Беседа иерея Димитрия Карпенко с Майей Кучерской
Специально для "Нового Ковчега"

о. Д.: Сказать честно, Ваша последняя книга в православной среде была встречена неоднозначно. Некоторые истории показались достаточно шокирующими для обывателя, и многие люди еще оказались явно не готовыми к такой критической самооценки. Ожидали ли Вы подобной реакции?

М.К.:Честно говоря, о реакции на книжку я думала мало. Писала как писалось. Выплескивала этот распиравший меня опыт. Литературный текст, как и любой факт искусства, это слоеный пирожок, обернутый в… ну, положим, газетку. Можно остановиться на обертке – сказать, вот гадость-то этот пирожок. Можно попробовать тесто, а можно добраться и до начинки. Самые внимательные читатели сказали мне: «Книжка написана с большой любовью». Скромно замечу – мне кажется, именно они и добрались до сердцевины.

о. Д.: Писать о батюшках всегда не просто. Каков для Вас главный критерий в написании Ваших историй?

М.К.:Критерий чего? У меня к батюшкам давняя и глубокая приязнь. Оттого-то так ревниво к ним отношусь. Так что критерий отношения к батюшка у меня очень простой – я к батюшкам неровно дышу.

О. Д.: Современный патерик, когда со слезами от смеха, когда от плача рассказывает о жизни нашей Церкви. Каковы на Ваш взгляд основные проблемы современной церковной жизни?

М.К.:Почему-то как только я начинаю говорить о проблемах современной церкви не в художественной форме, а в публицистической, прямо и в лоб – я тут же жутко надуваюсь и извергаю банальности. Так что если можно, избавьте меня от этого позора. Тем более что книжка моя – вся об этих самых проблемах церковной жизни, и пересказывать ее снова смешно, правда ведь?

о. Д.: Кто для Вас является ориентиром в мире литературы, на чей опыт Вы стараетесь опираться?

М.К.:Люблю, когда у писателя сильная дыхалка. Когда писатель может написать толстенную книгу, и ты ее прочитываешь без отрыва в один присест, потому что есть тяга, есть это внутренне эпическое дыхание. У кого оно есть сегодня? Вот у такого южно-африканского писателя как Дж. Кутзее, например, полтора года назад он получил Нобеля и его всего перевели на русский. Это великий писатель. У нас таких, с дарованием подобного масштаба, я, к сожалению, не вижу. Хотя занятных, любопытных, профессиональных – сколько угодно.

о. Д.: Долгое время говорили, что современная литература умерла, но тиражи выпускаемых книг говорят об обратном. Кого бы из пишущих авторов Вы могли назвать своими соратниками или единомышленниками?

М.К.:Современная литература, конечно, не умерла. Может быть, она не отвечает чьим-то ожиданиям – это дело другое. Но она есть, и она живая, может быть, не гениальная, но в отдельных случаях очень талантливая. Я люблю прозу Марины Вишневецкой, Петра Алешковского - у него временами как раз появляется это самое эпическое дыхание. Еще Михаила Шишкина, ныне живущего в Швейцарии, автора романа «Взятие Измаила», только что написавшего новый роман. Шишкин работает с языком как никто, и это никогда не пустые лингвистические игры – за этим стоит и страдание, и мысль. И русскую жизнь он понимает глубоко, видит ясно, оценивает трезво – видимо, для этого иногда стоит уехать.

о. Д.: Когда Вы почувствовали себя церковным человеком?

М.К.: Я до сих пор не почувствовала себя церковным человеком. Хотя в церковь хожу уже ровно полжизни – страшно сказать сколько! Семнадцать лет хожу – понимаете, за столько лет можно было, как кажется, продвинуться намного дальше, действительно, стать более церковным человеком, жить с церковью одной жизнью, дышать ее дыханием – но это не про меня. Я, скорее, забегаю разок-другой в неделю, вдыхаю этой красоты, этой силы, и опять на улицу – в суету, в вечный бег – по работам, по событиям – на жизнь ведь я зарабатываю журналистикой.

о. Д.: Наш журнал является молодежным. Что на Ваш взгляд сегодня мешает молодежи прийти в Церковь?

М.К.:Во-первых, мешает сама церковь, земная ее проекция. Нас ради хулится имя Божие. Мы, мы, так называемые церковные люди, идем в этот мир без снисхождения к нему, совсем с другими чувствами, чем Христос в него пришел. Конечно, я совсем не за то, чтобы играть в церкви на гитаре, как это случается в других конфессиях, я не за огрубление и оглупление Слова Божьего на потребу молодежной моде, но я за то, чтобы с современным молодым человеком говорить на внятном ему языке. Не бить его по голове обухом – туда не ходи, этого не делай! Попробовать с ним, очень мягко, очень тепло, разобраться – почему ему тяжело принять ту или иную заповедь, почему так дороги, положим, походы в бар или на дискотеку? Что он находит там – и почему думает, что не найдет в церкви чего-то еще лучшего, более важного, именно ему необходимого? Молодые люди обычно внутренне очень одиноки, и прямой путь преодолеть одиночество – прийти в церковь, жить с Богом. Вот что важно объяснить.
Во-вторых, прийти в церковь мешает невежество. Молодые люди, как правило, толком ничего не знают про церковь, их отпугивают внешние вещи, насупленные бабульки, епископы на «мерседесах» - и до внутренней красоты церкви они уже не добираются, судя поверхностно и поспешно. Молодой человек и жить торопится, и чувствовать спешить. На секунду хоть остановись, послушай, почувствуй – Господь близко, Он тебя видит, Он на тебя смотрит. И пусть волосы у тебя от этого зашевелятся на голове.