«Нет. Не торопись. Нет - не значит никогда. Не торопись. Я - не поезд, в который надо прыгнуть, когда опаздываешь. Если я соглашусь, - сказала она, взяв меня за руку, - то потом больше не смогу общаться с тобой. Я еще не готова к нашей близкой встрече. Поверь мне, я хочу тебя не меньше и боюсь тебя потерять гораздо сильнее, чем ты думаешь. Но я должна привыкнуть к тебе, и тогда я сама…, тогда тебе не придется меня просить. Я тебя хочу…, хочу тебя целовать, хочу, чтобы ты обнимал меня. Ты можешь взять меня прямо сейчас, но твоей я потом уже никогда не стану. Если это случится, я буду переживать больше тебя. Не спеши. Ошибку совершить проще, чем ее исправлять. Не надо торопить меня».
Не понимаю. Если хочешь и любишь, зачем надо ждать? Зачем придумывать трудности, которые надо преодолевать? Любовь дается не для страдания. Конечно, я хочу целовать белую стеснительную кожу твоей груди, я хочу прижаться к тебе так сильно, чтобы ты почувствовала мое желание обладать тобой. Конечно, я хочу такого сумасшедшего танца наших обнаженных тел, после которого на старом диване выступили бы вены уставших пружин. У меня не только нет времени ждать, мне не хватит времени тебя любить. Во мне любви больше, чем нам отпущено ночей в этой жизни. Почему твое тело не может принадлежать моим рукам прямо сейчас? Не понимаю.
Я ничего не понимаю и соглашаюсь с тобой. Я ничего не понимаю и дарю тебе три ярких солнца желтых хризантем. Я настолько пьян тобой, что опять ничего не понимаю. Надо не просто уметь летать, но и знать, для чего летаешь. Я понял, чтобы сохранить крылья, надо просто спрятать их от тебя. Но опять же беда, пока я общался с тобой, они успели вырасти, и никак не хотят запихиваться в тесноту моей прежней жизни. Зачем надо снова учиться любить, когда уже научился летать?
«Не торопись, но нет - не значит никогда, - сказала ты и неловко и тепло прижалась ко мне. От взмаха твоих рук я послушно наклонился к тебе. Твои губы пахли фиалками, а за спиной у меня светили три солнца желтых хризантем. – Да-да-да, - говорила ты, - очнись и обними меня, если тебе это не совсем трудно». Мне было совсем не трудно.
«Нет, это никогда не сможет случиться. Волшебство случается только в детских сказках, в жизни все происходит наоборот», - думал я, когда мы ехали, и ты без стеснения прижималась ко мне просунув свою руку под мою. Твоя грудь обжигала мне руку, но я бы не отодвинулся даже тогда, когда вспыхнула моя одежда. Я так долго искал и шел к этому огню. Твое сердце стучало так громко, что все вокруг почему-то старались не смотреть на нас. Наверное, это считалось не очень приличным. А мне хотелось прижаться к тебе еще сильнее и не только рукой.
«Нет, такого не может случиться, - думал я, когда сидел в твоей тесной кухне и боялся не только пошевелиться, но и подумать, о чем космическом лишнем. – Нет, это происходит не со мной. А может быть, ты – это не ты?» А ты ходила по кухне в коротком халатике, перестала стесняться меня и, казалось, не замечала, что я уже давно нахожусь в коматозном состоянии.
Даже, когда ты мне дала свое грубое в крупных мурашках полотенце и велела идти в ванну, все равно я думал, что такого не может случиться. Я думал, что сейчас, когда я выйду все закончится темнотой моей одинокой квартиры и руинами обрушавшейся надежды. Что опять я буду бояться проснуться и опять я буду мечтать.
«Не торопись… Не спи... Ну, не спи… Скорее, скорее, еще быстрее… - шептали твои губы, и я ничего не понимал, но не хотел, чтобы кончалась та непонятная темнота, в которой я очутился. А мериносовое одеяло теперь одинокой льдиной обиженно уплывало от нас все дальше и дальше. Нам теперь не нужно было его тепла. Нам и без него было уже очень жарко. – Никогда, никогда, а теперь: да-да-да.»
Ночью голосу тесно в комнате. Он стучится во все стены, но никто ему не откроет дверь. И не находя выхода, он эхом долго ходит по притихшей комнате. Я не понимаю, почему, когда ты кричала, тебе это было можно, но когда пришла моя очередь, ты испуганно зашептала: «Тихо, тихо. Ты разбудишь моих соседей». Но ночью, наверное, не обязательно надо много думать. И я покорно спрятал свой крик в бесстыдную обнаженность твоей груди.
Мне казалось, что со мною никогда такое не может случиться, а тем более не может повториться еще раз. Но как хорошо, что я постоянно ошибаюсь все время и до сих пор.
Я знаю, что ты боялась, что я могу бесцеремонно наступить на больное, что могу, задев за живое, равнодушно пройти мимо, но я рад что ты вошла в мою жизнь, и теперь я не хочу отпускать тебя туда, где нам было так одиноко друг без друга.
