Мечта у него была: связать Енисей с Европой. Тут уж денег не жалел, шел на риск, пароходы строил. А читали вы его статью о рейсе на1 «Корректе»? Полюбопытствуйте, она того стоит. Напечатал раньше, чем у нас узнали о книге Нансена. Я никогда прежде не слышал об этой статье. Статья была большая, написанная с полным знанием дела, содержала обзор морских плаваний к устью Енисея и была иллюстрирована фотографиями, значительной части которых нет в книге Нансена. В пользу Востротина, по мнению Константина Александровича, свидетельствовало и то, что Востротин, не сочувствуя плану Седова, все же был одним из тех, кто помогал полярному исследователю.
Константин Александрович всегда удивлял меня редкой выдержкой. Я видел его на мостике в очень трудные Минуты Пясинского йохода: спокоен, сосредоточен, ройный голос. Но о Кушакове он неизменно отзывался резко, с раздражением: — Службист, ветеринаришко! И как его Седов сразу не раскусил, непостижимо! Оказывается, всю дорогу от Красноярска до Диксона Кушаков в кают-компании поносил трагически погибшего полярника, обвиняя его во всех смертных грехах. Послушать Кушакова — и выходило, что только он, Кушаков, сумел поддерживать на судне порядок, что только его, Кушакова, исключительные твердость и распорядительность спасли от гибели «Фоку». Известно, что участник экспедиции к полюсу художник Пинегин в своей книге «Георгий Седов» ярко обрисовал достаточно неприглядную личность Кушакова. Но книга Пинегина — художественное произведение, где автор был вправе заострять образы, привносить домысел. Слушая Константина Александровича, я понимал плохо сдерживаемую ярость Пинегина. Константин Александрович вспомнил, кстати, что Кушаков говорил ему, будто собирается издать свои воспоминания. — И ведь, наверное, тиснул где-нибудь! Я все собирался поискать по старым журналам, да руки не доходят. Займитесь-ка вы этим делом, было бы крайне любопытно прочесть. Воспоминания Кушакова нашлись в дореволюционном журнале «Записки по гидрографии». Там же была воспроизведена и фотография — группа членов экспедиции.
Фотография должна была засвидетельствовать потомству, что Павел Григорьевич и есть в экспедиции самый главный: золотая цепь по кителю, молодецкие усы, гордо закинутая голова, взор, устремленный не ближе чем на полюс... А вот извлечения из подлинного его дневника: В Архангельске: «Я рвался поскорее ознакомиться с нашим «Св. Фокой»: ведь это не только первое судно полярного типа, какое, наконец, я увижу, но и корабль, на котором мне предстоит совершить далекий, долгий путь — к славе или гибели, один бог знает...» Й дальше: «Осмотрев судно, я выбрал для себя одну из свободных кают, приказал очистить ее, вымыть, запереть и ключ передать мне». Кушаков признается, что никогда прежде не бывал в море, при первой же качке в душу его заполз «холодный змей — страх» и он свалился в морской болезни.