[734x543]

Нейгауз Генрих Густавович— пианист, педагог, теоретик пианизма. Директор Московской консерватории;

Родился в семье музыкантов, содержавших в Елисаветграде музыкальную школу. Отец – Густав Вильгельмович Нейгауз (1853–1937) – учился в Германии у известного музыканта Хиллера. Помимо педагогической деятельности, занимался вопросами музыкальной нотации и техническими изобретениями по усовершенствованию фортепиано; автор романсов на стихи немецких поэтов.

Мама – Ольга Михайловна (урожд. Блуменфельд, 1859–1937) – сестра Ф.М. Блуменфельда.;
Отношение Генриха к музыке (обучался игре на фортепиано с 6 лет) было «удивительно двойственное»: «страшный восторг, слезы, детские потрясения» и одновременно «взгляд на музыку как на нечто в высшей степени прозаическое». Последнее во многом культивировалось отцом, который неодобрительно относился к художественным по­искам сына. С 8 лет он начал импровизировать, затем записывать сочиняемую музыку.





Сильнейшее впечатление на Нейгауза производила игра Блуменфельда, а также редкие гастрольные выступления И. Гофмана и О. Габриловича. Выступать начал с 10 лет. В 1904 с успе­хом гастролировал в ряде городов Германии с оркестром (Кон­церт №2 f moll Ф. Шопена, «Бурлеска» Р. Штрауса) и сольными программами, получив благожелательные отзывы в прессе. По настоятельной рекомендации Блуменфельда в 1906–07 совершенствовался у Л. Годовского в Берлине. В 1910 прошел полный курс композиции в Берлинской музыкальной академии у профессора П. Юона. Игрой на фортепиано занимался у профессора К. Барта.

Тогда же Нейгауз отказался от места дири­жера Штутгартской оперы (по настоянию отца), а так­же от композиторской деятельности, считая, что не смо­жет стать «большим» композитором.

В 1912 по приглашению Годовского поступил в Школу мастерства при Венской музыкальной акаде­мии и в январе 1914 окончил ее, получив высшую награду.

 

После концертных поездок по Австрии и Германии вернулся в Елисаветград. В 1915 сдал экстерном экзаме­ны за курс Петроградской консерватории.

Д. А. Рабинович вспоминал, что после экзаменационного выступления Нейгауза у него «на всю жизнь осталось ощущение бурной пламенности его исполнения и такой же бурной реакции, которую эта игра вызывала у слушателей… запомнились слова одного ... серьезного музыканта: “Какое поразительное и умное вдохновение!”». Эк­заменами в Петроградской консерватории музыкальное образование Нейгауза формаль­но закончилось.

  В зрелые годы Нейгауз признавался: «Я все­гда страшно сожалел, что мы [с сестрой] не воспитывались в хорошей русской консервато­рии…». «Надо было послать меня в Мос­ковскую консерваторию, а меня послали к Годовскому».

Этими недостатками в образовании он объяснял и свои проблемы в области техники. Не было сис­тематическим и общее образование (НЕЙГАУЗ не учился в гим­назии или какой-либо иной школе, хотя ежегодно сдавал экзамены за гимназический курс), и только природная ода­ренность, а также зарубежные поездки и впечатления (Герма­ния, Австрия, Швейцария, Италия) позволили ему стать подлинным эрудитом. Владел немецким, французским, итальянским, английским, польским и украинским языками, прекрасно знал художественную литературу и изобразительное искусство, увлекался философией и историей, инте­ресовался естественными науками.

Рояль

Как парламент, жующий фронду,


Вяло дышит огромный зал —


Не идет Гора на Жиронду


И не крепнет сословий вал.


Оскорбленный и оскорбитель,


Не звучит рояль-Голиаф,


Звуколюбец, душемутитель,


Мирабо фортепьянных прав.


Разве руки мои — кувалды?


Десять пальцев — мой табунок!


И вскочил, отряхая фалды,


Мастер Генрих — конек-горбунок.


Не прелюды он и не вальсы


И не Листа листал листы —


В нем лились и переливались


Волны внутренней правоты.


Чтобы в мире стало просторней,


Ради сложности мировой,


Не втирайте в клавиши корень


Сладковатой груши земной.


Чтоб смолою соната джина


Проступила из позвонков,


Нюренбергская есть пружина,


Выпрямляющая мертвецов.

О. Э. Мандельштам.

1931

   В историю русской музыкальной культуры Нейгауз вошел как выда­ющийся пианист, педагог и музыкальный писатель. Среди важней­ших исполнительских принципов: каждое исполняемое произведение должно быть рассмотрено и понято в широком музыкальном, эс­тетическом, культурном, философском, историческом. контексте; испол­нитель должен пребывать «на службе у композитора», в определенном смысле подчиняя ему свою индивидуальность; необходим продуманный, осмысленный подход к произ­ведению как целому; исполнению должна быть присуща импровизационность. Отсюда тезис: «Талант есть страсть плюс интел­лект» . Все эти принципы дополнялись требованием про­стоты и естественности выражения.

Педагогические установки Нейгауза теснейшим образом связаны с его исполнительской практикой: «достигнуть успехов в работе над “художественным образом” можно, лишь непрерывно развивая ученика музыкально, интеллектуально, артис­тически, а следовательно, и пианистически»  «источник красоты искусства – душевная красота человека, которую надо воспитать». От­сюда необходимость ориентации на развитие индивиду­альности ученика, для чего педагогу необходим особый талант понимания его духовного мира. При этом глав­ную задачу педагога Нейгауз видел в том, чтобы стать ненуж­ным ученику. Большое значение он придавал тому, чтобы «не приспосабливать произведение к ученику, а ... при­способить ученика к произведению», чего бы ему, да и самому педагогу, это ни стоило. Огромное внимание уделял работе над звуком: «...только требуя от фортепиано невозможного, достигнешь на нем всего возможного».

МГК им. Чайковского - персоналии - Нейгауз Генрих...

[731x635]

  Среди близких друзей Нейгауза – поэт Пастернак, философ Асмус, историк и литературовед Вильмонт, искусствовед и перевод­чик Габричевский, художники Фальк, Ахв­ледиани, Шухаев, многие выдающиеся музыканты.

Б. Л. Пастернак


БАЛЛАДА


Дрожат гаражи автобазы,


Нет-нет, как кость, взблеснет костел.


Над парком падают топазы,


Слепых зарниц бурлит котел.


В саду — табак, на тротуаре —


Толпа, в толпе — гуденье пчел.


Разрывы туч, обрывки арий,


Недвижный Днепр, ночной Подол.


“Пришел”, — летит от вяза к вязу,


И вдруг становится тяжел


Как бы достигший высшей фазы


Бессонный запах матиол.


“Пришел”, — летит от пары к паре,


“Пришел”, — стволу лепечет ствол.


Потоп зарниц, гроза в разгаре,


Недвижный Днепр, ночной Подол.


[392x295]Удар, другой, пассаж, — и сразу


В шаров молочный ореол


Шопена траурная фраза


Вплывает, как больной орел.


Под ним — угар араукарий,


Но глух, как будто что обрел,


Обрывы донизу обшаря,


Недвижный Днепр, ночной Подол.


Полет орла как ход рассказа


В нем все соблазны южных смол


И все молитвы и экстазы


За сильный и за слабый пол.


Полет — сказанье об Икаре.


Но тихо с круч ползет подзол,


И глух, как каторжник на Каре,


Недвижный Днепр, ночной Подол.


Вам Вам в дар баллада эта, Гарри,


Воображенья произвол


Не тронул строк о Вашем даре:


Я видел все, что в них привел.


Запомню и не разбазарю:


Метель полночных матиол.


Концерт и парк на крутояре.


Недвижный Днепр, ночной Подол.


1930

 

«Сколько влюбленных в него людей… И как многие среди них претендовали на исключительность своего к нему чувства… Его любили, понимали и не понимали, как это и бывает с избранными натурами. Счастливая судьба сделала меня его учеником. Так судьба подарила мне второго отца. Однако, когда я пытаюсь говорить о Генрихе Нейгаузе, мне тотчас становится жалко и страшно разрушить словами прелесть его неуловимо-прекрасного, такого дорогого для меня образа».

С. Рихтер

[показать]