Беседа с Петром Акимовым, музыкантом группы "Ковчег" опубликованная в последнем номере журнала "Новый Ковчег"

- Петр, прошел твой бенефис, пик твоего творчества, как ты вообще себя сейчас ощущаешь?

- Во-первых я могу сказать, что у меня сейчас творчества больше, чем когда я играл в оркестре серьезную симфоническую музыку. Там, к сожалению, все сводится к рутине, к работе, там были сильные физические нагрузки. Я получал от музыки ощущения когда весь оркестр играет, но в целом – это, увы, государственная служба.

- Теперь наступил рассвет твоего творчества, когда ты не занимаешься классической музыкой?

- Да, я считаю, что творчество и стиль музыки это не связанные вещи - творчество может быть в чем угодно. Народная песня может иметь более серьезное воздействие, чем целая симфония. Музыку нельзя разделять на серьезную и несерьезную, она может быть или хорошей или плохой. Если она не серьёзная, это не значит, что она плохая. Да, сейчас подыгрываю талантливым авторам и свое предназначение я вижу в этом. Если человек под гитару играет свои стихи - то это бард, а если еще я с ним играю на виолончели - то это уже музыка, уже сложное поэтическо-музыкальное произведение. В этом, если можно так сказать, я вижу свой путь.

- Но это роль второго плана, не чувствуешь ли ты себя приниженным?

- Моя роль - сделать так, чтоб зазвучал солист, то есть я аккомпаниатор. Если мое место - быть фоном, то я фон и мое выражение там. Я - цвет полотна, я - синее, если это небо, а на нем птички какие-то или солнышко. В этом моя функция и если у меня это получается, то я счастлив. Безусловно, у меня есть и какие-то яркие соло, когда я подчеркиваю эмоциональность того, что заложено в песне или тексте.

- Ты заканчивал консерваторию по классу «виолончель». Почему ты именно этот инструмент избрал, ведь известно, что ты играешь не только на нём?

- Да, есть вещи которые не мы избираем, а которые нас избирают. Говоря примитивным языком, в детстве меня мама отдала на виолончель. Я искал, пытался уйти, но жизнь не дала, виолончель меня все равно нашла.

- В Москве с успехом прошёл твой бенефис. Музыканты, барды, с которыми ты творчески связан, сменяли друг друга на сцене, а стержнем концерта была твоя виолончель. После этого ты согласен с тем, что ты актер второго плана?

- У меня есть музыка, которую я пишу, и очень давно, сейчас заинтересовала людей. Например, Ольга Арефьева пишет тексты на эту музыку, она нравится моим друзьям-музыкантам. На бенефисе было исполнено несколько моих композиций. Это музыка, которая отражает современные стили - голос живой виолончели среди индустриальной жизни XXI века. Вот такая идея, а дальше можно много фантазировать об одиночестве живого инструмента среди цивилизации. Надеюсь, когда наберется необходимое количество произведений, издать альбом.

- Сейчас мы живем в мире, где очень много решают деньги, и в жизни музыканта тоже они играют большую роль. Как ты относишься к коммерческой музыке, это как то сопоставимо с творчеством?

- Мне кажется, что область пересечения есть. Музыка может быть очень интересной и коммерчески удачной, хорошо продаваться. Например, оперные композиторы в эпоху классицизма - они были придворные композиторы и, вполне возможно, свои гениальные произведения создавали, думая лишь о хлебе насущном. Но если Бог дал талант человеку, то ему даже мысль о том, чтобы заплатить 20 талеров за квартиру, не будет мешать творить гениальные произведения.

- Мы в прошлом номере журнала сделали материал о двух некоммерческих музыкантах Селиванове и Непомнящем. Они называют себя «музыкальным андеграудом» и говорят о том, что все, что крутится по радио и телевидению, загоняется под большие деньги и не имеет никакого отношения к творчеству. Но что меня очень поразило, так это то, что у них чрезвычайно узкий кругозор: они могут назвать двух, трех человек, которых они приемлют в мире музыки.

- Безусловно, 80 % массовой культуры - это бизнес, это способ зарабатывания денег. Люди всегда хотели хлеба и зрелищ и они согласны за это платить. И всегда были революционеры, те, кто должен был с кем-то бороться, кого-то обвинять. Я понимаю их, почему они так говорят. Это тип воинствующих людей среди музыкантов, я таких много встречал, может это им нужно для их творчества. Я думаю, что какой-то небольшой процент музыкантов в общей массе должен быть именно таким. Плохо если они обижены, переходят грань от творческой непримиримости к агрессии. Этим ребятам есть куда расти, им нужно пройти путь духовного роста, и примирится всё таки с окружающим миром, им нужно найти органику, видимо они в чем-то неорганичны прежде всего внутри себя.

- Что тебя в современном музыкальном мире привлекает или отталкивает, что конкретно?

- Я заметил, что искусство это как ложка, ложка хороша к обеду, Какая-то музыка, раздражавшая меня в одной ситуации, оказывается хороша в другой. Например, примитивный "буц-буц-буц", я никогда не стану слушать дома, но иногда в хорошей компании, на дискотеке, это оказывается уместно и то, что надо. Мне не нравится только одна вещь, мне не нравится пропаганда однополой любви, это то, что меня глубоко возмущает и так же пропаганда негативных вещей, которые стараются увезти за собой людей, увезти за собой молодежь.

- То есть, готов мириться со всем?

-Дело в том, что искусство, оно либо отражает жизнь, либо опережает, и через 300 лет откапывают, что автор был гениален. А в целом музыка, которая сейчас звучит, отражает картину современного мира, и действительно ничего с этим уже не сделаешь. Когда-то я возмущался музыкой рэп: ну что это такое, это не музыка. Потом я сказал себе "СТОП", ты сейчас напоминаешь твоего собственного дедушку, который возмущался, когда появились первые пластинки Deep Purple, и ставил свои любимые романсы. Те пластинки, которые он слушал, казались мне бредятиной и скукотой, но зато Deep Purple отражал мою молодую энергию и соответствовал моему мироощущению. И я просто заставил себя слушать рэп, заставил себя понять что это такое. С тех пор я ни одно музыкальное течение не отвергаю, как таковое. Картина мира сложна и многообразна, в ней есть место подвигу и есть место предательству, можно быть крайним левым, можно быть крайним правым, можно быть чуть-чуть севернее, можно быть чуть-чуть южнее. Круг всегда будет заполнен и все возможности будут использованы - и самая примитивная музыка и самая сложная.

- Последнее время среди рок-музыкантов наблюдается приход к вере, такие музыканты как Шевчук или Кинчев, открыто заявляют о себе, что они православные. Как ты можешь это прокомментировать? Что это, какие-то внутренние переживания, или просто дань моде?

- Ну нужно очень хорошо знать человека, чтобы сказать, что и почему, нужно заглянуть в самые потайные уголки души человека, а это только Господу подвластно. Я не знаю, но вообще конечно сердце радуется, когда люди приходят к вере.

- Ну а что для тебя вера, как ты себе представляешь верующего человека?

- Жить с ощущение благодарности Создателю, жить с сознанием того, что ты создание Божие и с благодарностью воспринимать то, что тебе жизнь дает, а свою собственную жизнь принимать как подарок.

- По-твоему надо ли как то над собой работать, может быть в чем-то себя ограничивать?

- Работа над собой предполагается, но эта работа, на мой взгляд, ни в коем случае не должна представляться тебе противоестественной. То есть не заставлять себя «через не хочу» и «через не могу», а должен быть какой-то естественный рост, как растение тянется к солнцу.

- Но ведь оно тоже преодолевает какие-то трудности ?

- Да, безусловно, но Господь не посылает испытаний, которые мы не могли бы понести, то есть изначально, мне кажется, если есть устремление сердца, то все проходит легче, без угроз, ты понимаешь, почему это с тобой происходит. Вот, например, меня очень сильно побила милиция. Отняли деньги, мобильный телефон, избили так, что на моем лице не было ни живого кусочка, все было в крови. На следующий день я вдруг осознал, что я лежу, болит все тело, но у меня какое-то странное чувство успокоенности. Мы приехали в больницу, и когда я узнал, что у меня нет не одного перелома, я возблагодарил Бога, потому что я понял, что я легко отделался и это был урок. Мне стало однозначно ясно, для чего это нужно было. И меня охватило, какое-то странное состояние, оно свалилось извне, состояние спокойствия, умиротворения и света. Я знал, что это хорошо, но не мог объяснить почему. У меня потом все это очень быстро прошло, две недели - это не время. Мне говорили, что некоторые ушибы могут еще месяц болеть, но через две недели я уже приехал в Москву и играл концерт. У меня не было сломано не одной косточки, я мог играть на виолончели, и с ушибами я справился. В этой ситуации я испытания прошел, это было очень легко. Я впал, в какое-то умиротворение и думал, у меня было время подумать, у меня было время остановиться и завершить этот урок и извлечь из него максимальную пользу. То есть, в данном случае, вера - это та вещь, которая меня правильно сориентировала в ситуации. То есть, если бы я был человеком неверующим, я бы зажался, я бы злился на тех милиционеров, еще бы больше угнетал свою психику и психику других людей, возмущался бы несправедливостью или еще чего больше.

- Считаешь ли ты что в чем-то был неправ?

- Да, не знаю, насколько я понял до конца этот урок, но я увидел, то что смог уловить, связи какие-то для себя отметил. На самом деле нельзя терять сознательность: я шел, все было прекрасно, был пьяненький чуть-чуть, в этот момент я потерял правильное сознание себя, мира, начал порхать так бездумно совершенно.

- Что тебе вообще интересно в этом мире?

- У меня был один только опыт общения со стихией, с морем, мы на небольшой яхте обошли все Балтийское море по периметру - это было незабываемое ощущение. Это поездка во многом повлияла на меня, во многом изменила меня, я об этом до сих пор вспоминаю, и если бы я был очень богатым, то я бы обязательно бы купил себе яхту и занимался бы этим. Общение со стихией. Хотя океана мы испугались, посчитали, что моря хватит.
Книги - очень хорошая и нужная вещь, и жизнь можно воспринимать как книгу. Как-то я сидел у себя в комнате, смотрел телевизор, было открыто окно, затянутое сеткой от комаров, лето было, на подоконнике спал мой кот, а по подоконнику с внешней стороны прыгал воробей. Они стояли на расстоянии 10 см друг от друга, и кот не знал, что здесь воробей, а воробей не знал что здесь кот. Я смотрел на все это как посторонний наблюдатель, и вдруг эта картинка дала мне пищу для фантазии. Кстати к случаю с милицией, мы иногда не подозреваем, что мы воробьи, и, наоборот, мы не знаем где наша добыча.

- С кем тебе приходилось играть?

Есть несколько известных имен, которые мне скучно называть («Аквариум», «Наутилус Помпилиус» - прим. ред.). Паша Кашин, группа "Калеки"(???), есть такой человек Сергей Селюнин и группа "Выход".
Группа "Последний шанс" - я с ними катался по Германии, работал уличным музыкантом и изображал из себя такого музыкального клоуна. Оценил жизнь бродячего музыканта - в основном это правильная такая честная жизнь. Ты делаешь то, что ты делаешь, и тебе за это платят. У тебя нет никакой собственности, кроме твоего инструмента, ты вышел и играешь за натуральный обмен. Причем вознаграждения хватает только на подержание своего жизнеобеспечения - это нам с советской бедности казалось большими деньгами.

- А кто для тебя является каким-то столпом, на кого ты пытался равняться?

- Ну, в музыкальной школе я учился только потому, что меня мама заставила. Родители хотели, что если получится, пусть будет музыкантом, ну а если нет, то нет. До седьмого класса я честно собирался поступать в институт и считал, сколько лет мне еще осталось учиться в этой музыкальной школе. В седьмом классе все переменилось, я начал играть на фортепиано и подбирать песенки которые мне нравились: Аллы Пугачевой, Антонова, группы «Аракс». Я их играл своим одноклассникам и им очень нравилось. В это же время я услышал Beatles, Deep Purple, Led Zeppelin - и я решил, что буду играть в рок-группе клавишником и я буду всемирно известным. Мама молодец, она сказала: ты хочешь быть рок-музыкантом - пожалуйста, но ты для этого должен получить образование, в музыкальном училище ты найдешь себе единомышленников. Поступить в музыкальное училище я мог только по классу виолончели. Я согласился, в седьмом классе слегка взялся за ум и за четыре месяца сделал титаническую работу, выучил программу. Из отстающего и не на что не пригодного, ведь до шестого класса я занимался лишь бы двойку не поставили, стал конкурентоспособным, и поступил-таки в училище. Отучился 4 года и закричал: все, никакого обучения, рок-н-ролл и свободная жизнь! Лет семь-восемь болтался: с теми поиграл, с теми. Как инструменталист деградировал совершенно, квалификация терялась. Потом я осознал, что рок мне надоел и я не расту, ничего нового уже нету, и сделал поворот на 90 градусов. Все бросил, ушел из группы "Последний шанс", перестал кататься по Германии, уехал из Москвы, вернулся в Питер, пытался поступить в консерваторию, устроился на работу в классический оркестр. В первый раз я провалился, на второй раз уже было чуть получше, и с третьего раза поступил. Пять лет учился и параллельно работал в симфоническом оркестре. Но как только я закончил консерваторию, опять же не без помощи каких-то обстоятельств, я переехал снова в Москву и стал заниматься тем, чем я вот сейчас занимаюсь, то есть играть с Олей (Арефьевой - прим. ред.). С ней я познакомился в 91 году, вначале мы довольно плотно играли, потом был долгий перерыв и со второй половине 90-х я стал иногда к ней на концерты заезжать, как специальный гость. Когда я закончил консерваторию, уже снова начал заниматься тем, что у меня получается лучше всего.

- Ты только что переехал в Москву, как для тебя противопоставление Москва-Питер?

- Да, на самом деле, я устал объяснять питерцам, что хорошего есть в Москве, а москвичам, что хорошего есть в Питере. Тут работает мой подход ко всему - бери хорошее, не надо обращать внимание на помойки. В Москве я ценю все то хорошее, что есть в Москве. Мне нравится, что это такой российский Нью-Йорк, что тут действительно можно делать какие-то дела, возможностей больше. Тут люди больше настроены на то чтоб больше сделать, чем поговорить, а в Питере, к сожалению, больше поговорить. Мне нравится ощущение Питера, что можно идти по улице и совершенно ненавязчиво он тебя подпитывает. Не носиться сломя голову, когда тебе за три дня нужно обойти все экскурсии, а впитывать в себя не спеша красоту этого города - это то, чего гораздо меньше в Москве. И конечно понятно, почему в Питере более спокойная публика. Нет, конечно Питер - это удивительный город и там конечно отличается менталитет людей. Это исключительно у меня так сложилось, что Оля, мой автор, в Москве - это было естественно для меня поехать в Москву. Если бы Ольга жила, например бы в Белгороде, не исключено, что я сейчас жил бы в Белгороде.

- "Новый Ковчег" - молодежный журнал, что бы ты мог сказать в наставление нашим читателям?

- Нет, вот с наставлениями у меня беда.

- Современная молодежь: она изменилась или нет?

- Я уверен, что внешние признаки, безусловно, меняются всегда, сколько есть человечество, но есть вопросы, которые остаются вечными и внутренние проблемы неизменны. Ищите радость. Ищите ту радость, которая, естественна, если радость ложная, то она обернется горем, ищите истинную радость, после неё не наступит горя. И ищите непреходящую радость. Это мой критерий ценностей, на данный момент. Для счастья еще подходит путешествие на яхте. Когда ты три недели живёшь на пределе физических и психических возможностей, три недели ты следишь за ветром, управляешь парусами, ешь не тогда когда тебе хочется, а когда позволяет погода, когда штиль и возможно что-нибудь приготовить поесть, а спишь вообще урывками... И потом, после такого бултыхания, ты выходишь на землю и вдруг понимаешь, что у человека изначально никаких проблем нет, ведь для счастья нужно стоять ногами на твердой земле и дышать чистым и свежим воздухом. Все наши проблемы мы создаем себе сами, а изначально у человека нет проблем. Хотя человек рожден для того чтобы быть счастливым, я подчеркиваю, счастье это не превосходная степень от нормального, но оно не должно быть каким-то бурным, заметным, это не брызги шампанского, не счастье невесты на свадьбе, нет - это постоянная полуулыбка матери, которая готовит еду, у которой трое детей, она счастлива, она постоянно это осознаёт и это чуть видно в её глазах, интонациях. Мне кажется, что счастье - это нормально.



Беседа иерея Дмитрия Карпенко с Петром Акимовым,
15 апреля, г. Москва