Христос усилие мысли перестал цепляться за мысль о человеке - о Лазаре. Кто такой Лазарь и чем он может помочь? - лишь навык мысленно припасть к Богу-Отцу спасал он впадение в пропасть этой страшной накопившейся вселенской боли, от которой, если вытряхнуть сразу всё на поверхность сознания, на поверхность памяти, можно расстаться с умом. Эту пропасть Христос быстро обнаруживал и умел остановиться, не доходя до обрыва. Но лукавый не дремал - уж он-то был в первую очередь заинтересован, чтобы Христос туда сиганул. Однажды в пустыне он уже пытался сбросить туда Христа, умело ввернув «на руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою». Эту «песню» Христос помнил хорошо и с тех пор легко перепрыгивал через это лукавое предложение. Перепрыгнул и сейчас, повинуясь уже выработанной привычке к усилию над собой.
Привычки, которые вырабатывал в нем Бог-Отец сейчас работали за сознание Христа. Сейчас от боли сознание отказывало, уносясь то в прошлое, то в будущее. Возвращаясь в него Христос снова слышал слова воина. Это лукавый издевался над Иисусом, ковыряя раны души. Знал он что воин своим неведением, отсутствием какой-то важной функции в душе причиняет Христу еще большие страдания. Их критическая масса колебалась на пике, и когда весы перевешивали с в сторону боли, то лишь тонкий сон спасал Его от впадения в ту самую пропасть, которую позже назовут депрессией.
Уже на подходе к Голгофе Христос пришел в себя и увидел глаза Марии Магдалины. Во взгляде была боль и упрёк - она знала, какая нелепость была... Она предупреждала, она отводила, она была ангелом хранителем, которого однажды никто не услышал...
И снова перед глазами этот человек - воин. В своё время он часто пользовался премудростью, как дышал, ибо там, где он живёт, дышать нечем - настолько всё пронизано ложью. Но не знал воин цену этой премудрости - рассуждал так: «просто у Иисуса есть талант так умно говорить». Невдомёк ему было, что премудрость может быть с человеком лишь при определённых условиях, которым и Христос-то не всегда соответствовал. Не знал воин, при каких колоссальных усилиях человека она возвращается.
Нестерпимая мука разрезала свежие раны на голове от тернового венца - разрезала еще глубже «скальпелем» этих мыслей. Христос уже не улыбался воину через силу - Его наполнял то гнев, то боль. Порой он хотел харкнуть кровью в лицо этому воину, но сил на это не было. Они подходили к Голгофе, воин по привычке что-то лопотал всё о том же житейском - что-то о кесаре, о римлянах и их безумствах, об иудейских первосвященниках с их лицемерием. Будто не замечал, что тайная вечеря уже закончилась, что смерть дышит в лицо Христу. Почти ничего из слов воина уже не слышал Христос.
Крик пульсирующей боли, тихий и мощный - прямо в Небо: «что я сделал не так, ведь я только для Тебя трудился»?! Но Небо молчало. «Что я сделал»???!!! Вокруг уже суетились и другие воины. Народ между собой судачил о том, что вот этот разбойник кого-то убил, разрушил какой-то храм, а потом объявил себя мессией. Где-то слышно было, как рассказывали о каком-то чудотворце, которого видели еще несколько дней назад, но почему-то он куда-то пропал. Другие говорили, что его вроде забирали воины, но Пилат отпустил его в праздник. Это подтверждали и первосвященники - отпустили-отпустили - по их просьбе отпустили. Они же указывали на Христа, возбуждая ненависть в народе, что мол вот этот вот осмелился себе приписать множество чудес и проповедей того самого чудотворца, которого отпустили, что уже за одно это он заслуживает смерти. Первосвященники говорили, что этот разбойник носил чужой хитон и благословили тех, кто хитон с Христа срывал. Указывали на мать и братьев Христа, говоря, что они знают его как облупленного - он лжец и больной. К тому же последнее время его часто видели среди пьяниц и блудниц, что свидетельствовало о его развратном образе жизни. Рассказывали, как однажды напившись вина он устроил дебош в храме: взял бич и лупил всех направо и налево - мирных людей, которые меняли свои товары, продавали голубей. Один первосвященник рассказал, как стал свидетелем того, как за Иисусом пришла мать вызволить его из его пьяной компании. И когда тому объявили о приходе матери и братьев, то он объявил, что она ему не мать, а мать ему его дружки, которые от стыда сейчас все разбежались. И часто потом он повторял, что его семья - домашние - враги ему. Убить такого на кресте - святое дело.
Сквозь разговоры вокруг него Христос снова с снова взывал к Небу: «что я сделал, за что Ты, Боже, допустил это чудовищное беззаконие»? Небо молчало. Первый гвоздь вошел в левую руку. Это было не больнее, чем услышать от людей, которые недавно кричали ему «осанна», сегодня «распни его». Он видел глаза бывших прокаженных, которых он исцелил. Он видел стыдливо бегающие глаза гадаринского бесноватого, из которого он изгнал бесов. Он встретился взглядом с бывшим слепым, который некогда кричал «Иисус, помилуй меня» и которого тот исцелил. Он видел ухмылку своего брата, стоявшего рядом с матерью, у которой на лице изобразилось что-то умилительно-страдательное. Он встретился глазами с Иоанном Богословом. В этот момент в Небе сверкнула яростная вспышка, которую заметили только Иисус и Иоанн. Христос смутно услышал: «Почему ты не сказал об этом ученикам, когда они тебя спрашивали?! - ты испугался, что тебе не поверят... теперь уже поздно - ты обрёк человечество на тысячелетия лжи и страдания от неё»... Пронзительная боль в груди - она спасла Иисуса от ощущения боли, когда вбивали остальные гвозди. Боли в руках и ногах не было. Боль мигом распространилась на столетия вперёд. В этот момент Ему открылось всё будущее. В этот момент он увидел себя откуда-то сверху маленькой пульсирующей болевой точкой вселенной. Пульсирующей во времени, как бы проходящий сквозь века, пульсирующей точкой распятия - каждодневного, ежеминутного все века наперёд. Увидел вместо жизни, ради утверждения которой он пришел на землю, смерть миллиардов, смирно умирающих с верой, что их на том свете «на руках возмут»... Он умирал на кресте, унося с собой многое из того, что должен был дать людям. Откуда они теперь смогут узнать?...
Он увидел как пишутся и переписываются многочисленные талмуды - писания, как оттуда постепенно выветривается правда. Как же они узнают?... Остатки сознания искали. Он кричал в Небо: «неужели всё совсем? Сколько лет? Сто? Пятьсот? Тысяча? Дай мне еще шанс»! - «Ты не сможешь, сам уже не сможешь, - отвечал Бог-Отец. - Второй раз будет не скоро, и ты сам не сможешь придти - тебе уже не дадут. Мне не дадут тебя так же забросить. Ты сильно повредил вселенную своей ошибкой - сатана ликует. Мне будет много сложнее отцеплять этого паразита. И он теперь усилится. Много лет, много. Не без твоих усилий. Только теперь тебе будет много сложнее, чем прежде. Но это всё потом. Сейчас у тебя осталась мало времени, торопись». Христос уже не обращал внимания на тех, кто стоял там внизу, - его больше не занимала боль от чудовищного беззакония над ним. Ему открывалось, что же он наделал. Бог-Отец как всегда говорил тихо, со спокойной почти деловитой бесстрастной любовью, как бы не обращая внимания на страдания Христа. Никакого слёзного умиления. Тихая ярость, притаившаяся перед выбросом, и спокойная любовь, простирающаяся на века вперёд. Оставались, может, минуты, за которые Иисус должен был сделать что-то важное - выбросить на поверхность «бутылку с запиской» для кого-то, кто, может, через тысячелетия её обнаружит именно как «бутылку с запиской», сможет извлечь записку и будет уметь её прочесть. Иисусу показалось непосильной тяжестью то, что ему открывалось. Какой человек сможет такое?... И чтобы «прочесть» это... «Боже, кто же научит это прочесть? - какой духовной силы должен быть такой человек!» - «Ты его и научишь». - «Я»? - «Да, ты. Ты будешь учить его все те столетия, которые еще не отмерены и будут отмерены исключительно тобой по ходу движения. Ты будешь собирать его из всех народов. Условно его зовут Иаков, но как его будут звать реально - не важно. Я как-то одному пророку велел так же оставить весточку и для тебя: непременно соберу всего тебя, Иаков». - «Я помню... Хочется пить. И больно».
В этот момент Иисус услышал дикий вопль висевшего рядом разбойника: «Ну, чудотворец, чё ж ты не снимешь себя и нас с крестов? Где твои хвалёные чудеса? Разве тебе не больно»?! Эта реплика усилила боль Иисуса, и он обратился в небо свой вопль: «в самом деле, почему ты сейчас меня не снимешь с креста? - я продолжу, я смогу! Ты же можешь каким-нибудь громом или землетрясением разразиться»? - «не могу, сейчас не могу». - «а как же твоё всемогущество?» - «Я не волшебник, я - БОГ. Я много трудился для твоего рождения на земле после того, как твои прародители покалечили вселенную, которую Я создал. Вложил в тебя всё. И ты той нелепостью, ошибкой лишил Меня возможности тебя сейчас снять с креста. Я мог этого не допустить, но ты не слышал, не воспринимал мою помощь как мою. Ты ошибся, и сейчас я не могу тебя снять с креста». - «Да почему же?» - «ты же всё знаешь. Ты знаешь, как и из кого состоит ангельский мир (а из него состою Я), как он постоянно меняет свой цвет и насыщенность, как он нестабилен. Своей ошибкой ты почти погрузил его в ночь. Если хочешь, Я говорю с тобой на пределе Своего усилия. Ты же знаешь, что такое Силы. Небо никогда не молчит - его просто периодически глушат. Сейчас, считай, идёт страшная битва за то, чтобы ты меня хотя бы услышал».
Ужас испытал Христос. Ужас от того, что в таком состоянии он еще не видел Бога-Отца. «Неужели это я так запер Тебя»? - «Да, именно запер, - твоя ошибка. Я использую последние ресурсы, чтобы инвертировать, точнее снова извлечь свет из тьмы. И к сожалению теперь ты можешь помочь мне только здесь, потому что там ты себя обездвижил - ты уже на кресте, ты умираешь. Торопись же». - «Что? Что я должен сделать в оставшееся время?» - Небо умолкло. «Боже, говори же, говори»! Но Христос не услышал ответа. Он вернулся сознанием на Голгофу, вернулся к боли. Было больно и хотелось пить. Магдалины не было - её давно оттеснили зеваки. Её не было. Не было никого... Чувство вселенского одиночества усиливалось. Христос приближался к пропасти боли и отчаяния, которую Он всегда избегал. Иисус снова посмотрел на Иоанна. Потом на мать, стоявшую рядом с ним. Потом на брата. Пропасть стала еще ближе. Но теперь Он уже не удерживал разливаться в себе этой боли, которая приближала его к обрыву. Расслаблялись какие-то мышцы, быть может, мышцы, удерживающие Его в сознании. Поэтому дальнейшее происходило почти автоматически, без примеси привычной аналитики, без примеси умствования.
«Женщина», - холодно и жестко обратился Он к матери. Она посмотрела на Иисуса с оттенком стыдливой благодарности и жалкого прошения «ну ты же простил нас? Правда? Ну не обижайся. Потерпи, мы помолимся, чтобы твои страдания быстрее кончились. Простил ведь? Не дуешься? - ты - герой, ты взял на себя чужой грех. Тебе Бог воздаст. А мы - маленькие люди, нам еще немного пожить. Ну? Простил?». Всё это прочёл Иисус на лице матери. Они не знала о состоявшемся только разговоре с Богом-Отцом. Она и не могла об этом узнать - она никогда не воспринимала всерьёз Иисуса с его глупой идеей мессианства. Она стыдилась Его перед людьми, а потому иногда брала братьев Иисуса и шла с ними его искать - забрать домой, чтобы не позорить семью.
Вмиг перед взором Иисуса пронеслось всё детство, юность - вся жизнь. Он вспомнил, как в детстве подрался с братом, который мучил котёнка. Вспомнил, как потом мать, выбежав, начала ругать не брата, а его. Только потому что брат прикинулся обиженным, ни за что побитым. И когда маленький Иисус открыл рот, чтобы сказать матери, за что он бил брата, та не пожелала его слушать - ведь братику было больно, да к тому же он был чуть младше Иисуса. Вспомнил, как убегал из дому от несправедливости - материны любимчики подло издевались над Иисусом, а когда он пускался в бой, они звали маму, которая снова и снова за них заступалась, закрывая Иисуса в тёмном чулане. Почему-то она никогда не интересовалась, больно ли ему - Иисусу. Считалось, что старший брат должен был быть снисходителен к младшим - они же маленькие, несмышлёные. Ему было страшно и одиноко в том тёмном чулане. И папа тоже не приходил за него заступиться. Он был очень занят работой. И когда Иисус стучался изнутри чулана «мамочка, я тут больше не могу, мне страшно», она неизменно ставила условие «попросить прощение у младших братьев». И тогда он умолкал и переставал стучать в дверь и справлялся со своими страхами сам. Точнее, он всегда чувствовал, как какой-то другой большой родитель покрывал его своей любовью, и тогда уходили все страхи. Эта любовь каждый раз себя обнаруживала, когда Иисус, будучи поставлен перед тяжелым выбором, делал выбор в сторону справедливости - он не просил прощения у тех, кто мучил котят, издевался над Иисусом, оговаривал его, крал его игрушки, ломал тайком то, что смастерил Иисус, и потом с удовольствием ржал над его слезами. Иисус не просил у них прощения, когда мать холодно, без тени милосердия, снова и снова запирала его в чулан. Хомут его поэтому не касался - Иисус отказывался везти на себе, отказывался быть рабом своих братьев, которые желали помыкать им, выбрав в лице Иисуса человека, над которым в кайф было издеваться. В кайф потому что никто кроме Иисуса не испытывал такого глубокого страдания от несправедливости. Братьям нравилось на это смотреть. Однажды Иисус повредил ладошку - чем-то порезался. И когда он гулял с братьями, то один из них подбежал и с интересом стал ковырять острой палочкой его ранку. Иисус оттолкнул его, тот упал, после чего встал и побежал за мамой. И когда пришла мама, то все вокруг подтвердили что к Иисусу зачем-то подбежал маленький братик, а Иисус ни с того, ни с сего силой толкнул его на землю. С тех пор среди соседей пошел слух, что старший мальчик в этой семье - Иисус - агрессивный и жестокий человек, который ни за что может ударить. С ним постепенно перестали общаться соседские дети, его сторонились взрослые, о нём шептались. Свои же братья, которые знали корень этого, не останавливались. Каждый раз их садистские настроения требовали всё больших издевательств. Они распускали среди соседей самые дикие слухи, которые люди принимали за чистую монету, потому что уже до этого они делали тоже самое в отношении более мелких слухов.
Постепенно Иисус начал различать, кто с ним говорил в чулане. Это был Бог. Как странно - с мальчиком говорил сам Бог. А разве не с иудейскими священниками должен был говорить Бог? Бог согревал Иисуса своим теплом и поддерживал - единственный поддерживал его в правде и справедливости. Правду знали лишь его садисты-братья, но когда с Иисусом знакомился хороший добрый мальчик или девочка, то это сразу же отмечали братья и на следующий день новый знакомый уже обходил Иисуса с опаской, не желая с ним больше общаться. Иисус иногда пробовал выяснять, в чём дело - почему с ним теперь вдруг не хотели общаться. Но наверное братья сочиняли что-то такое, что заставляло людей обходить молчанием вопросы Иисуса. И сколько бы он ни пытался - никто ему ничего не говорил. Вакуум вокруг него становился всё больше и больше. Иногда, правда, попадались друзья. Но вскоре они обнаруживали себя теми же садистами, только в профиль. И Иисус снова оставался один.
Постепенно он научился спрашивать у того большого и тёплого Бога, почему у него такая неудачная жизнь? Почему он не такой как все? Почему его мучат братья? Почему его всё время предаёт мать? Почему папа не интересуется им? Откуда в мире столько несправедливости? Почему его братья такие? И многие другие «почему», которые рождались от боли у Иисуса, он теперь умел относить этому огромному и любящему Богу.
Он спрашивал, почему когда он помогал кому-то, то вскоре его за это начинали мучить братья, вслед за ними и другие. Однажды он починил сломанную калитку одной старушке - папа научил его плотницкому мастерству еще в детстве. И когда работа была окончена, и Иисус шел искать старушку, чтобы сказать ей об этом, то когда находил, то она бросалась на него с кулаками. И после этого он видел ухмыляющиеся морды братьев, которым эта старушка выносила молока и сметаны... за починенную калитку. А мать снова запирала его в чулан - уже за то, что он сломал старушке калитку. И по-прежнему его не желала слушать, думая, что тот будет «снова» лгать, чтобы избежать наказания.
Так рос Иисус, постепенно получая ответы на все свои «почему». Постепенно он перестал пытаться объяснить что-то матери и ждать так никогда и не поступившей помощи от папы. Постепенно он начал понимать, что они всего лишь его родители по плоти, что он по ошибке родился не в том «гнезде». Однажды он даже узнал у любящего Бога, что это за ошибка была и чья ошибка. Но по-прежнему он оставался сыном своих родителей, как и положено, помогая м во всём. Он ужасался открывавшемуся ему мирозданию. И ужасался тому, что он один знает об этом. Часто его настигало чувство глубокого одиночества, когда он вновь и вновь оказывался перед необходимостью жить в обществе людей - никем не понятым, часто оболганным, с укрепившимся в их умах образом как какого-то отвратительного человечешки, который может только пакостить и агрессивно нападать на людей. Люди не трудились разбираться в деталях. Тем более, что уже много лет как он был условным изгоем.
От боли он становился более внимательным к тому, что говорил ему Бог. И постепенно начал открывать в себе дары. Он был лишен с детства возможности учиться как дети богатых родителей. А потому не обладал многим знанием. Это потому спустя две тысячи лет богословы, рассуждая о том, почему Иисус не апелировал к авторитетным именам современных ему деятелей культуры, решили, что это было сделано нарочно для того, чтобы преподносить ученикам истину в чистом виде - без примесей авторитетных мнений. Но на самом деле это была неправда. Просто Иисус не знал почти ничего из их произведений. И часто сокрушался, что не может дать отпор тому самому воину, образование которого заметно и выгодно отличалось тем, что тот очень хорошо ориентировался во многих областях человеческого знания. Всё, что мог Иисус, это взывать в духу, к божественной логике. И если Дух Божий хоть в каком-то виде присутствовала в человеке, то он слышал слова Иисуса. А если нет, то глумился или проходил мимо. Если бы Иисус только мог бросить в лицо этим ухмыляющимся физиономиям, которые не переставали ходить за ним вместе со всеми, если бы только мог сходу ткнуть их носом в какую-нибудь цитату авторитетного для них мудреца. Но он ничего этого просто не знал.
Иногда Бог помогал ему, накануне очередной дискуссии, подавая на пути человека, который вскользь упоминал о каком-нибудь Аристотеле, и на короткое время Иисус вооружался высказанной тем мудростью. И вскоре оказывалось, что это Бог вооружил его на время для того, чтобы отразить очередной подлый удар его братьев, которые уже давно усовершенствовались в своих издевательствах и теперь их клевета на Иисуса, их зло вообще было никак недоказуемо. И когда в момент, когда все ждали фиаско нерадивого брата, Иисус вдруг демонстрировал мощнейшую премудрость, подкрепляя её маленькой цитатой или указанием на аналогичные случаи в истории человечества, если речь шла об истории. Он демонстрировал неведомый доселе никому ум. Откуда? Откуда у сына плотника это? Вон братья его и мать его идут. И когда те подходили, то первое, что они делали - это сводили к нулю всё то, что только что продемонстрировал Иисус. Мать обращалась с ним, как с больным, который сам ничего не умеет, а братья ей активно поддакивали, утверждая, что слушать Иисуса нечего, потому что его уже наслушались первосвященники и выразили коллективное мнение, что бес в нём. И люди отходили от него. Почти все. Только единицы оставались - их потом назвали апостолами. А были они рыбаки. Простые рыбаки. Они как раз и слушали Иисуса, узнавая в нём голос истины, который резонировал в них со струнами их душ. Именно они становились свидетелями его многочисленных чудес. Исцеления больных, бесноватых, слепых и хромых, воскрешение мёртвых. Все эти чудеса были продиктованы обыкновенной необходимостью. Это потом сочинили, что он специально воскрешал или исцелял, чтобы его послушали. Нет. Ничего такого не было. Просто в момент крайней опасности у Иисуса не было выбора - или исцелил, или умер. Да, он испытывал жалось и скорбь по отношению к этим больным, хромым, бесноватым, умершим, но если бы не этот выбор, вряд ли бы ему удавалось воспользоваться такими силами для чудотворения. Ведь силы - они как давались, так и забирались у него.
Это потом глупые богословы придумали, что однажды он ни единого чуда не свершил, потому что не обнаружил в людях достаточный уровень веры. А раз не было веры, то что перед ними бисер рассыпать? - Нет не так это было. Он бы и рад был, но у него в тот момент не было этих самых сил - он как раз в этот момент «сидел в чулане», будучи искусно «запертым» там своей матерью, которая заблаговременно позаботилась о том, чтобы предупредить тех людей, чтобы они его не воспринимали уж так всерьёз. И братья помогли. А то семье было каждый раз стыдно за то, что там он говорил «враги человеку домашние его», а тут «кто не почитает отца и мать»... Ну как им было не стыдиться за такого? И поэтому семья делала по возможности всё, чтобы обезопасить себя от очередного позора. Именно эти и была обусловлена частая враждебность по отношению к нему незнакомых ему людей.
Но Бог знал о том, что происходило вокруг Иисуса и менял его маршрут, приводя в место, где в нём больше нуждались и где его не ждали, чтобы насмехаться. И только благодаря этому с ним постепенно знакомилось всё больше людей. Как и раньше, второго раза общения с ними он не ждал, зная о том, что братья вскоре настигнут и это пока свободное от клеветы пространство, вновь изуродуют правду о нём. Поэтому за однократное общение он мог проповедать Истину имеющимися у него средствами. Словом ли, дарами ли чудотворения. Правда, он не делал этого сразу. Люди назовут это ленью. Возможно, они будут правы. Однажды он пировал с учениками, разумеется, проповедуя. Но так как он легко владел даром слова, то ему ничего не стоило много рассуждать, богословствовать - даже без множества знаний - он был среди друзей, а потому легко обращался к их житейскому опыту, приводя в качестве примеров и иллюстраций к сказанному их жизненные истории или общеизвестные факты. Как бы делал Иисус всё правильно - не сидел сложа руки, работал Богу - проповедовал. Правда, на уровне подсознания чувствовал, как хмурится Бог, как сгущается вокруг пространство - «ты делаешь не то». Вроде не грешил с человеческой точки зрения, но - да, грешил в очах Божьих. Грешил тем, что уклонялся от более сложных задач в пользу простых, которые щёлкал уже как орешки.
На фоне окружающих премудрость Иисуса казалась фантастическим трудом, но для него с годами так мыслить и говорить стало простым. Это знали Бог и он. И не знал больше никто. Поэтому когда Иисус увлекался, впадая в самообман, то Бог иногда ласково, иногда жестко напоминал ему, что тот уже начинает попросту расточать. Именно тогда - после очередного одёргивания Бога Иисус изрёк «тот, кто не собирает, то расточает». Изрёк от собственного опыта, как и всё изреченное им. Это потом богословы придумали, что Христос от рождения имел про запас всё, что потом порциями выдавал на проповедях. Нет, ничего такого не было и в помине. Столкнулся с проблемой, болью, страданием, чьей-то ложью, клеветой и т. д., преодолел не прибегая ко лжи и лукавству, и Бог дал очередное премудрое ведение. Про ту же несолёную соль... Ну да - это было об иудеях, об их самозамкнутой на себе вере без выхода наружу. Ну да - они не хотели идти в мир - жить в нём, как все, и при этом проповедовать. Им комфортно было с в своём замкнутом талмудом мирке друг с другом обмениваться впечатлениями о того как безумен этот эллинский мир. Но разве сам Иисус не впадал в такую ловушку? - вроде проповедуешь, а как-то очень комфортно себя при этом чувствуешь. Соль тогда становится несолона, потому что нечего солить - окружающие-то и так просолены... Именно тогда проповедь становится комфортной, безболезненной, а потому пустой и никому не нужной.
Поэтому Бог периодически одёргивал Иисуса, обнаруживая зачатки лени. Иногда одёргивание было не самым радостным. С тем же воскрешением Лазаря. Сколько небылиц было рассказано потом. С креста Иисус смог бросить взгляд на две тысячи лет вперёд и ужаснулся от того, что рассказывает о нём писание. Когда он по обыкновению в лёгкую проповедовал друзьям и новым людям, которые подходили послушать премудрость, то принесли весть о том, что Лазарь болеет. Так не хотелось Иисусу уходить оттуда - тепло было на душе, комфортно и тепло от того, что нет здесь той возбуждаемой против него ненависти. Не хотелось идти туда, где снова нужно будет пробиваться сквозь злобу людскую. К тому же Лазарь давно болел. И Иисус ответил, что выздоровеет, если что. Ответил несколько не подумав о том, что это Бог-Отец звал его к Лазарю. Звал в мягком варианте. И когда Лазарь умер, то наступил жесткий. Идти туда всё-таки пришлось. Идти туда, где ожидала злоба, которая не замедлила себя показать: «что ж он людей воскрешает, почему же этому дал умереть - ведь звали же до смерти Лазаря». Этим усиливалась ненависть, насмешки, которые так мучили Иисуса всю жизнь. Положение ухудшалось тем, что окружающие в тот момент не испытывали горячей веры, которая еще недавно была пробуждена Иисусом в них -; клевета сделала свой очередной виток. Поэтому пришлось послать за «подкреплением»: сначала пришла Марфа, но та была пустой на веру - скорее её вера была покладисто заученной формулой о том, что все однажды воскреснут. Марии пришлось приложить много труда, чтобы пробраться к пещере, где похоронили Лазаря и где ждал Иисус. Она искренне любила брата, и её сердце не мирилось с его смертью. Не мирилось до вопля в Небо - совместного с Иисусом вопля. И вот на фоне всеобщих насмешек и издевательств эти двое и сотворили чудо воскрешения Лазаря.
Мария. Это была отдельная история. Последние минуты жизни она тоже пронеслась в памяти вся. Какая боль, что её нет сейчас у креста - лукавый знал, чем доконать Иисуса, и её оттеснили далеко.
Вспоминал Иисус и о том, как однажды во избежание боли, он попробовал не делать того добра, к которому подвигал его Бог. Просто пройти мимо - как все. О том, что случилось потом, Иисусу страшно было вспоминать. Его страшно избили. Он чуть не умер, истекая кровью. И когда в очередной раз он спросил Бога «за что?», тот ответил, что кому много дано, с того много и спрашивается. Именно тогда он и рассказал притчу о милосердном самарянине, который его спас от смерти. Это потом её назвали притчей, потому что Иисус не сказал, что это его избили. Иисусу снова и снова виделось несправедливым, что он должен делать добро до последней капли пота, заранее зная, что его снова запрут за это в чулан в прямом или переносном смысле. Но однажды Бог сказал, что чулан - это лишь следствие какой-то систематической ошибки Иисуса. Но какой - Иисус так и не смог узнать до самого конца. И вот теперь на кресте он узнал о ней, он понял, но было уже поздно.
К кресту периодически подходил всё тот же воин поделиться своими мыслями на тему глупости Кесаря и лицемерия первосвященников. И очень удивлялся, почему Иисус уже не сдерживал гнев в отношении него: что он такого сказал-то? - все и так знают, чего стоит Кесарь и какова степень лжи первосвященников, да и сам Иисус их всех обличал. - Что он тогда нападает-то? - вот чудак-человек...
Иисус в этот момент оказался на несколько столетий вперёд - рядом с каким-то писателем. Не было времени узнать, как его звали - у Иисуса были другие задачи. Он увидел сверху теплящийся огонёк - это была светлая душа, куда он мог бросить «бутылку с запиской». Сколько мог - он бросал. Он разбрасывал их по времени, не всегда узнавая имена, а только определяя пригодность сосуда их души. Вот и тот писатель тогда сидел в ступоре, когда Иисус встал рядом с ним. Когда Иисусу уже пора было возвращаться, писатель закончил тем, что надиктовал в его творческую мысль Иисус. Последнее, что написал писатель, было название «Приглашение на казнь». Иисус рассыпал эти «бутылки с записками», и эти миги, из которых он уходил и возвращался всё-таки утекали. Хоть и медленно, но утекали - время высыпалось в песочные часы по крупинке. Он бросал свои «бутылки с записками» в поэтов, писателей, художников, скульпторов, ученых точных наук и богословов, домохозяек, спортсменов, строителей - всех, кто мог вместить то, что хотел заложить Христос в виде слова, мысли, формы, открытия, идеи и т. д. Он бросал в будущее правду, которую - он знал - из будущего писания вытряхнет лукавый уже за первые столетия. Поэтому большая часть была разбросана в литературе, искусстве, науке. Иисус старался быстро удаляться, когда понимал, что восприняв его боль, человек подходил к той самой пропасти, иногда падая: становясь объектом глумления, человек порой не выдерживал такого же пресса лжи и клеветы. Поэтому Иисус переходил от «сосуда» к «сосуду» от века к веку - где находил. Но кто это всё соберёт... и главное он еще не бросил... опять та же самая духовная лень, утончившаяся до микроскопических размеров за время хода этих «песочных часов». Да, без главного это всё не будет иметь смысла.
«Женщина, - сказал в боли и гневе Христос, - вот этот - он тебе тот сын», - и Иисус глазами показал на Иоанна. - «Ну а ты... вот тебе мать». Изрёк он это с чувством святой и праведной ненависти ко всему тому, что воплотилось в этих двух людях. Он знал об этом, но тот самый воспитанный с пелёнок закон о почитании родителей искалечил ему всю жизнь и привёл не крест, покалечив жизни миллиардов будущих людей. Он должен был остановить это мировое беззаконие, утвердив жизнь, - для того он пришел. Всё человеческое страдание должно было закончиться. Но вместо этого он - Сын Божий - отбросил этот момент на много веков вперёд, затруднив и без того крайне тяжелый путь Божьего промышления по возвращению человека и человечества обратно в то состояние, когда не было ни боли, ни страдания, ни смерти. Бог дал ему учеников, они уже росли и уже способны были растить других. Нужно было немного потерпеть еще немного, не сдаваться, не «складывать крылья», не верить всё тому же лукавому в его неуместное «на руках возмут тя, да не преткнёши о камень ногу твою». Нужно было набрать всего лишь необходимую критическую массу богоизбранных сосудов - для того Бог-Отец водил Сына по городам и весям, собирая на него как на стержень недостающие детали своего могучего дома, куда собирался уже войти в полную силу. Этом дому не хватало совсем немного до окончания строительства, когда очередная подножка лукавого не сбила с толку главный фундамент, главный камень основания.
С момента входа в Иерусалим Иисус расслабился и не заметил, как голос Божий начал подменять лукавый. По чуть-чуть всевая с виду верные мысли. Тайная вчеря, Гефсимания - всё открывалось Иисусу теперь с другой стороны - с подноготной. Но он уже никому не мог об этом рассказать — никого не было рядом. Здание, которое через него выстраивал Бог, рассыпалось на глазах.
Отвернувшись от них, потеряв к ним интерес, Христос обратился к воину: «жажду». - «Давно бы так, - радостно сказал воин, готовый услужить умирающему на кресте уважаемому им чудотворцу, - вот чудак-человек». Воин, как и все прочие, верил, что миссия Христа — умереть на кресте, а значит всё в норме. И по-прежнему удивлялся, чего это он то в гнев впадает, то сознание теряет — мессия же, пусть миссию и выполняет. Кто его эту миссию брать на себя заставлял? - Сам решил, сам и неси. Что тут на кого-то обижаться...
3 апреля 2012
ИСПРАВЛЕНИЕ следует...
Колесникова Анна Вячеславовна, Москва
на фото я в Храме Христа Спасителя на Всемирном Русском Соборе 3 мая 2012
[600x491]
+7 917-550-47-44; +7 919-798-89-60; Skype: kolesnikova-anna1969
anna-koala@mail.ru ; anna.v.koala@gmail.com ; anna-v-koala@yandex.ru
Моё резюме:
http://hh.ru/resume/16b1a806ff000c91220039ed1f736563726574
http://www.superjob.ru/print/resume/cv-21344490.html
Блоги:
http://blogs.mail.ru/mail/anna-koala/ (с 23.12.2013 mail.ru его заморозил, а с 03.03.2014 - закрывает доступ)
Работающие блоги:
http://anna-v-koala.livejournal.com/
http://anna-v-koala.ya.ru/index_blog.xml
http://liveinternet.ru/users/anna_kolesnikova/