ИОСИФ БРОДСКИЙ
********************************
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свёртков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд
. Сетки, сумки, авоськи, кульки, шапки,
галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той, над Которою –
нимб золотой. Пустота.
Но при мысли о ней видишь вдруг
как бы свет ниоткуда. Знал бы Ирод,
что чем он сильней, тем верней,
неизбежнее чудо. Постоянство такого родства –
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая все столы.
Не потребность в звезде пусть ещё,
но уж воля благая в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят,
но трубят трубы кровель.
Все лица, как пятна. Ирод пьёт.
Бабы прячут ребят. Кто грядёт –
никому непонятно: мы не знаем примет,
и сердца могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого возникает
фигура в платке, и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда; смотришь в небо и видишь – звезда.
[700x499]