Беседа иерея Димитрия Карпенко и иеромонаха Агафангела (Белых) с протоиереем Всеволодом Чаплиным, 

заместителем председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата 

иеромонах Агафангел: Слова, с которых мы начинаем, такие: сейчас взрывность православных СМИ зависит не от формы, даже, возможно, и панковской или иной, а от возможности затронуть те или иные болевые полемические точки.

протоиерей Всеволод Чаплин: Болевые точки современной жизни. Дело в том, что вы найдете отклик в душах людей, в том числе молодых, в каком бы стиле вы не работали, если будете говорить о том, что их по-настоящему волнует. По-настоящему их волнует сегодня отсутствие жизненной перспективы. Вопрос: а в Грайвороне есть панки? В Грайвороне есть скинхеды?

и. А.: Я думаю, что скинхедов нет, потому что скинхеды — это та молодежная формация, которая подразумевает отчасти и форму, и идеологию. Есть традиционная обычная неприязнь в русской глубинке к чужакам. Ксенофобия, разумеется, тоже. А скинхедов в полном, правильном определении этого понятия, конечно нет.

п. В.Ч.: Вы знаете, почему в Грайвороне нет скинхедов? А в Белгороде есть скинхеды?

иерей Димитрий Карпенко: Конечно. По крайней мере, те, кто считает себя скинхедами. Хотя, возможно, они таковыми и не являются.

п. В.Ч.: Я убежден, что скинхедов нет и не может быть там, где молодым людям есть чем заняться. И не просто заняться, извините, разведением цветов или еще чем-то, что бы ни на что не претендовало. А заняться чем-то, что бы влияло на твою собственную судьбу и определяло бы судьбу твоего социума. Молодому человеку нужно изменить мир, молодому человеку нужно взять власть в свои руки. Если ему этого не дают сделать в области политики, экономики или даже собственного жизненного проекта, он начинает уходить в мир греха. В мир наркотиков, алкоголя, радикализма. В мир, в котором все проблемы решаются как бы просто: уколись, либо понюхай какую-нибудь гадость, либо выпей водки — и набей морду «черному», «желтому» или своему собственному соседу. Но проблемы-то остаются! Сегодняшний двадцатилетний человек подчас не видит для себя достойного места в жизни — места, которое давало бы ему возможность определить его собственную судьбу и принять участие в определении судьбы народа и человечества. Нормальный русский молодой человек хочет быть хозяином своей судьбы и поучаствовать в решениях судеб мира. Если у него нет такой возможности, он будет пить, колоться и бить морду тому, на кого укажут поводыри экстремистских групп. Вот в чем проблема, вот о чем должна, помимо прочего, говорить православная пресса: как дать возможность быть людям хозяевами своей судьбы. И если вы будете говорить об этом в стиле рэп, рэйв, классики или даже в форме самой сухой академической проповеди, вы будете все равно услышаны. Сегодня мы преодолели комплекс 80-х годов, который один мой знакомый назвал «застойным протоиерейским тоном». Нет, сейчас мы говорим в разных стилях, в разных контекстах, самыми сильными словами. Сейчас нужно уже перестать сетовать на то, что гонят священников, проповедующих на рок-концертах. Их никто не гонит. Проблемы, как говорить, сегодня не стоит. Сегодня стоит проблема, что говорить.

и. Д.К.: Прошло 16 лет, если брать за точку отсчета 1988 год, год празднования 1000-летия Крещения Руси, год, когда Церкви была дарована относительная свобода в плане проповеди. Около 16 лет мы имеем возможность свободно через прессу, телевидение, другие масс-медиа осуществлять свою миссию, и поэтому вопрос такой — какие, на Ваш взгляд, за эти годы были допущены ошибки в сфере церковного присутствия в масс-медиа? Какие были упущены возможности, и какие комплексы все-таки остались? Что до сих пор мешает нам в полноте осуществлять свою миссию в медийном пространстве?

п. В.Ч.: Давайте начнем с того, что сделано. Церковь в российских СМИ сегодня занимает такое пространство, которого могли бы себе пожелать гораздо более богатые и гораздо более кадрово сильные церкви западного мира. Вы знаете, большинство общенациональных газет, пожалуй, кроме «Московского комсомольца», пишут о Церкви правду и пишут о Церкви хорошо. Неплохо говорят о Церкви светские телеканалы — говорят больше чем, например, в такой традиционно католической стране как Италия. Помимо этого, у нас есть уже 5 кабельных христианских телеканалов. У нас есть тысячи сайтов, у нас есть мощные радиопрограммы, у нас в каждом регионе есть «что-то церковное» на радио и телевидении. Между прочим, во многом именно благодаря тому, что голос Церкви сегодня в СМИ все-таки звучит, достигнуто то принципиальное изменение характера состава людей, приходящих в Церковь, которое произошло за последние 6-7 лет. Не раньше — не в период массовой «моды на религию», которая возникла в 90-е годы, а вот именно где-то в 1999-2000-м году. Бабушек в Церкви стало меньшинство, и это, на мой взгляд, произошло именно потому, что голос Церкви стал слышан в СМИ. Теперь о том, чего нет. Не хватает как раз прямого разговора о сути христианства. Мы слишком увлеклись куличами, мы слишком увлеклись разговорами о том, сколько построено храмовых зданий, какие у нас культурные достижения, как интересна церковная музыка, иконопись, архитектура. Мы слишком увлеклись прикладными, а значит, вторичными вещами — разговорами о «Коде да Винчи», о фильме «Омен» и т.д. Мы мало говорим о главном в христианстве, о том, что вера должна изменить нашу жизнь, о сути молитвенного подвига, о Евхаристии, о жизни христианина в мире, о вере, которая определяет все, в том числе политику, искусство, экономику, наше отношение к «Омену» и «Коду да Винчи». Нам не нужно становиться частью Вавилонской башни, которая имеет на своей вершине знак доллара или евро, а где-то у подножия может позволить себе разместить небольшой христианский крест, и тут же рядом полумесяц, и тут же рядом звезду Давида. Нам надо быть солью земли и светом мира, быть силой, способной предъявить претензию на перемену окружающей реальности, на то, чтобы Вавилонская башня была перевернута с ног на голову.

и. Д.К.: Исходя из этого, какое, на Ваш взгляд, должно быть место Церкви в медийном пространстве? Мы еще идем к тому, чего хотим, а как оно должно быть в идеале?

п. В.Ч.: В Интернете мы заняли все, что могли занять. На радио нас должно быть немножко побольше, в газетах нас должно быть немножко побольше, в том числе с прямой проповедью. К сожалению, нас очень мало, несоразмерно мало на федеральных телеканалах. Сейчас, я думаю, это проблема становится все более и более вопиющей. Это если говорить о формальном месте. Будет ли это место центральным или периферийным, по сути зависит опять-таки не от формального количества часов, полос, колонок и сайтов, а от того, что мы говорим. Для людей важно именно что мы говорим. Вот, смотрите, высказывания Святейшего Патриарха о монетизации льгот или о невыплате зарплат весили и значили гораздо больше, чем сотни сюжетов об освящении колоколов. Позиция Церкви по Югославии, по Чечне, борьба Церкви за образовательную область, даже такая малоприятная вещь как жесткая дискуссия с католиками — весили гораздо больше, чем тысячи рассказов о том, как красить яйца и готовить пасху.

и. Д.К.: Мы сейчас размышляем по поводу того, каким должно быть православное молодежное издание, сами что-то пытаемся делать, пытаемся искать пути. Что, на Ваш взгляд, должно отличать православное молодежное издание? Много сейчас разных изданий, мы знаем журналы «Фома», «Нескучный сад», «Встреча», екатеринбургская газета «Покров», даже в Казани есть свое молодежное издание. Что все-таки должно отличать православные молодежные издания, в чем должна быть изюминка?

 п. В.Ч.: То же, что и все 2000 лет бытия Церкви. Сейчас я повторюсь и скажу вам вещь более чем консервативную. Все равно, как вы говорите — главное, что вы говорите. Но, общаясь с молодежью, нельзя превозноситься и в то же время нельзя сюсюкаться. Миссионеру не должен себя вести по отношению к молодым людям как некто бесконечно высокий и важный. Но нельзя и заискивать перед молодежью, нельзя предаваться тому, что о. Александр Шмеман называл «трусливым культом молодежи». Нужно говорить правду, нужно быть искренними, нужно быть, конечно, ясными. Понятно, что молодые люди ждут ясности языка, но они вряд ли правильно поймут ваши заискивания перед ними или ваше высокомерное к ним отношение. Поэтому говорить нужно как с серьезными людьми.

и. Д.К.: Вот в этом ключе «незаискивания» и «непревозношения» возможна ли некая степень хулиганства, в хорошем смысле этого слова?

 п. В.Ч.: Нормальному молодому человеку нужно что-то сломать, с кем-то помутузиться. И в этом есть своя правда, потому что в нашем мире есть вещи, которые нужно сломать и с которыми нужно помутузиться. И, конечно, церковные СМИ должны с пониманием относиться к энергетике юношеского возраста. Но есть огромная грань между тем, чтобы придти в наркопритон с проповедью и тем, чтобы придти туда для того, чтобы самому употреблять наркотики и считать при этом, что, став «своим», ты будешь лучше понятым. А среда грешников прекрасно ощущает присутствие в этой среде человека, который не разделяет ее греховности. Господь наш Иисус Христос присутствовал на самом дне этого мира, и был не от этого дна, не от этого мира. Точно так же христианин должен не чураться этого мира, потому что мир — это люди, люди несчастные, нуждающиеся в исцелении, в помощи, в заботе, в слове, в ободряющем жесте, — но не пытаться приспособиться ко греху. Апостол Павел говорил, что он «сделался всем для всех, чтобы спасти по крайней мере некоторых», но он никогда не говорил, что сделался грешником, дабы приобрести грешников. Так их не приобретешь. К сожалению западный христианский мир — католический и еще в большей степени протестантский — в значительной своей части решил попробовать сделаться грешником, чтобы приобрести грешников. Это путь в никуда. Считать, что приспособленчество спасает Церковь, делает ее ближе к людям — это иллюзия. Люди уходят из той христианской общины, которая пытается угодить их греховным вкусам, пытается создать комфорт для греховных привычек, потому что в Церковь люди приходят для того, чтобы измениться, чтобы очиститься от греха. И когда они видят в церкви людей, которые им говорят: «Нормально, греши как хочешь, вот тебе уютное кресло, вот тебе сигара, кофе, приятная музычка», — То любой нормальный человек из такой церкви уйдет, и люди действительно уходят из тех христианских общин, которые пошли на поводу у этого мира, которые испугались опоздать на уходящий поезд, не подумав о том, куда этот поезд идет.

и. Д.К.: Каковы перспективы у Православной Церкви в нашей стране? Допустим, в 1988 году мы еще не могли представить, что будет через 16 лет, какие у Церкви будут возможности. Естественно, мы не знаем, что будет еще через 16 лет. Но все-таки Ваши ощущения каковы, какие перспективы в земном плане, в земном контексте у нашей Церкви в нашей стране?

п. В.Ч.: Вы что, не знаете, что через 16 лет будет конец света? (Смеется.) Если мы не образумимся... Но, даже если образумимся, мы должны жить так, как если бы «конец света» наступал через полчаса. Через 16 лет может быть все что угодно. В ближайшее время террористы могут получить в руки оружие массового уничтожения, и тогда мир изменится радикальнейшим образом. Мы молимся: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», мы не говорим: «Хлеб наш насущный дай нам на ближайшие два века», и даже на ближайшие две недели. «Се, жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща». Вот наша футурология. Христианин должен жить одним днем, строя планы на несколько тысячелетий.

и.А.: Какие Ваши пожелания «Новому Ковчегу»?

п. В.Ч.: Пожелание очень простое — быть интерактивным журналом, откликаться на то, что волнует молодых людей, спрашивать их мнения, интересоваться их проблемами. Надеюсь, что московские масскультурные ядовитые ветра не в полной мере еще долетели до Белгородской епархии.

"Новый Ковчег" № 1, 2007