Мы на аэродроме в Копенгагене
Сидели и на пиво налегали.
Там было все изящно, комфортабельно
И до изнеможенья элегантно.
И вдруг он появился- тот старик
В простой зеленой куртке с капюшоном,
Верней, не появился, а возник.
Он шел, толпу туристов бороздя,
Как будто только-только от штурвала
И, как морская пена, борода
Его лицо, белея, окаймляла.
С решимостью угрюмою, победною
Он шел, рождая крупную волну,
Сквозь старину, что под модерн подделана,
Сквозь всяческий модерн под старину.
И, распахнув рубахи грубый ворот,
Он, отвергая вермут и перно,
Спросил у стойки рюмку русской водки,
А соду он отвел рукою: «No».
С дублеными руками в шрамах, ссадинах,
В ботинках, издававших тяжкий стук,
В штанах, неописуемо засаленных,
Он элегантней был, чем все вокруг.
Земля под ним, казалась, прогибалась-
Так он шагал увесисто по ней.
И кто-то наш сказал мне, улыбаясь:
«Смотри-ка, прямо как Хемингуэй»
Он шел, в коротком жесте каждом выраженный,
Тяжелою походкой рыбака,
Весь из скалы гранитной грубо вырубленный,
Шел, как идут сквозь пули, сквозь века.
Он шел, пригнувшись, будто бы в траншее,
Шел, раздвигая стулья и людей,
Он так похож был на Хемингуэя…
А после я узнал, что это был Хемингуэй (Е Евтушенко)